Гэсэр - Бурятский эпос 23 стр.


То несутся по тропкам росистым,
Словно камень, с обрыва пущенный,
То летят со звоном и свистом,
Будто стрелы, что в воздухе сплющены.
Над пространствами в сто кругозоров
Скачут всадники выше воздуха,
Расстоянье в пятьсот просторов
Покрывают, не зная роздыха.

Скачут громко ли, скачут ли тихо -
Наступает ночевки пора.
Вот стрела взметнулась, быстра,-
Наземь падают лось и лосиха.
Разожгли они пламя костра
Там, где чистый бежал родник.
Каждый снял седло и потник
С двух коней, что скакали лихо,
Напоили их свежей водой,
По траве пустили густой.
Как вкусны будут лось и лосиха,
Что нанизаны на вертела!

А когда вечерняя мгла
Листья в темный покрасила цвет,
Погрузились всадники в сон.
Не успел еще бледный рассвет
Озарить, осветить небосклон -
Оба спутника пробудились,
Родниковой водой насладились,
Подкрепились мясом лосиным.

Не успела еще заря
Просиять лугам и долинам -
Два могучих богатыря
Огневых коней оседлали,
Поскакали в дальние дали.
"На чужбине сойдемся с врагом -
Учиним на чужбине разгром.
Встретим недруга в нашем краю -
Сокрушим его в быстром бою!"
Так решили твердо и строго
И помчались во весь опор.
Если в горы вела дорога,
Пролетали над гребнями гор,
Если море пред ними синело,
То четыре волшебных посоха
Помогали им быстро и смело
Мчаться по морю, будто посуху
Если снег выпадал глубокий
И в пути стрекотали сороки -
Возвестители зимних дней,
Если ветки деревьев вздрагивали,
То воители поплотней
Лисьи шапки свои натягивали.
Если в зеркале луж красовались
Синецветные небеса,
Если, звонкие, переливались
Соловьиные голоса,
Если в мире рождалось тепло,
Возвещая, что лето пришло,-
Мчались, вороты расстегнув,
Два воителя, два смельчака.

Хоть земля была широка,
А воители к месту поспели,
Хоть была бесконечна река,
А достигли все-таки цели.

В это время Шэрэм-Мината,
Чье жилье - у горного ската,
Ближе смерти и дальше счастья,
Ненавистник тубинских владык,
У которого в страшной пасти
Был один-единственный клык,
Был язык в целых пять четвертей -
Страшный бес, пожиравший детей,
Враг земли, враг жизни подлунной,
Обладавший плетью чугунной,
Черный дух, чья злоба зажглась
В двух кругах ярко-красных глаз,
Чья слюна истекала ядом -
Понял мерзким умом колдуна,
Что Абай-Гэсэр где-то рядом,
И решил: "Да будет война.
Я помчусь Гэсэру навстречу,
Я начну смертельную сечу".
Вот Гэсэр, на погибель злу,
Из колчана достал стрелу,
Зачинавшую ратное дело.
Вот взвилась, взлетела стрела,
Но врага пронзить не могла,-
По броне скользнув, улетела.

А свирепый бес тридцать раз
Повернул круги красных глаз,
Обнажил единственный клык,
Длинный высунул свой язык,
Ядовитой забрызгал слюной.
Ненавистник жизни земной
Черной плетью - три ночи, три дня
Стал направо бить и налево -
Чуть Гэсэр не свалился с коня!
И тогда, исполненный гнева,
Размахнулся Гэсэр мечом,-
О мече мы слово начнем!

Восхищая вселенную целую,
Удивительным свойством он славился:
Он о кость не тупился белую,
В красной, жаркой крови не плавился!
Но утратил он свойство свое,
Он с чудовищем злобным не справился.
Иступилось его острие,
Изогнулся булатный меч,
Не сумел он беса рассечь!

Становилось чудовище злее,
А Гэсэр бился с гневом удвоенным:
"Хоть и бычьими были шеи,
Я сворачивал шеи воинам.
Так неужто теперь врагу
Бычью шею свернуть не могу?"
Так подумав, с гнедого сошел он,
Непреклонной решимости полон.
Две полы заткнув за кушак,
Засучив рукава, смельчак
Супостата схватил за предплечья -
Да не мог нанести увечья.
Издевается бес кровавый:
"Слишком слабы твои суставы,
Слишком волосы редки и жидки,
Слишком жалки твои попытки!"

Так сказав, из Гэсэровых рук
Злобный бес вырывается вдруг,
Бьет чугунной плетью с размаха.
Но Гэсэр не ведает страха:
"Если есть у шеи хрящи,
Сверх шести хряща не ищи,
Если ты человеком рожден,
Выполняй человечий закон!"
Так подумав, напряг сухожилья
И в сраженье вступил рукопашное,
Чтоб избавить мир от насилья.
Он схватил чудовище страшное
За предплечье правой руки -
Стали биться они, как быки.

Сила с мощью великой столкнулась,
Синецветная твердь содрогнулась,
Мироздание пошатнулось,
Море вздрогнуло и захлебнулось,
Превратились горы в песок,
Разъярился речной поток,
Желтоцветная пыль взметнулась -
И земля во мгле задохнулась!
В черной мгле и желтой пыли
Исчезали приметы земли,
Все живое стало незримо
В облаках тяжелого дыма…

Трое суток - и ночью и днем -
Длится бой на просторе земном.
Длится битва семь дней, семь ночей
Кто сильнее из двух силачей?
Здесь могучий бьется с могучим.
Если их на верблюда навьючим,
Одинаковым будет их вес,
И такой же вес мы получим,
Если их на лошадь навьючим.
С человеком сражается бес
От зари до полночного часа,
Задевая края небес,
От спины отрывая мясо,
На груди разрывая мясо,
Попирая полночные горы,
Коль другой не видно опоры,
Попирая вершины юга,-
Уничтожить хотят друг друга!

Длится бой девяносто суток.
Между гор найдя промежуток,
Бой ведут на тропе ледяной.
Девять месяцев длится бой.
Храбрецы, как лошади, взмылены,
Обескровлены, обессилены,
От зари до позднего часа
Попирают дно пропастей.
Воздвигается горка из мяса,
Воздвигается холм из костей,-
Уничтожить не могут друг друга!
Прилетают вороны с юга,
Это мясо на ночь уносят,
Разрешенья при этом не просят.
Покидая север, сороки
Прилетают на краткие сроки
И на сутки мясо уносят
И при этом слова произносят:
"Своего нам давайте мяса,
Пусть побольше будет запаса,
Чтоб на тысячи тысяч лет
Было мясо для птиц на обед!"
Так сказав, сороки и вороны
Разлетаются в разные стороны.

Целый год в борении прожит,
А Гэсэр победить не может
Ни военною мощью меча,
Ни надменною силой плеча,
Ни копьем, ни острой стрелой,
Ни отвагою удалой.
От зари до полночи лунной
Злобный бес, не кончая сраженья,
Бьет Гэсэра плетью чугунной
До всемирного изнеможенья!

Так сражаются благо и злоба,
Круглый год продолжается бой.
Ослабели в сражении оба,
Обескровлены долгой борьбой.
Мощь иссякла, и сталь заржавела,
И они, соблюдая правила,
Порешили передохнуть:
Каждый в свой отправился путь.

Обладая ценным сокровищем -
Чистым сердцем, умом прозорливца, -
Так подумал Гэсэр: "С чудовищем
Слишком рано решил я сразиться.
Не хватает мне силы-уменья,
Не хватает и разуменья".

И с Эржен-Шумаром вдвоем
На гнедом Бэльгэне своем
Богатырь поскакал домой
По тайге, что слывет глухой,
По горам, что слывут высокими,
По морям, что слывут широкими,
По просторам, слывущим далекими,
По озерам, слывущим глубокими.

Он добрался до моря Мунхэ,
До своей долины Морэн,
До реки Хатан многопенной.
Как приехал к себе домой,
Удалого коня Бэльгэна
К кольям коновязи расписной
Привязал он привязью красной,
Сотворенной из ткани атласной,
И к супруге своей молодой
Он вошел в чертог золотой.

Тут Алма-Мэргэн, та жена,
Что для грозных битв рождена,
Увидав, что супруг пришел,
Золотой накрывает стол,
Накрывает серебряный стол,
Угощает Абай-Гэсэра
Вкусной пищей, крепким вином,
Угощает арзой-хорзою
И, сияя свежей красою,
С милым мужем садится вдвоем.

Вот, отведав чуть-чуть вина,
Вот, откушав чуть-чуть еды,
Рассказать попросила жена,
Чем его завершились труды.
Рассказал Гэсэр полушепотом,
Что свирепа чугунная плеть:
Ни отвагой, ни силой, ни опытом
Не сумел он врага одолеть.
Ослабев, он вернулся обратно,
Он решил отдохнуть немного,
Но теперь ему непонятно:
Где лежит к победе дорога?
И жена ответила-строго:
"Не тебе ли твои небожители -
Пятьдесят и пять - помогли
Вновь родиться в земной обители
Ради жизни и правды земли?
Не тебе ли была бурханами
Пятикнижная мудрость дана,
Чтоб твоими деяньями бранными
Укрепилась твоя страна?
Если ты не сразишь чудовище,
Чье губительно самовластье,
То чудовище, чье становище -
Ближе смерти и дальше счастья,
Чье оружье - чугунная плеть,-
Кто ж сумеет его одолеть?
Кто же землю наполнит цветением,
Чтоб она перестала страдать,
Чтобы к людям, животным, растениям
Счастье жизни вернулось опять?
Злобный бес, погибель готовящий
Детям всех государств-племен,
Должен, должен быть побежден,-
Так иди, победи чудовище!
Ты во имя людей потрудись,
Поднимись на небесную высь,
Ты спроси у Хурмаса-отца
И у бабки Манзан-Гурмэ:
Как борьбу довести до конца,
Чтоб она завершилась победой?
Эсэгэ-Малана проведай -
Там и мудрости почерпнешь!"

Говорит ей Гэсэр в ответ:
"Ты права, твой совет хорош,
Ибо правилен твой совет!"
И тогда на коне Жэгуртэ,
Что к небесной взмывал высоте,
Полетел Гэсэр удалой,
Ввысь поднялся, расстался с землей,
Вскоре скрылся в небе рассветном
На своем коне синецветном.

Манзан-Гурмэ вручает Гэсэру шерстобитный смычок

Поднимаясь все выше и выше
В беспредельном небе, Гэсэр
До отцовской домчался крыши,
Светом солнечным залитой.
Он врата объезжает справа,
Возле коновязи золотой
Оставляет коня, величаво
В белозвездный вступает чертог.
Ни соринки не оставляя,
Перешагивает порог -
Светозарный мрамор Хангая,
И здоровается по обычаям,
С богатырским гордым величием.
Хан-Хурмас и Гэрэ-Сэсэн
Дорогого приветствуют сына,
Многомощного исполина,
Чью отвагу повсюду славят -
И на небе, и на земле.
Угощенье отменное ставят
На серебряном щедром столе,
Накрывают и стол золотой,
А на нем, с курган высотой,
Возвышаются масло и мясо
И рекою льется питье.
Средний сын пред лицом Хурмаса
Рассказал про горе свое.
Рассказал отцу про чудовище
С трехсаженной свирепой пастью,
Про чудовище, чье становище
Ближе смерти и дальше счастья,
Рассказал про то, как злодей
Пожирает малых детей.

"Этот бес, - Гэсэр говорит,-
Зло и мрак на земле творит,
Истребляет он все живое,
А оружье его боевое -
Беспощадная черная плеть.
Я врага не сумел одолеть.
Как покончить с бедою этой?
Помоги мне, отец, посоветуй".

Хан-Хурмас говорит в ответ:
"Силы нет, чтобы дать совет.
Только бабка Манзан-Гурмэ
Может мудрое слово сказать,
Чтобы с гнусным отродьем справиться,
Надо к ней за советом отправиться".
И отца, и добрую мать
На прощанье обнял Гэсэр,
Обласкал их речью учтивой,
Пожелал им жизни счастливой
И помчался к Манзан-Гурмэ.
Во дворце своем восседая
С чашей разума и добра,
Сотворенной из серебра,
Так разнежилась бабка седая,
Увидав любимого внука,
Удалого стрелка из лука,
Что ему поднялась навстречу,
Обласкала приветливой речью,
Обнимая его и целуя,
И любовь и милость даруя.
Золотой накрывает стол,
Накрывает серебряный стол,
Ставит все, чем полон котел,
Ставит пищу, приятную взору,
Ставит мяса целую гору,
Наливает море вина…
Приступили они к разговору
Про старинные времена.
О счастливых годах и печальных,
Начиная с дней изначальных,
До тех пор говорили тогда,
Выясняя земные дела,
Что в пруду закипела вода,
А на камне трава проросла.
Покраснев от питья хмельного,
Молвил воин такое слово
Мудрой бабке Манзан-Гурмэ:
"На земле я родился снова
Ради жизни и блага людского.
Было трудно мне в битве подчас,
Но тогда вспоминал я вас…
Так бывало - от вас не скрою,-
Сила зла побеждала порою,
Но скакал я навстречу бою,
Славных предков призвав имена,
И была мне по силам война.

А теперь моя битва - иная…
Происшедший из тела Атая,
Из руки его левой, отрубленной,
Кровь людей на земле проливая,
Черной смерти и жизни загубленной
Стал причиной Шэрэм-Мината.
В трехсаженном рту супостата
В целых пять четвертей язык
И один-единственный клык.
Красных глаз пылают круги,
Так что страшно на них смотреть…
Жизнь и радость - его враги,
в руке - чугунная плеть.
Обитает этот злодей
Ближе смерти и дальше счастья,
Низвергает он на людей
То кровавую влагу ненастья,
То пургу - все лютей и лютей.
Воздвигает холмы из костей,
Воздвигает горы из мяса.
Дожил я до тяжкого часа!
Истребляет Шэрэм-Мината
И людской и звериный род,
И скота моего приплод,
Самых жирных ягнят и телят -
Овцы плачут, собаки скулят!
Порешил я: пойду войной.
Коль вблизи чудовище встречу -
Уничтожу в стране родной,
Если нет - я устрою сечу
На чужой стороне далекой…
И сошлись мы в битве жестокой,
От зари до позднего часа
От спины отрывая мясо,
На груди разрывая мясо
В буйном гневе кровопролитья,-
Но врага не сумел победить я
Ни военной мощью меча,
Ни надменной силой плеча -
Истощилась моя отвага…
У небесных мужей, чье число -
Пятьдесят и пять, что светло
Даровали мне чистое благо,
У бурханов, чей свет и тепло
Благодарной душою приемлю,
Ибо послан я ими на землю,
Чтоб карать неправду и зло,
У тебя, моя бабка седая,
Дорогая Манзан-Гурмэ,
У тебя, что глядит, восседая,
В чашу разума и добра,
Сотворенную из серебра,
Я прошу: помогите спасти
Человечество на земле,
Укажите к победе пути,
Чтобы жизнь не погасла во мгле,
Дайте недруга одолеть,
В чьей руке - чугунная плеть!"

Тут Гэсэру Манзан-Гурмэ
Говорит слова укоризны:
"Как мне жаль, что во имя жизни
Ты в бою не сражался как воин!
Видно, сын отца недостоин…
Шерстобитный смычок возьми.
Ты навек породнился с людьми,
Так на землю спустись ты вновь,
Защити добро и любовь,
Защити человеческий род,
Защити матерей и сирот!"
Тут возрадовался Гэсэр:
"Ты мне, бабушка, помогла,-
На земле рассеется мгла,
Будет сломлен свирепый бес!"
Пожелал он ей благоденствия:
Пусть не знает горя, главенствуя
Над воителями небес,
И помчался к себе домой,
Взяв смычок шерстобитный с собой.

Вторая схватка с чудовищем

С беспредельных небесных высот
Он спустился на землю снова
И, людской приветствуя род,
Произнес богатырское слово:
"Если встретился ты, человек,
С многотрудной преградой особой -
Трижды взять преграду попробуй!"

Для сраженья, что будет сурово,
Снарядить приказал он гнедого,
А Эржен-Шумару сказал:
"Мне ты спутником будешь в дороге,
Мы разделим труды и тревоги",-
Снарядиться в поход приказал.
Он вступил во дворец золотой,
Он вошел к жене молодой,
И любимого мужа она
Как желанного гостя встретила,
Обласкала, взглядом приветила.
Говорит он: "Моя судьбина
Мне для ратных трудов завещана.
Пусть пребудет в дороге мужчина,
Как в домашних заботах - женщина.
Если есть на пути преграда -
Пусть воитель запомнит впредь:
Совершить три попытки надо,
Чтоб ее наконец одолеть.
Высшим благом правды владея,
Я иду уничтожить злодея,
В чьей руке - чугунная плеть.
Он живет в пределах ненастья -
Ближе смерти и дальше счастья".

У Гэсэра на теле - броня,
Боевые доспехи грозны.
Сел Гэсэр на гнедого коня,
Состоявшего из огня,
И открыл дорогу войны.
На коне чудесного цвета
Разгорающегося рассвета
С ним помчался Эржен-Шумар,
Как помощник-спутник в дороге,
Чтоб делить с ним труды и тревоги.
Если едут всадники наши
Не спеша - из-под гордых копыт
Пыль до самого неба летит,
И комки этой пыли - как чаши,
Если едут они побыстрей,
То взлетают комки, как котлы,
На дороге богатырей.
Там, где в зелень одеты стволы,
Мчатся всадники над листвой,
Что обрызгана теплыми росами,
Там, где высится кряж вековой,
Пролетают они над утесами,
Там, где море шумит у нагорий,
Переносятся через море.
Скачут всадники выше воздуха
Над пространствами в сто кругозоров,
Покрывают, не зная роздыха,
Расстоянье в пятьсот просторов.
Порешили стать, на ночлег
На холме серебристо-белом,
Где еще не ступали вовек
Ни животное, ни человек,
Где вольготно пернатым стрелам,
Где к воде, что дарует родник,
Ни один еще конь не проник.

Вот и спешились два седока
У истока того родника,
На холме, что снега белей.
Напоили уставших коней
И пустили гулять по траве.
Приложили стрелу к тетиве -
И упали лосиха и лось:
Та стрела над ними не сжалилась,
Засвистела - пронзила насквозь.
Вот лосиное мясо изжарилось
На огне сине-красном костра,
И заснули стрелки до утра.
До того, как явила заря,
Словно в зеркало, глядя в родник,
Свой румяный, упитанный лик,
Два проснулись богатыря,
Родниковой водой освежились,
Причесались, расположились
На холме одиноком, пустынном
И насытились мясом лосиным.
На траве, что шелка нежней,
Двух поймали могучих коней,
Оседлали и дальше помчались,
О судьбе своей не печалясь.
Пролетали повыше воздуха
Над пространствами в сто кругозоров,
Покрывали, не зная роздыха,
Расстоянье в пятьсот просторов,
За три дня, не устав ничуть,
Покрывали трехмесячный путь,
Покрывали за три перехода
Путь, длиною в три долгих года.
Хоть просторна земля, широка -
В наилучшее время поспели,
Хоть длинна, бурлива река -
Доскакали они до цели.
Перед ними легла граница -
Здесь им надо остановиться.

Назад Дальше