- Вы влюбились в вероломную женщину, - сказала она ему, - поверьте, она ничуть не огорчится, если вы потонете, лишь бы ей досталась ваша одежда: она думает только о своей выгоде.
- Знаю, - отвечал Франсион, - ибо, услыхав, что у меня есть прекрасный изумруд, она попросила, чтоб я ей его подарил, и как только я согласился, то стала со мной гораздо приветливее.
- Я слыхала сегодня ночью, как вы рассказывали свою историю, - продолжала Агата, - вы говорили, что служанка сбросила вас с лестницы; без сомнения, она поступила так по приказу своей госпожи, и весьма возможно, что эта дрянь сама же ей помогала. Неужели вы не понимаете, что все эти разговоры о невозможности вас принять - чистейшее вранье. Она могла бы отлично впустить вас к себе каким-нибудь другим способом, а не через окно, если б не думала с помощью этого препятствия повысить цену своим милостям.
- Мост был поднят, - сказал Франсион, - мне неоткуда было войти.
- А почему бы ей не провести вас в замок днем и не спрятать в каком-либо месте? - заметила Агата.
- Это было бы слишком опасно, - возразил Франсион.
- Видимо, вы ее любите, - продолжала старуха, - и не можете поверить, чтоб за ее поступками скрывалось коварство; по-вашему, все добродетели, укрепившись в ее душе, преграждали туда доступ всем порокам. Но поскольку Валентин не мог там много нахозяйничать, вы, может статься, почитаете ее такой же невинной, как в тот час, когда ее мать родила? Но я хочу избавить вас от такого заблуждения и расскажу вам всю ее жизнь, дабы вы знали, из какого теста она выпечена; к тому же на дворе прескверная погода, и так как нам из-за дождя еще нельзя отсюда уехать, то лучше всего заняться беседой.
При этих ее словах к ней подошел дворянин и сказал, что будет весьма рад послушать ее побасенки, от коих не ждет ничего, кроме удовольствия. Помолчав некоторое время, она объявила, что поведает не только о Лоретиных, но и о своих похождениях, а затем начала так:
- Не скрою от вас, милые мои удальцы, любовных делишек своей молодости, ибо знаю, что у вас не куриные мозги, как у иных прочих, а кроме того, почитаю для себя за славу следовать велениям матери-природы. Словом, скажу вам, что отец мой, не имея по бедности своей средств для моего пропитания, отдал меня пятнадцати лет от роду в услужение к одной парижской мещанке, муж коей был из судейских. Клянусь богом, я отродясь не встречала более мерзкой бабы. Не знаю, поверите ли вы мне, но лучше бы тот, кто взял ее в супруги, прямо женился на виселице или дал приковать себя цепями к галере, чем связаться с ней брачными узами, ибо он не испытал бы таких мучений. С самого утра принималась она за забавы и за пирование с соседками. Если барин поздно возвращался из Шатле , то мог жаловаться на голод, сколько душе угодно, она и не принималась готовить ему обед, ибо сама была сыта, а потому думала то же и о других, Более того: если он собирался открыть рот и накричать на нее, то принужден был сейчас же заткнуться из боязни раздражить ее еще пуще, ибо она оглушала его отборной руганью, и надо было обладать терпением Иова, чтоб это выдержать. Даже когда дела мешали ему вернуться вовремя, она говорила, что он пьяница и наверное возвращается с какой-нибудь пирушки. Тогда он брал свой плащ и отправлялся куда-нибудь обедать; но этим он только подливал масла в огонь, ибо она старалась узнать через какую-нибудь соседку, куда он отправился, и затем говорила ей:
- Вот видите! Наш дом ему претит; он не приходит ни есть, ни спать.
После этого она принималась так отчаянно жаловаться, что кто-нибудь из ее родичей обращался к мужу с упреками. Можете себе поэтому представить, с какой суровостью она обращалась со мной. Одному богу известно, сколько раз мне пришлось держать ужин в уме в те дни, когда она угощалась у подружек, и сколько колотушек она мне отвешивала, особливо когда я ей чем-нибудь не потрафляла: при одевании она всегда держала булавку и колола меня в руку в то время, как я меньше всего этого ожидала. Однажды стряпуха отлучилась из дому в самую обеденную пору; а дело было в пятницу, и мне пришлось состряпать яичницу. Но так как я сунула в нее тухлое яйцо, да к тому же туда попала еще и сажа, то барыня схватила яичницу и плюхнула мне ее прямо в рожу. Когда мне случалось неисправно выполнить свою работу и в ту пору приходила к нам какая-нибудь из ее подруг, то только и разговору было, что об этом. "Моя служанка сделала то, да моя служанка сделала это, да она у меня такая, да она у меня сякая; просто - сущая дьяволица; ей только рогов не хватает". "А моя еще хуже, - говорила приятельница, - я расскажу вам про ее штуки". И тут они принимались судачить на все лады: прежде, мол, бочонок вина расходовали в три месяца, а с тех пор как она дала служанке ключ от погреба, его не хватает и на два; она-де подозревает, что та не кладет охулки на руку, когда ходит за вином, и, дабы в этом увериться, приказала вымазать чернилами по краям крышку от кубка, так что та вернулась с полумесяцем на лбу; к тому же, стоило послать ее с каким-нибудь поручением, она пропадала на целый день и никогда не уставала тараторить, особливо же со всякими проходимцами, что за ней волочились. Вот какие милые беседы они вели.
Могу вас, впрочем, уверить, что, встретив служанку, о коей ее госпожа так дурно отзывалась, я тоже умела почесать язычком и понатужить память, чтоб пересказать ей все от доски до доски. Тут мы поверяли друг другу свои несчастья и отливали нашим хозяйкам сторицей за все, что они о нас говорили. Нет большего удовольствия, как позлословить, когда вас обидели, а петому мы и давали себе полную волю.
Я должна вам рассказать, как и почему я ушла от этой барыни. Была она превеликой охотницей до пышных нарядов и не ведала большей радости, как перещеголять своих соседок, а потому, стоило ей увидеть на одной из них модное платье или что-либо другое, как она принималась беситься на то, что и у нее нет такого же. Тут приходилось ей поневоле прибегать к весьма неприятной крайности, а именно бывала она вынуждена всячески приласкаться к мужу, дабы пощипать его кошелек. - Ах, сыночек, ах, милочка, - говорила она, целуя его, - неужели ты потерпишь, чтоб эта потаскушка с нашего угла, которая еще недавно ночевала под мостом, кочевряжилась бы при встрече со мной, словно я ей в подметки не гожусь, а все оттого, что у нее платье лучше моего. Неужели ты допустишь, чтоб я выглядела перед ней отрепышем или чтоб меня при этой барыне принимали за ее горняшку? Разве ты не знаешь, что должность ее мужа менее почетна, чем твоя, и не стоит больше двенадцати тысяч франков, тогда как за твою при честной оценке дадут свыше пятнадцати? У меня почитай с самой моей свадьбы не было ни нового платья, ни свежей юбки. Дай мне денег: я куплю себе обнову.
Вот какие речи держала она в своей нужде перед мужем, и, обещая ему впредь полное повиновение, иногда умасливала его и добивалась, чего хотела.
Однажды ей приспичило купить себе ожерелье из более крупных жемчужин, нежели ее собственные, и она прибегла к обычному своему способу, но барин был в тот день в несговорчивом настроении и отшил ее так, как она того заслуживала. Ласки оказались бесполезными, а посему пустилась она в другую крайность и принялась честить мужа, укоряя его тем, что без женитьбы на ней он непременно докатился бы до богадельни и что ее приданое подняло его из грязи, а он-де отказывает своей жене в каких-то жалких грошах, необходимых ей до зарезу. Заодно уже припомнила она ему мужицкое его происхождение и как он в молодости таскал корзины во время сбора винограда. В отместку муж возразил, что крестьяне - люди простые и незлобивые, а потому много чище таких мошенников-купцов, как ее отец. Затем он выложил ей все плутни и ростовщические проделки покойного ее родителя, от чего она еще пуще взбеленилась.
- Как, негодяй! - вскричала она, подбоченясь, - ты осмеливаешься поносить того, кто облагодетельствовал тебя своими трудами? Клянусь святой Варварой, такое приказное жулье, как ты, гроша медного не стоит по сравнению с купцом. Ты похваляешься, что большая часть твоего добра нажита твоим ремеслом; врешь, подлец и расподлец! Все это от моего отца, упокой господь его душу. Увы, - добавила она, плача, - он совершил великую ошибку, выдав меня за такого жида, как ты.
После этого попрекнула она мужа ничтожным его имуществом, добытым к тому же путем обмана истцов и ответчиков, и высловила ему открыто все его грехи, так что, пожелай он в тот час отправиться к исповеди, то, прислушиваясь к ее речам, знал бы от альфы до омеги все, в чем ему надлежало покаяться перед священником. Это было немалое удобство, ибо ему стоило только поколотить ее накануне больших праздников, чтоб вспомнить все свои прегрешения и не нуждаться в зерцале исповеди.
Некий крестьянин, будучи о ту пору в конторе вместе с писцом, услыхал среди прочих разговоров, как моя хозяйка шпыняла своего мужа за то, что он взял с сего поселянина шесть ефимков за составление какой-то бумаги, которая не стоила и одного. Блюдя свой интерес, рассерженный клиент вошел в ту горницу, где происходила ссора, и воскликнул:
- Господин стряпчий, верните мне те пять ефимков, на которые вы меня обсчитали; вот, ваша жена это подтверждает.
Мой хозяин, которому было не до того, вовсе ему не ответил. Тогда крестьянин принялся орать еще пуще, а моя госпожа прекратила тем временем свои крики, коими она себе чуть горло не надсадила, и, предоставив мужу улаживать сию новую распрю, вышла из дому в таком исступлении, что глаза ее вогнали бы в ужас всякого, кто бы к ней пригляделся. Я обычно сопровождала ее, как тень, по всему городу, а потому и на сей раз не преминула за ней последовать и вошла к ее родственнику, где она принялась трубить про злобу и скупость своего мужа и под конец объявила, что хочет с ним развестись. Сей родственник, знавший все судебные ябеды, затеял тяжбу.
Словом, она добилась раздела имущества, ибо тогдашний заместитель судьи приходился ей сердечным дружком, а о нем скажу я только то, что был он того же гнезда орел, что и прочие люди его ремесла.
После того моя госпожа безвыходно сидела в доме, который для себя присмотрела, и частенько навещали ее там ловкие городские хваты. Один из них, довольно приятной наружности, попытался как-то вечером меня поцеловать, когда я со свечой в руке провожала его по лестнице. Я отпихнула его не слишком ласково и заметила, что он ушел весьма этим опечаленный. Спустя день-другой он вернулся и сунул мне несколько монет, от коих сделалась я мягче испанской перчатки; не то чтоб я собиралась оказать ему самомалейшую милость, но хочу только сказать, что почувствовала к нему некоторое расположение.
Несмотря на его поступок, я бы не поверила в его добрые намерения, если б одна незнакомая женщина, которую я встретила на крытом рынке, не убедила меня в том и не посулила мне возможность стать самой счастливой женщиной на свете, если я соглашусь поселиться у него. В ту пору мне это очень польстило, и я стала почитать себя большей красавицей, нежели моя госпожа, коль скоро один из голубков упорхнул из ее голубятни, дабы перелететь в мою; помню, впрочем, что, еще живя в супружестве, она как-то приревновала меня к мужу и не захотела поехать за город, боясь, чтобы в ее отсутствие он не уложил меня на господскую кровать.
Как, судари мои, вы смеетесь над тем, что я говорю? Вы не можете поверить, что я была красавицей? Но неужели на каком-нибудь ухабистом клочке земли, изрезанном колеями и покрытом грязью, не мог прежде цвести дивный сад, изобиловавший растениями и пестревший всевозможными цветами? Разве невозможно, чтоб это морщинистое, обтянутое сухой кожей лицо мертвенного цвета обладало в дни моей молодости нежным отливом и яркими красками? Неужели вы не знаете, какой силой располагает время, ничего не щадящее? Да, да, могу вам сказать, что в ту пору глаза мои были арсеналом Любви и что там разместила она свою артиллерию, с помощью которой громит сердца. Приди мне это тогда в голову, я бы заказала свой портрет: он пригодился бы мне в этот час, чтоб доказать вам свою правоту. Но, ах! В воздаяние за это он заставил бы меня теперь пролить больше слез, чем пролили из-за меня поклонники, ибо я горько жалела бы об утрате прелестей, коими обладала. Все же утешаюсь тем, что, пока они у меня были, я ими, слава богу, недурно попользовалась. Во всей Франции уже не найдется никого, кто бы мог рассказать вам про это: все, кто жил в то время, отправились на тот свет готовить мне квартиру.
Та, что знала больше других, переселилась туда чуть ли не первой. То была кумушка Перета, которая привязалась ко мне на рынке. Она посулила мне величайшие блага, о коих только могла мечтать девушка моего звания, и попросила прийти к ней тотчас же, как только я уволюсь со своего места. Я не преминула в тот же день потребовать расчет, воспользовавшись тем, что хозяйка отчитала меня за покупку тухлой рыбы.
Свернув свои пожитки в узел, я разыскала ту, чьи обещания предвещали мне чуть ли не огрызочек царствия небесного. Судите сами, насколько я была наивна в ту пору, ибо сказала ей:
- Милая тетенька, отчего вы не воспользовались тем благоприятным случаем, который вы мне предлагаете? Почему бы вам самой не поступить к этому господину? Ведь у него такие хорошие харчи, и можно работать, когда захочешь.
- Оттого, что я люблю тебя больше себя самой, - ответствовала она, заливаясь смехом. - Ах ты, простушка! Тебя действительно надо отдать ко мне в обучение. Разве я не говорила тебе, как сильно он тобой пленился, и разве ты не видишь, что я недостаточно лакомый кусочек, чтоб щекотать его аппетит? Ему нужна такая молоденькая пташечка, как ты, которая услаждала бы его и за столом и в постели.
Затем она изгнала из моей души стыд и робость и попыталась расписать мне любовные утехи. Я внимала ее словам, соглашалась с ее резонами и последовала ее советам, полагая, что они безошибочны, так как возраст и опыт умудрили ее во всех жизненных делах.
Господин де ла Фонтен, - так звали прельстившегося мною достойного кавалера, - не преминул в тот же день явиться к Перете, откуда не захотел уходить, настолько не терпелось ему дождаться, чтоб она выполнила его поручение и наставила меня на путь соблазна. При встрече со мной он пришел в величайший восторг и, узнав о полном моем согласии исполнить его желания, щедро расплатился с посредницей и помог мне усесться в повозку, которая отвезла меня в прелестный домик, принадлежавший ему за городом.
Если в течение всего моего пребывания там он днем видел во мне служанку, то зато ночью обращался со мной так, как если б я была его супругой. Тут я познала, что значит спать с мужчинами, и сетовала лишь на то, что раньше не отведала сего лакомства; я настолько к нему пристрастилась, что мне было так же трудно обойтись без него, как без еды и питья. На мое несчастье, господин де ла Фонтен занемог. Пришлось поневоле перетерпеть муки поста, хотя он продолжал спать со мной, уверяя, будто безмерно меня любит и одного прикосновения ко мне достаточно, чтоб облегчить его страдания. Но это меня не насыщало. Я была вынуждена уступить преследованиям лакея, который был так честолюбив, что захотел стать на одну доску со своим барином. Мы не преминули сковать узы похотливой страсти, и я познала на опыте, что не стоит обращать внимания ни на щегольской вид, ни на высокое звание, когда хочешь упиваться с кем-либо сладостями любви, ибо этот лакей в своей сермяге доставлял мне не меньше наслаждений, чем его барин в атласном полукафтанье.
Наконец господин де ла Фонтен выздоровел и уплатил полностью недоимки любви. Его слуга наверстывал свое при случае, так что поле мое никогда не бывало под паром, и если оно не дало урожая, то не потому, что плохо обрабатывалось.
Не знаю, Франсион, что это вы корчите за мины, но мне кажется, будто вы надо мной насмехаетесь. Удивляет вас, что ли, моя откровенность? Неужели дурацкая стыдливость имеет какую-нибудь цену в глазах такого бравого кавалера, как вы?
На это Франсион ответил Агате, что его веселое настроение проистекало от удовольствия, доставленного ему откровенными ее речами, и что у него нет другого желания, как только поскорее услышать о Лорете.
- Все во благовремение, - возразила она, - во всяком случае, вам не придется скучать. Итак, добившись моей благосклонности, лакей господина де ла Фонтена мало-помалу занял в моей душе больше места, нежели его барин, ибо равенство наших положений позволяло мне беседовать с ним гораздо непринужденней. Наконец я перестала делить свое сердце на две половины и отдала ему оное целиком.
До меня дошло, что мой хозяин поддался уговорам друзей переменить образ жизни и собирался жениться. Его намерение побудило меня позаботиться о собственной пользе, ибо я предполагала, что он и его жена с позором выгонят меня из дому. Дабы предотвратить такую беду, замыслила я спасти свое жалованье смелым ударом, намереваясь затем шмыгнуть, как говорится, в кусты. Я поведала свою выдумку нашему лакею Марсо, а тот охотно согласился мне сотовариществовать. Несколько дней спустя моему барину предложили принять тысячу ливров, причитавшихся ему за выкуп ренты. Я видела, как он пересчитал их монету за монетой и успела подметить, что ввиду скудной меблировки своего дома он почел за лучшее спрятать их в поставец.
Фортуна улыбалась мне так радостно, что лучше желать было нельзя, ибо один захолустный дворянин пригласил моего барина отужинать на свою мызу, отстоявшую на добрую милю от нашей. Как только он удалился, Марсо повернул поставец и, высадив заднюю планку, достал оттуда все деньги, а затем заколотил дырку, как сумел. На наше счастье почти все монеты оказались золотыми, а потому мне нетрудно было уместить их в маленькую шкатулку.
Часам к девяти вечера мы спустились в сад с намерением выйти через заднюю калитку, и уже Марсо был за оградой, когда я услыхала, что барин стучится в главные ворота; я сильно перепугалась, как бы он не застал меня запирающей калитку, и, не желая быть пойманной с находившимися при мне деньгами, вернулась в дом. Ночью я зарыла их в винограднике, расположенном в нашей леваде, куда, как я знала, еще долго никто не заглянет. На следующий день барин, обшарив поставец и не найдя там выкупных за ренту денег, поднял страшный шум на весь дом, а так как его лакей исчез накануне с вечера, то не заподозрил он в сей краже никого другого, как только его. Я же, с своей стороны, решила, что Марсо не осмелился вернуться домой и дожидается меня где-нибудь; но мне не пришлось тотчас же последовать за ним, ибо я тогда передумала уходить с места, не уволившись.
Словом, я постаралась поторопить это дело и объявила барину, что узнала о его намерении вступить в брак, а посему не могу долее у него оставаться.