Они долго толковали, но так ни к чему и не пришли. Теперь надо рассказать про Хэринга. Он лазал на скалу там и сям и сумел, наконец, забраться в таком месте, где это никому больше не удавалось - ни до него, ни после. Взобравшись на скалу, он увидел братьев, и те стояли к нему спиной. Хэринг уже было надеялся добыть себе вскоре и славу и деньги. Те же не ждали его появления, думая, что никому не залезть на остров иначе, как по лестницам. Греттир был занят разговором с Торбьёрном, и оба не скупились на язвительные слова. Тут случилось Иллуги оглянуться, и он увидел совсем рядом человека. Иллуги сказал:
- Тут рядом человек с секирой наизготове, и он держится, по-моему, отнюдь не мирно.
- Тогда встреть его, - говорит Греттир, - а я пригляжу за лестницей.
Иллуги бросился навстречу Хэрингу. И норвежец, увидев это, пустился наутек по острову. Иллуги гнался за ним, сколько позволял остров. А когда он добежал до обрыва, Хэринг бросился вниз и переломал себе все кости. Тут ему и пришел конец. Место, где он погиб, зовется с тех пор Хэрингов Прыжок. Иллуги вернулся к Греттиру, и тот спросил, как он расстался с тем, кто ему был поручен.
- Он не доверил мне, - говорит Иллуги, - поступить с ним, как я считал нужным, и сломал себе шею, прыгнув со скалы. Пусть эти люди помолятся за него, как за покойника.
Услышав это, Крючок велел своим уходить.
- Я дважды ездил сюда к Греттиру и в третий раз не поеду, если не буду к тому времени умнее. Пока же мне навряд ли удастся помешать им остаться на Скале Острове. Но все же думаю, что Греттир не проживет здесь столько, сколько прожил.
Они отправились назад, и этот поход оказался еще хуже прежнего. Греттир прожил зиму на Скале Острове и за все это время не встречался с Торбьёрном. В ту зиму умер законоговоритель Скафти, сын Тородда, и это была большая потеря для Греттира, потому что Скафти обещал добиться для него прощения, как только истечет двадцать зим со времени его осуждения. А тот год, о котором рассказывалось, был девятнадцатым. Весною умер Снорри Годи, и много всего случилось за этот год, что не относится к этой саге.
LXXVII
В то лето родичи Греттира много говорили на альтинге о его осуждении, и некоторые считали, что срок наказания истечет в начале двадцатого года. Но истцы возражали, говоря, что он успел за это время сделать много такого, за что полагается объявление вне закона, и, значит, ему следует продлить наказание. Законоговоритель тогда был назначен новый, Стейн, сын Торгеста, сына Стейна Морехода, сына Торира Осенняя Мгла. Матерью Стейна законоговорителя была Арнора, дочь Торда Ревуна. Стейн был человек мудрый, и его попросили рассудить дело. А он сказал, пусть выяснят, точно ли пошло двадцатое лето с тех пор, как Греттира объявили вне закона. Вышло, что так и есть. Тут вмешался Торир из Двора, он выискивал всевозможные препятствия и дознался, что Греттир провел в Исландии одну зиму, не будучи объявленным вне закона. И тогда выходило, что он прожил объявленным вне закона девятнадцать зим. Законоговоритель сказал, что никого нельзя осуждать больше, чем на двадцать зим, даже если за это время и были совершены новые преступления:
- Но раньше этого срока я ни с кого не сниму наказания.
Поэтому с помилованием на сей раз ничего не вышло. Но все считали, что уж на следующее лето его непременно помилуют. Людям с Мысового Фьорда совсем не нравилось, что Греттир окажется помилованным. Они сказали Торбьёрну Крючку, пусть он либо отдает им обратно остров, либо убьет Греттира. Положение Торбьёрна было трудное: он не мог придумать, как справиться с Греттиром, но в то же время хотел удержать остров. Стал он ломать себе голову, как одолеть Греттира силой, или хитростью, или еще как-нибудь.
LXXVIII
У Торбьёрна Крючка была воспитательница по имени Турид. Она была очень стара и мало на что годна, как казалось людям. В молодые годы, когда люди были язычниками, она была искусной колдуньей и ведуньей. Считалось, что теперь она, верно, все перезабыла. Но хоть в стране и было христианство, тлела еще языческая вера. В Исландии был закон, по которому не запрещалось тайно приносить жертвоприношения или совершать другие языческие обряды. Но если это делалось открыто, полагалось трехгодичное изгнание. И со многими выходило по поговорке: рука сама за свое берется, а то и есть самое привычное, что воспринято в юности.
И Торбьёрн Крючок, который совсем отчаялся что-нибудь придумать, обратился теперь к той, от кого меньше всего ждали помощи, - к своей воспитательнице, и спросил, что она ему посоветует. Она отвечает:
- Вот и выходит по поговорке: пошел у коз шерсти просить. Да и что может быть хуже: считал себя первым человеком в округе, а как дошло до дела, оказался ни на что не годен. Не видно, чтобы мне приходилось хуже, чем тебе, хоть я и с постели - то еле встаю. Если хочешь получить мой совет, делай все, как я скажу.
Он согласился, говоря, что она всегда была ему доброй советчицей. Вот пришел конец лета, и в один погожий день старуха сказала Крючку:
- Погода стоит тихая и ясная. Хочу я, чтобы ты отправился на Скалу Остров и затеял ссору с Греттиром. Я поеду с вами и погляжу, осторожен ли он в своих речах. Тогда я буду знать наверняка, насколько они удачливы, и тогда уж я найду для них слова, какие пожелаю.
Крючок отвечает:
- Опостылело мне ездить на Скалу Остров: у меня всегда хуже на душе, когда я оттуда возвращаюсь, чем когда туда еду.
Тогда старуха сказала:
- Я не стану помогать тебе, если ты не делаешь, как говорю.
- Нет, нет, матушка! - говорит он. - Я только сказал, что хотел бы так приехать туда в третий раз, чтобы вышел из этого толк.
- Попытка - не пытка, - говорит старуха. - Много труда тебе придется затратить прежде, чем Греттир будет повержен. И часто будет неверной твоя судьба, и доведется тебе хлебнуть лиха, прежде чем все кончится. Но тебе никуда не уйти от этого, и надо искать какой-нибудь выход.
После этого Торбьёрн Крючок спустил на воду десятивесельную лодку и взошел на борт с одиннадцатью людьми. Старуха тоже была с ними. Они пошли на веслах к Скале Острову. Братья, увидев их, вышли к лестницам, и снова повели они разговор о своем деле, и Торбьёрн сказал, что он явился, дабы осведомиться, не надумал ли Греттир отсюда уехать, и сказал, что не будет подымать шума из-за скота и их житья на острове, если они расстанутся по-хорошему. Греттир сказал, что не пойдет ни на какие уступки и отсюда не двинется.
- Я уже не раз это говорил, и нечего снова заводить разговор об этом, - говорит он. - Делайте, что хотите, а я буду ждать здесь того, что случится.
Торбьёрн увидел, что и на этот раз ничего у него не вышло, и сказал:
- Так я и знал, что вы черти, а не люди! И, вернее всего, пройдет еще не один день, прежде чем я снова явлюсь сюда.
- Не приходи хоть совсем, я не сочту это большой потерей, - говорит Греттир.
Старуха лежала на дне лодки, и на нее была навалена одежда. Тут она зашевелилась и сказала:
- Храбры эти люди, но нет им удачи. Во всем вы не схожи: ты предлагаешь им столько хорошего, а они от всего отказываются. А это вернейший знак несчастья, если кто отказывается от своей выгоды. И я предрекаю тебе, Греттир, что ты лишился счастья, всякого успеха и удачи, заступы и разума, и чем дольше ты живешь, тем будет хуже. Думаю, что осталось тебе меньше счастливых дней в будущем, чем прожил ты в прошлом.
Греттир был поражен тем, что услышал, и сказал:
- Что там за дьявол у них в лодке?
Иллуги отвечает:
- По-моему, это старуха, Торбьёрнова воспитательница.
- Проклятие этой ведьме, - сказал Греттир. - Ничего хуже я не мог и помыслить. И никакие слова не поражали меня больше, чем эти, что она сказала. И знаю: она и ее колдовство навлекут на меня беду. Пусть же и она получит что-нибудь на память, что здесь у нас побывала.
И он схватил огромный камень и кинул его сверху в лодку, и попал в кучу одежды. Торбьёрн и не подумал бы, что кто-нибудь способен так далеко бросить. Послышался громкий крик: камень угодил в старухино бедро и сломал его.
Иллуги сказал:
- Хотел бы я, чтобы ты не делал этого.
- Не ругай меня за это, - сказал Греттир. - Но боюсь, что слишком мало ей досталось, потому что жизнь одной этой старухи - не чрезмерная плата за жизнь нас обоих.
- Как можно равнять ее жизнь с нашей? - сказал Иллуги. - Малого мы тогда стоим!
Торбьёрн поехал домой, и расставались они отнюдь не приветливо. Торбьёрн сказал старухе:
- Все так и вышло, как я опасался. Поездка на остров принесет тебе мало славы. Ты навсегда останешься калекой. И мы ничуть не прибавили себе славы и должны сносить от них одно унижение за другим.
Она отвечает:
- Это положит начало их несчастьям. И, думаю, что отныне все пойдет у них под гору. На что мне и жизнь, если я не сумею отомстить за подарок.
- Тебе не занимать твердости духа, матушка, - сказал Торбьёрн.
Они вернулись домой. Старуха слегла в постель и пролежала чуть ли не месяц. Кость у нее срослась, и она снова стала на ноги. Люди подняли на смех Торбьёрна и старуху. Уже не раз сыграл Греттир злую шутку со своими врагами: сначала на весеннем тинге, когда объявляли ему мир, и второй раз, когда погиб Хэринг, и теперь третий раз, когда он сломал старухе бедро. И все это сходило ему с рук. Такие слова выводили из себя Торбьёрна.
LXXIX
Так идет осень, и остаются три недели до начала зимы. Тогда старуха попросила отвезти ее к морю. Торбьёрн спросил, что ей там нужно.
- Дело-то маленькое, но, может статься, предвещает большие события, - говорит она.
Сделали, как она просила. И, выйдя к морю, она заковыляла вдоль берега, как будто ей кто показывал дорогу. На пути у нее лежала большая коряга - ноша как раз по плечу одному человеку. Она взглянула на нее и попросила перевернуть. Снизу коряга была как бы обуглена и обтерта. Она велела отколоть щепочку с гладкого места. Потом взяла нож, вырезала на корне руны, окрасила их своею кровью и сказала над ними заклинания. Она обошла корягу, пятясь задом, и нашептала над ней много колдовских слов. После этого она велела столкнуть корягу в море и заговорила ее, чтобы плыла она к Скале Острову, Греттиру на погибель. Оттуда она направилась домой, в Лесной Залив. Торбьёрн сказал, что не возьмет в толк, к чему все это. Старуха сказала, что скоро, мол, узнает. Ветер дул с моря, но старухина коряга поплыла против ветра и быстрее, чем можно было ждать.
А Греттир, как рассказывалось, жил на Скале Острове со своими сотоварищами и ни о чем не тужил. На другой день после того, как старуха заколдовала корягу, Греттир и Иллуги спустились со скалы за дровами для костра. И, подойдя к западной стороне острова, они увидели, что прибило к берегу корягу. Тогда Иллуги сказал:
- Вот сколько сразу дров, родич. Отнесем-ка корягу домой.
Но Греттир толкнул ее ногой и сказал:
- Злая коряга и послана злым. Поищем лучше других дров. - И, отпихнув корягу в море, сказал, чтобы Иллуги остерегался брать ее домой, "ибо она послана нам на беду".
Потом они пошли к хижине и ничего не сказали об этом рабу. На другой день они снова наткнулись на эту корягу, и она была уже ближе к лестницам, чем накануне. Греттир отпихнул ее в море подальше, говоря, что никак нельзя брать ее домой. Прошла ночь. Тут поднялся сильный ветер, да еще с дождем. Им не захотелось выходить, и они велели Шумиле пойти за дровами. Тот был очень недоволен, говоря, что это сущее мученье - мерзнуть в такую непогоду. Он спустился с лестницы и нашел старухину корягу, и решил, что ему здорово повезло. Поднял он корягу, доволок ее еле-еле до дому и бросил с грохотом наземь. Греттир услышал:
- Шумила раздобыл что-то. Надо сходить посмотреть, что это такое. - Берет топор и выходит. А Шумила сказал:
- Ну-ка, разруби так же ловко, как я дотащил ее сюда. Греттир рассердился на раба и со всего маху ударил топором по коряге, не разглядев, что это такое. И топор, ударившись, в тот же миг повернулся плашмя, отскочил от дерева и прямо по правой ноге Греттиру, и разрубил ее до кости. Тут Греттир взглянул на корягу и сказал:
- Вот и пересилил тот, кто хотел зла. И на этом дело не кончится. Ведь это та самая коряга, которую я два дня подряд отпихивал в море. Два несчастья произошли из-за тебя, Шумила: первое, что у тебя потух наш огонь, и второе, что ты принес в дом эту злосчастную корягу. Смотри.
Иллуги подошел и перевязал рану Греттиру. Крови было мало, и Греттир хорошо спал ночью. Так миновали три ночи, и рана не болела. Когда они развязали ее, она уже затянулась и почти совсем зажила. Тогда Иллуги сказал:
- Надеюсь, эта рана недолго будет тебя беспокоить.
- Хорошо бы! - говорит Греттир. - Но странно все это, что бы дальше ни было. И у меня дурные предчувствия.
LXXX
Вот ложатся они вечером спать. Когда подошло к полуночи, Греттир стал очень метаться. Иллуги спросил, что его так беспокоит, и Греттир говорит, что у него заболела нога:
- И похоже, что она стала другого цвета.
Они зажгли свет и, развязав рану, увидели, что нога вся опухла и почернела, а рана открылась и стала хуже, чем сначала. Она очень болела, так что Греттир не мог найти себе места и во всю ночь не сомкнул глаз. Тогда он сказал:
- Мы должны быть готовы к тому, что этот мой недуг так просто не пройдет. Это колдовство, и, верно, старуха задумала отплатить за тот удар камнем.
Тогда Иллуги сказал:
- Говорил я тебе, что нечего ждать добра от этой старухи.
- Один конец! - говорит Греттир. И он сказал пять вис:
Острая сталь судьбы
В сшибке мечей вершила,
Когда за березовым срубом
Берсерков бил Греттир.
Пал от смертельной раны
Хьярранди, страж сражений,
Гуннар и Бьёрн - оба
Погибли в пурге Гёндуль.
Как-то дракона моря
К Дверным Островам, о Гримнир
Вьюги рыб ограды
Струга, направил Греттир.
Против меня храбрый
Торви повел воинов,
Вздумал наследник Вебранда
На бой Моина вызвать.
Хоть и собрал Торви
Многих себе в подмогу,
Встречей со скальдом воин
Своей не умножил славы.
В грохоте бранной стали
Я искалечил клена
Ливня стрел. Напоследок
Мне он коня оставил.
Все твердили, что Торфинн
В ратном бесстрашен деле.
Арнора сын грозился
Скоро со мной покончить.
Да не достало духу
Стойкому витязю выйти
Против Греттира. Впрочем,
И скальд не искал встречи.
Ньёрдов дождя копий
Я побеждал не однажды.
Часто спасала сила
От смерти меня верной.
Заклинаньями ныне
Скальда сломила колдунья,
Дряхлой старухи советы
Сильнее огня сечи.
- Теперь нам надо быть начеку, - сказал Греттир, - уж Торбьёрн Крючок позаботится со своими, чтобы на этом дело не кончилось. И хочу я, Шумила, чтобы ты сторожил с сего дня лестницу, а по вечерам подымал ее. Смотри, не подведи: многое от этого зависит. А предашь нас, не миновать тебе беды.
Шумила обещал не подвести. А погода становилась все хуже: подул сильный северо-восточный ветер и принес холод. Греттир каждый вечер спрашивал, поднята ли лестница. Шумила сказал:
- Какие сейчас могут быть люди! Или кому-нибудь так неймется лишить тебя жизни, что он захочет ради этого убивать и себя? Ведь в такую погоду сюда не доберешься. И ничего не осталось, по-моему, от твоего великого геройства, раз тебе кажется, будто нам всё угрожает смертью.
- Ты будешь вести себя хуже, чем любой из нас, когда настанет нужда, - сказал Греттир. - И уж придется тебе сторожить лестницу, хочешь ли ты этого или нет.
Они выгоняли Шумилу каждое утро, и тот держался очень строптиво. А рана у Греттира болела все сильнее, так что вся нога вспухла, и бедро стало гноиться и сверху и снизу, и рана захватила всю ногу, так что Греттир был уже близок к смерти. Иллуги день и ночь сидел у его постели, забыв и думать обо всем остальном. Пошла вторая неделя, как Греттир поранился.
LXXXI
Торбьёрн Крючок сидел у себя в Лесном Заливе, досадуя, что ему все никак не одолеть Греттира. И когда прошла уже добрая неделя с тех пор, как старуха заколдовала корягу, она пришла к Торбьёрну и спросила, не думает ли он наведаться к Греттиру.
Торбьёрн сказал:
- Ни за что на свете. Или ты хочешь повидать его, матушка?
- Я не собираюсь к нему, - говорит старуха. - Но я послала ему подарочек и надеюсь, что он уже дошел до Греттира. И мой тебе совет: поезжай к нему, не тратя времени попусту, другого случая победить его у тебя уже не будет.
Торбьёрн отвечает:
- Столько раз я ездил на свою голову, что больше уж не поеду. Довольно и того, что в подобную непогоду туда не доберешься, какая бы ни была в том нужда.
Она отвечает:
- Совсем ты голову потерял, если ничего не можешь придумать. И снова я дам тебе совет. Ступай сперва - набери себе людей. Выезжай потом в Капищу, к зятю своему Халльдору, и спроси у него совета. И уж если мне подвластно здоровье Греттира, так трудно ли поверить, что подчинится мне и ветерок, что тут на днях разыгрался.