Потомки запомнят квадратную залу.
Был выставлен труп на потеху людей,
Так все королевское действо познали,
И не был Ахиллом спасен казначей.
Пусть ночь удивляет солдат беспримерно.
Цвета - голубой, черный, белый - бегут по земле.
Арлез о войне и не думал, наверно,
Внезапно став жертвой предательских дел.
Флот Франции можно поздравить с победой!
Побиты тунисцы, и Селл, и Фоценс.
Кто золото в бочке в ядро переделал?
Тулонский хитрец изобрел тот процесс.
Да, в Доле в осаде был герцог Лангезский,
В компании с ним и Отон и Лион,
Женева и Аугсбург прут с Мирандолою дерзкой
Чрез горы, и это Анконе урон.
Раз третьего нет - не наполнены чарки,
Вино из бутылки прольется на стол.
Тот, в черном, спускается с Пармы нежаркой!
Зачем он в Перуджу и Пизу пошел?
Неаполь, Палермо, Сицилия! Вам угрожает безлюдье,
Вас варвар схватил обнаглевшей рукой,
В Сардинии, в Корсике нет правосудья,
Повсюду война, грабежи и разбой.
На светлом коне порывается всадник
Сорвать полумесяц с высоких небес.
Волк в шкуре овечьей овец истребляет без брани,
И красная бездна опасна нам здесь.
Пьянят фезуланцев вино и раздоры,
Их праздник взорвет тишину и любовь.
И падают возле божественной Флоры
Цветы на недавно пролитую кровь.
Была одинока в отъезд капитана,
И вице-король ей признался в любви,
Год новый, даруя глубокую рану,
Надеждам на счастье обоим грозит.
Принц силы свои собирал у Ла-Манша,
Бретонцы, нормандцы усилят пехоту и флот,
Он бьет Барселону в стремительном марше,
Возмездье на мыс и на остров идет.
В отчаянье мать молодого инфанта,
Изранен в боях непокорный сынок,
Печаль подступила к нарядам и бантам:
Пять сотен убитых в недлительный срок!
Война эта кончена младшим из братьев,
Пришлось ему дважды прощенья просить.
Сказал он: "Кагор и Массан не могу отобрать я,
И земли в Руссеке пришлось сократить".
Священник - правитель приморского града -
Жизнь строил свободной четырнадцать лет.
Сменившему вольностей прежних не надо,
И он еще много наделает бед.
Вся их топография станет фальшивой,
Соль нового мира есть пепел погибших культур,
Хоть вера и истина загнаны и сиротливы:
Но тьма станет светом и ржавчина - золотом бурь.
Так! Город в низине семь лет был в осаде,
Но снял ее храбрый великий король,
А жителям скоро порядок наладят,
Чтоб все позабыли про старую боль.
Построив надежную сеть укреплений,
Смогла королева сквитаться с врагом,
Отряды трех львов ждет позор пораженья,
И много жестокостей будет кругом.
Был принц образован, отзывчив и мягок,
И ожило все королевство при нем,
Преемник не жаловал прежний порядок,
Решив утвердить и суровость и гнет.
Террор и пожар помогали осаде,
И кровью семи был забрызган топор,
Стремившейся к миру - темница в награду.
У всех миротворцев был траурный взор.
Нисенский форт больше не будет сражаться,
Блеск золота вызвал надежды на мир,
Противники будут теперь торговаться,
Жди бед, горожанин, и в оба смотри.
Чрез Альпы и море в апреле и в мае
Посланцы Тосканьи держали свой путь,
Клевещет на Францию тот, кто не знает,
В чем сила ее и глубинная суть.
В Италии будет тиран опозорен.
Не верьте и тем, кто прогонит его,
Торги на мосту Саргуэзском им станут опорой
Для сделок кровавых с хитрейшим врагом.
Порвали с друзьями все месопотамцы.
Теперь таррагонцы припомнят им злость,
Забыты банкеты, турниры и танцы,
Бордо гложет старую распрю, как кость.
Собрал демагог хитроумную шайку,
Чтоб скипетр выманить у короля.
Ягненок обманут коварною лайкой,
И грабить дворец бунтарям повелят.
Пускай погребенные выйдут из гроба,
У форта выл в цепи закованный мост,
Яд, герцог Лорены, в напитке не пробуй!
Дюпон-отравитель получит расчет.
Война истощит золотые запасы,
Нет денег солдатам за службу платить,
Во Франции медь полумесяцем красят
И кожей хотят серебро заменить.
В Мадриде правителю много заботы,
Победу не надо срывать с якорей,
Акулами рвут галеоны и боты
Дощатое мясо семи кораблей.
Смел рейд кавалерии возле Феррары,
И будет трофеями полон обоз,
А пышный Турин поразграбили с жаром,
И храбрый заложник живет без угроз.
Противник далек от конечной удачи,
Хотя окружен им враждебный отряд,
Увел капитан очень многих от сдачи,
Но тридцать с позором на плен свой глядят.
Я знаю, что Альба поднимет восстанье,
Традиции дедов он дерзко взорвет,
Де Гиз победит его воинским знаньем,
И в статую сила победы войдет.
Зерно из мешка тонет в озере крови,
И в По злость и ярость чернят берега.
Фоссан и Турин Савиллан уже ловят,
А Ницца останется вольной всегда!
Их тысяч с десяток, а может, и больше,
К горам с Лангедока, с Кайены их надо вести.
Побит был Аквин, Бресс уж больше не ропщет,
На Брундис пора Аллоброгу идти.
Ушел с Монтреаля рожденный в усадьбе,
Тирана напутствуют герцог и Ярл.
Он армии прямо командует: "Грабьте!"
Фовенс и Флоренцию он обобрал.
Их ненависть с гордостью кверху поднимет,
И двое тиранов союз заключат,
Обман, шпионаж, вероломство идут в ногу с ними,
И буря их флотам устроит парад.
Ждут Францию годы скорбей и лишений
Но веру не сгасит обманчивый свет,
Хлеб, соль и вино здесь декретом заменят,
Тюрьма, голод, холод - герои злых лет.
Его изберут, но посредством обмана,
И будет без зерен дырявый мешок,
Но, к счастью, закат его кончится рано,
Слова его действиям станут не впрок.
Безбожна судьба Византийского порта,
Затоплено небо в зеленой воде,
Семь бритых голов проклянут в полумесяце черта,
И ужас летит к Вифлеемской звезде.
Те десять казнят своего капитана,
А флаг собирался сражаться в войне,
Здесь рейнские волны страдают от раны,
И Северный мыс не одобрит навет.
Конь скачет отчаянным, диким галопом,
И яростно скинут был всадник с седла,
И хрипом предсмертным сметен конский топот,
Так гибель наследника с власти свела.
Напрасно мечтал полководец французов
Фаланги врага в пух и прах разнести.
Печаль генуэзских болот его замыслы сузит:
С трясиной нашествию не по пути.
Их спрятали в трюме, где масло да сало,
И двадцать один дрался в стане врага,
Их стража мечом и стрелой достигала,
Хотя их у врат не смогли запугать.
Покинут был дом с нехорошею славой,
Где громко скелеты стучали костьми,
Им крест над могилою надобен, право,
Чтоб дом стал отрадой для честных с детьми.
Почет Низарам сицилиец увидел:
Цени, Иннокентий, заветы Святого Петра,
Но злоба и грязь на любовь и на совесть в обиде,
В гражданской войне много будет утрат.
Сенаторы будут в долгах, а лютеция - в Марсе,
Ночь Франции долгие беды сулит,
Богатство Сатурна растратят в авансах,
Что, Крозус, тебе гороскоп говорит?
Две жертвы наметила новая Венус,
Но вот поваренок открыл этот яд,
А спасшийся принц теперь знает ей цену,
Виновную, видно, найдут и казнят.
Со дна поднимается дерзкий правитель,
Тьмы пленных страдают на поле тройном,
В соборы и церкви военных богов заманите!
Осады, награды и битвы кругом.
Да, Запад, надеемся, станет свободен,
Откроет Британия высший закон,
Шотландский пират популярен в народе,
Дождливых ночей не пугается он.
Военных уловок окажется мало,
Страна выбирает разбойничий путь,
Здесь древнее варварство новью считали,
И протестантизм тут может вздохнуть.
Его без объятий настигли в постели.
И эпиталамы слезой истекут,
Горячие ветры несчастья отпели,
И бедствия снова на землю придут.
Послание Генриху II
Непобедимому, величайшему и самому христолюбивому Королю Франции Генриху II его покорнейший слуга и верноподданный Мишель Нострадамус желает новых побед и счастья.
У меня есть серьезные причины обратиться к Вам лично, христолюбивый и победоносный Король. Мое лицо долго было пасмурным, пока я не решился предстать перед Вами, зная, что Ваше всемогущество безмерно. Я чувствовал, какой ослепительной должна быть предстоящая личная встреча с Вами. Я благословлял и боготворил тот день, когда я смог бы предстать перед Вами, Ваше Величество. Мне известна Ваша человечность, и и знаю, что равного Вам нет. Теперь, предвкушай возможность личной встречи с Вами, я мог бы выявить доброту и искренность моего сердца и наилучшим образом познакомить Вас с моим творчеством, мой бесподобный Король. Но мне казалось невозможным сделать это с большой четкостью и блеском, ибо мой разум был затемненным и неясным, пока его не прояснило сияние, исходящее от лица величайшего из монархов мира. Я очень долго раздумывал над тем, кому посвятить три последних "Центурии" моих пророчеств. А в них в общей сложности должна быть тысяча катренов. После долгих раздумий я беру на себя смелость посвятить мое творение Вашему Величеству. И это меня не страшит: еще великий автор Плутарх в своем жизнеописании Ликурга поражался обилию даров и подаяний, приносимых в древних храмах в жертву языческим богам. Многие не рисковали появляться там снова, потому что народ был подавлен колоссальной стоимостью жертвоприношений. Тем не менее, видя, что в Вас королевская величественность сочетается с не имеющей себе равных человечностью, я обращаюсь к Вам не как к персидскому шаху, к которому запрещено и близко подходить, но как к доброжелательному, благоразумному и мудрому властелину. Я посвящаю Вам мои пророческие, выполненные бессонными ночами вычисления; в "Центуриях" я руководствовался больше природным инстинктом и поэтическим воодушевлением, чем установленными правилами стихосложения. Для большей части моих пророчеств можно вычислить годы, месяцы и недели тех событий, которые произойдут в странах, городах и поселках Европы; в меньшей мере я касался того, что случится в Африке и отчасти в Азии, имея в виду реформы образа правления, вызванные изменением духовной атмосферы, и во всем этом я добивался естественности и правдивости. Но найдутся охотники возразить (подразумеваю тех, которые любят совать свой нос в чужие дела), что мои рифмы так же легки и доступны, как труден для постижения сокровенный смысл моих четверостиший. Поэтому, о мой наимилосерднейший Король, многие известные мне пророческие четверостишии настолько трудны для понимания, что в настоящее время нет способов их прояснить и истолковать. И все-таки я не теряю надежды установить, что должно произойти в селениях, городах и странах и что сбудется с их режимами. Особенно важны события, которые произойдут в 1585 году и в 1606 году, сопоставительно с сегодняшним днем (14 марта 1557 г.). Но я пошел дальше - до начала седьмого тысячелетия в моих предчувствиях того, что должно произойти на земле, в соответствии с астрономическими вычислениями и теми учениями, которые я мог постичь (речь идет о временах, когда начнет возрастать число врагов Христа и его Церкви). Все было составлено в дни и часы прозрений, и все было завершено с наибольшей точностью в возможных для меня пределах, и во все те времена Minerva libera ex non invita (пока Минерва была свободна и благосклонна ко мне), которые еще придут или уже прошли. Я принизывал настоящее минувшим и грядущим и учитывал, как будут разминаться события во всех странах в точном соответствии с тем, что здесь написано. Я не присочинил ничего лишнего к тому, что действительно должно произойти, хотя сказано: "Quod futuris non est determinata omnino veritas" ("Нельзя с абсолютной точностью определить то, что имеет самое прямое, непосредственное отношение к будущему"). И это верно, Ваше Величество, что мое врожденное дарование унаследовано мной от моих предков. Я думаю, что могу предсказать многое, если мне удастся согласовать врожденный инстинкт с искусством длительных вычислений. Но для этого необходимы большое душевное равновесие, предрасполагающее к прорицаниям состояние ума и высвобождение души от всех забот и волнений. Большую часть моих пророчеств я предсказывал с помощью бронзового треножника "ex tripode oeneo", хотя многие приписывают мне обладание магическими вещами, которые, по сути дела, являются ничем, ибо их нет не только у меня лично, но и вообще у кого бы то ни было. Только бессмертный Бог, исследовавший все глубины человеческого сердца, благостный, справедливый и милосердный, достоин быть истинным нашим судьей. Я молю его защищать меня от ярости и клеветы злых и невежественных людей, одержимых волей допрашивать и преследовать, а ведь Ваши древние предки, короли Франции, исцелялись от духовного недуга, называемого королевской злостью; были же и есть те, которые нашли действенные способы лечения искусанных ядовитыми тварями; не таковы ли и пророки, которые, руководствуясь не обманувшим их инстинктом, не только верно предвидят то, что есть и будет, как правильно предвидели то, что было, но и предчувствуют самое страшное из того, что должно произойти, настолько страшное, что об этом лучше здесь не говорить. Я действую вопреки тем, в ком длительное время бессильно задушить ярость духа. Я надеюсь, что после моей кончины к трудам моим отнесутся с большим почетом и доверием, чем отнеслись тогда, когда был жив. Но если я где-либо ошибся в моих вычислениях времени действия будущих событий или ошибся в чем-либо еще и это произведет неблагоприятное впечатление, то прошу Вас, Ваше Императорское Нсличество, великодушно простить меня. Свидетельство перед Богом и его Святыми, что у меня не было никаких намерений выступать в каких-либо писаниях или в настоящем послании против католической веры именно потому, что я руководствовался астрономическими вычислениями, явившимися результатами моих познаний. Определяя протяжение времени эпохи наших отцов, существовавших задолго до нас, я сознаю, что подвергаю себя опасности допустить некоторые неточности. В таком случае пусть меня поправят другие ученые. Мы исходим из того, что наш Праотец Адам жил за тысячу двести сорок два года до Ноя. Не исчисляя при этом время по старинным родовым записям, как делал Варро, но считаясь со Священным Писанием, что соответствует исчислениям и способствует моему пониманию. После Ноя и Всемирного потопа - это около тысячи и четырех дюжин лет - пришло время Авраама, бывшего величайшим астрологом в глазах многих людей и первым, кто изобрел халдейские письмена. После этого пришел Моисей, примерно пятьсот пятнадцать или пятьсот шестнадцать лет спустя. Между временем Давида и временем Моисея прошло только шестьсот семьдесят лет. И после этого между временем Давида и временем Господа и Спасителя Нашего Иисуса Христа, рожденного Девой Марией, прошло (согласно некоторым хронографам) 1390 лет.
Некоторые могут оспаривать правильность моих вычислений на том основании, что они отличаются от вычислений Евзебиуса. И от времени Спасителя человечества, - так что не надо поддаваться мерзостному соблазну сарацин, - прошло примерно 624 года. С тех пор не так уж трудно делать подсчет минувших времен. Пусть мои подсчеты не кажутся достаточно проверенными людям всех наций; все вычисления произведены мной в соответствии с движением небесных светил и взаимодействий с чувствами, охватившими меня в часы вдохновения, причем мои настроения и эмоции были унаследованы мной от моих древних предков. Но, чтобы избежать тем временем опасностей, мой величайший Король, необходимо, чтобы такие тайные явления выявились энигматической строкой, а не каким-либо иным путем; крайне важно, чтобы энигматическая строка имела бы только одно понятие и один смысл, не смешанный с неясностями, двусмысленностями и амфиболическими вычислениями. Но лучше под какой-либо туманной неясностью через естественное, внутреннее справедливое постижение подойти ближе к существу одного из тысячи и двух пророчеств, известных нам с сотворения мира, в соответствии с вычислениями и пунической хроникой Иоиля: "Effundum Spiritum meum super omnem carnem et prophetabunt filii vestri et filiae vestrae". ("Излей от духа моего на всякую плоть, и будут пророчествовать и дочери и сыны ваши".) Пророчества исходят из уст Духа Святого, обладающего безмерной и бессмертной мощью, о какой мы узнаем благодаря небесным светилам; и напрасно некоторым кажется, что даром предсказания наделены обладатели великих и бессмертных вещей. Что касается меня, то мной брошен вызов именно тем вещам, которые неугодны Богу. Для меня истинно то, что идет от Бога, и за это я благодарен ему, не смешивая с чем-нибудь то подлинно божественное, которое á fato, but á Deo á natura which proceeds from fate, but from God and nature (происходит от судьбы, но через Бога и природу). И многое в божественном я соединяю с движением и курсом небесных светил. Создается впечатление, будто смотришь через линзу и видишь как бы в тумане великие и грустные события и трагические происшествия, которые пронизывают мистическим ужасом всякого, кто углубился в молитвенное созерцание. Мрачное будущее ожидает Божьи храмы и затем проникает в сердца и души тех, которые поддерживали и укрепляли эти храмы на земле. И это нагрянет вместе с тысячью других бедствий, а ими - я это вижу - пронизаны будущие времена.
И Бог пощадит Великую Даму, считавшуюся бесплодной. И она наконец-то родит двух главных детей.