Приходит к тому же Людовику человек, говорит, что в его краях случайно освободилась должность и просит, чтобы эту должность дали ему. Король выслушал просьбу и ответил решительно: "Ничего не выйдет". Проситель коротко поблагодарил и удалился. Король, видя по его лицу, что это человек неглупый, и подозревая, что он не понял ответа, велел его вернуть. Тот возвращается. Король спрашивает: "Ты понял, что я тебе сказал?" - "Понял". - "Что именно ты понял?" - "Что я ничего не добьюсь". - "Почему же ты меня благодарил?" - "Потому что у меня и своих дел довольно, а, стало быть, надежда моя опасна и гнался я за нею к большой для себя невыгоде. Ты сразу отказал мне в благодеянии, но это прямое для меня благодеяние: что бы я ни потерял, льстя себя несбыточными мечтами, теперь я это заведомо выгадал". По этим словам король убедился, что перед ним человек отнюдь не ленивый, и, задав еще несколько вопросов, объявил: "Ты получишь то, о чем просишь, чтобы мог благодарить меня дважды". И тут же, обернувшись к своим чиновникам, прибавил: "Выправить ему грамоту без промедлений, чтобы он не терял здесь времени попусту".
Евглотт. Есть и у меня что рассказать о Людовике, но мне хочется вспомнить нашего Максимилиана. Он и сам денег никогда не копил и не берег, и на чужое мотовство смотрел сквозь пальцы, был бы только мот хорошего происхождения. Одному из таких людей он хотел как-то помочь и поручил ему взыскать с некоего города сто тысяч флоринов. Какой был к этому взысканию предлог, я не знаю, но, что бы ни удалось выжать распорядительному посланцу, все могло считаться прямою прибылью. Посланец выжал пятьдесят тысяч, императору отдал тридцать. Радуясь нежданному прибытку, Максимилиан отпустил своего посланца, ничего больше не спрашивая. Но казначеи и советники пронюхали, что денег государю предъявлено меньше, чем было получено, и докучали Максимилиану просьбами вызвать того человека. Его вызвали; он тут же прибыл. Император обращается к нему: "Говорят, что ты взыскал пятьдесят тысяч". Тот подтверждает. "А внес в казну только тридцать". Снова подтверждает. "Надо представить отчет". Обещает исполнить и удаляется. Но ничего исполнено не было, и, по настоянию чиновников, его опять призвали ко двору. "Ты получил повеление представить отчет", - сказал император. "Помню. Этим как раз и занят". Максимилиан решил, что он еще не закончил свои подсчеты, и отпустил его. Так он увиливал и уклонялся, а чиновники упорно стояли на своем, кричали в запальчивости, что он открыто насмехается над императором и что это непереносимо! Они убеждали императора снова вызвать его и потребовать отчета тут же, на месте, в их присутствии. Максимилиан согласился. Тот является на зов без малейшей задержки. "Разве ты не обещал нам отчета?" - спрашивает император, "Обещал". - "Что ж, пора. Вот сидят те, кто его примут. Медлить дольше нельзя". Чиновники приготовили свои книжки для записей. На это находчивый юноша ответил так: "Отчитываться я не отказываюсь, непобедимый император, но никогда подобных отчетов не делал и мало что в них смыслю. Те же, кто здесь сидит, знают про это все до тонкостей, и если я хоть раз увижу, как они управляются с отчетами, то легко последую их примеру. Пожалуйста, прикажи им показать образец, и они убедятся, что я ученик толковый". Максимилиан понял смысл его речи, не уловленный теми, против кого она была направлена, и промолвил с улыбкою: "Ты говоришь верно, и просьба твоя справедливая". И он отпустил юношу, который намекал на то, что чиновники отчитываются перед императором ничуть не иначе, чем он, и что немалая толика денег застревает у них меж пальцами.
Лерохар. Самое время нашим рассказам пересесть, как говорится, с лошадей на ослов: от королей перейдем к лувенскому священнику Антонию, который был любимцем Филиппа Доброго. Ему приписывают много веселых слов и забавных проделок, но большею частью - грязных: свои шутки он обыкновенно приправлял особою мазью, которая не очень красиво именуется, а пахнет и того хуже. Я выберу одну почище.
Повстречал он на улице нескольких приятелей, - из тех, что зовут "славными ребятами", - и пригласил их к себе. Вернулся домой, смотрит - а в кухне даже огонь не горит, и в кошельке ни монетки; впрочем, для него это было обычное дело. Как тут поступить? Он молча удаляется. Входит в кухню ростовщика, - с которым знался оттого, что часто брал у него взаймы, - дожидается, пока отлучится служанка, и снимает с огня медную кастрюлю с мясом, уже успевшим свариться; прячет кастрюлю под одеждою, уносит домой и передает своей кухарке с наказом немедленно переложить мясо и перелить навар в глиняный горшок, а кастрюлю ростовщика вычистить до блеска. Когда это было исполнено, Антоний послал к ростовщику слугу - взять под залог кастрюли две драхмы и получить собственноручную расписку в том, что такая кастрюля ему послана. Ростовщик, не узнавая своей кастрюли, - так хорошо она была вычищена и так ярко блестела, - принял залог, дал расписку и отсчитал деньги; на эти деньги слуга купил вина. Теперь можно было и за стол садиться.
Между тем стали собирать на стол и у ростовщика и хватились кастрюли. Хозяин давай браниться с кухаркою, та ни в чем не признается и твердит одно: никто, кроме Антония, нынче в кухне не появлялся. Возводить такое подозрение на священника казалось ужасною дерзостью, и все-таки отправились к Антонию, чтобы выведать, не там ли кастрюля. Кастрюли, однако ж, не было и в помине. В конце концов ростовщик, не на шутку рассвирепев, потребовал у Антония вернуть похищенное: ведь он один заглядывал в кухню как раз тогда, когда случилась пропажа! Антоний признает, что брал в долг какую-то кастрюлю, но он отослал ее назад, туда, где взял. Ростовщик с кухаркою отрицают это наотрез, спор разгорается все жарче, и наконец Антоний, пригласив нескольких свидетелей, объявляет: "Судите сами, как опасно в наше время вести дела, если не позаботишься о расписке. Ростовщик вчинил бы мне иск в краже, не будь у меня его руки!" И с этими словами достает расписку. Тут только и разгадали обман. Историю эту, надрываясь от смеха, рассказывали по всей округе - как ростовщик принял в залог собственную кастрюлю. Людям очень нравятся такого рода обманы, когда они в ущерб тем, кого все ненавидят, особенно - тем, кто сам привык надувать других.
Адолесх. Назвав Антония, ты открыл перед нами целое море всевозможных рассказов. Перескажу только один, и то очень короткий; я слышал его совсем недавно. Собрались за столом несколько "славных ребят", для которых нет в жизни ничего дороже смеха. Был среди них Антоний и еще один знаменитый шутник, как бы соперник Антония. Когда соберутся философы, они предлагают друг другу хитрые вопросы касательно природы вещей; так и тут - немедленно возник вопрос, какая часть человеческого тела самая почтенная. Один высказал предположение, что глаза, второй - что сердце, третий - что мозг, одним словом, каждый говорил иное и приводил свои доводы. Когда спросили Антония, он ответил, что, по его разумению, самая почтенная часть нашего тела - это рот, и объяснил, по какой причине (по какой именно - не знаю). Тут его соперник, чтобы ни в чем не согласиться с Антонием, возразил: "А по-моему, самая почтенная часть та, на которой мы сидим". Все сочли это мнение нелепым, но он прибавил: "В народе говорят: кто садится первым, тому и почета всего больше. А почетное это право принадлежит названной мною части". Все рукоплескали его суждению и смеялись до упаду. Да и сам он был очень собою доволен: Антоний, по-видимому, потерпел поражение в этой стычке. Но Антоний схитрил: первенство рту он отдал лишь для того, чтобы соперник его славы назвал противоположную часть тела; а что так оно и случится, он знал заведомо. Несколько дней спустя оба снова были приглашены к одному столу. Войдя в дом, Антоний увидел своего соперника, который беседовал с другими гостями в ожидании обеда; Антоний повернулся и с шумом пустил ветры прямо ему в лицо. Тот воскликнул с возмущением: "Поди прочь, шут! Где ты выучился такому безобразию?" А Антоний в ответ: "Как? Ты еще и сердишься? Ведь если бы я поздоровался ртом, ты бы тоже поздоровался. А я приветствую тебя тою частью тела, которая, по твоим же словам, всех почтеннее, - и ты бранишь меня шутом!" Так он вернул себе потерянную было славу.
Теперь мы все высказались. Дело за судьею.
Геласин. Сейчас вынесу решение. Но сперва каждый пусть осушит свой бокал. Я покажу пример. Что это? Нечаянный гость! Как волк в басне!
Полимиф. Левин Панагаф! Нет, это не волк. Это птица, которая сулит удачу.
Левин. Что здесь происходит меж такими веселыми собутыльниками?
Полимиф. Что ж еще, как не состязание в острословии и забавных разговорах?
Левин. Стало быть, я как раз вовремя, чтобы его завершить. Приглашаю вас всех на завтра к себе - откушать богословский завтрак.
Геласин. Скифское застолье ты нам обещаешь.
Левин. Αὐτὸ δείξει. Если оно не окажется приятнее вашего говорливого застолья и вы сами этого не признаете, я готов платить штраф. Нет ничего забавнее, как всерьез разбирать и исследовать пустяки.
Эхо
Юноша. Эхо
Юноша. Хочу с тобою кой о чем посоветоваться, если можно.
Эхо. Можно.
Юноша. Тебе это не будет накладно.
Эхо. Ладно.
Юноша. Но можешь ли и будущее открыть мне, Эхо?
Эхо. Ἔχω.
Юноша. Так ты и по-гречески знаешь? Вот это да! Эхо. Да.
Юноша. Скажи, занятья Муз тебе не противны? Эхо. Дивны!
Юноша. И тех писателей, что ведут к знанию словесности, изучать надо?
Эхо. Надо.
Юноша. Что же ты думаешь о людях, которые поносят эти занятья?
Эхо. Гнать их!
Юноша. Но если бы почитатели Муз пеклись еще и о благочестье?
Эхо. Если б!
Юноша. А так бесстыдство немногих на всех кладет скверну.
Эхо. Верно.
Юноша. За грехи людей и про науку идет дурная слава.
Эхо. Право…
Юноша. И толпа верит клевете оной.
Эхо. Ὄνοι!
Юноша. Чем заняты те, кто тратит годы на софистические хитросплетенья?
Эхо. Пеньем.
Юноша. Поют, как птички небесные, без смысла и толка?
Эхо. Колко!
Юноша. А мне какою идти в жизни дорогой?
Эхо. Строгой.
Юноша. Не жениться ли, благослови боже?
Эхо. Позже.
Юноша. А что, если жена попадется и нескромная и бесплодная - шутка ль?
Эхо. Жутко!
Юноша. Но с такою женой жизнь горше смерти! Эхо. Стерпишь.
Юноша. Может быть, браку предпочесть тонзуру?
Эхо. Сдуру!
Юноша. Чем утешаться тому, кто уже взвалил бремя монашества себе на плечи?
Эхо. Нечем.
Юноша. Но это беда, коли человек холост!
Эхо. Ὅλως.
Юноша. В наши времена каковы по большей части монахи?
Эхо. Ахи! Ахи!
Юноша. Чем тогда объясняешь, что многие с благоговением склоняются перед монахом?
Эхо. Страхом.
Юноша. Чего ищет тот, кто домогается прихода?
Эхо. Дохода.
Юноша. А кроме денег, у священника доход какой?
Эхо. Покой.
Юноша. Что выпадает епископам на долю?
Эхо. Воля.
Юноша. А что могло бы напомнить им, какое множество трудов принимает епископ на себя разом?
Эхо. Разум.
Юноша. Значит, если исполнять свои обязанности, как должно, то и священство прекрасно?
Эхо. Ясно.
Юноша. Что приобретается при монаршем дворе вскоре?
Эхо. Горе.
Юноша. Но немало придворных сулят себе богатые прибытки.
Эхо. Прытки.
Юноша. Но люди глядят на них с восхищением, когда они вышагивают с головы до ног в шелке.
Эхо. Волки.
Юноша. Изнутри, значит, глиняные, хоть и золотые снаружи?
Эхо. Хуже.
Юноша. В твоих глазах и военные, поди, не выше?
Эхо. Мыши.
Юноша. А что скажешь об астрологах, которые предвещают грядущее, утверждая, будто им ведомы все небесные знаки?
Эхо. Враки.
Юноша. Грамматики трудятся упорно.
Эхо. Вздорно.
Юноша. Что пожелаешь законоведам?
Эхо. Беды.
Юноша. Кем я стану, если займусь ремеслом?
Эхо. Ослом.
Юноша. Выходит, что все труды худы, каждый в своем роде?
Эхо. Вроде.
Юноша. А если останусь верен Музам, буду я счастлив в прочем?
Эхо. Очень.
Юноша. Но что наставит меня в благочестии, драгоценнейшем среди качеств нашей природы?
Эхо. Годы.
Юноша. А я уже десять лет гну спину над Цицероном!
Эхо. Ὄνε.
Юноша. Что ты все бранишь меня ослом?
Эхо. Поделом.
Юноша. Ты, наверное, имеешь в виду, что скверно налегать на одного Цицерона, забросив остальных писателей как будто нарочно?
Эхо. Точно!
Юноша. Чего же заслуживает человек, который ради Цицерона забыл обо всем на свете?
Эхо. Плети.
Юноша. Если бы я отошел подальше, ты было бы поречистее, правда?
Эхо. Правда.
Юноша. Не по душе мне твои двусложные ответы. Эхо. Где там!
Юноша. Начал я первый, зато последнее слово твое. Эхо. Мое.
Юноша. Так ты полагаешь, мне хватит разума, чтобы не наделать себе в жизни вреда?
Эхо. Да! Да!
Юноша. Хочешь, чтобы я ушел - не скрывай.
Эхо. Ступай!!
Ἄγαμος γάμος, или Неравный брак
Петроний. Габриэль
Петроний. Откуда это наш Габриэль такой мрачный? Не из пещеры ли Трофония?
Габриэль. Нет. Со свадьбы.
Петроний. Никогда не видывал лица, которое было бы так непохоже на свадебное! Кто побывает на свадьбе, после целых шесть дней выглядит приятнее и веселее обычного, а старики - так даже молодеют лет на десять! Что же это за свадьба такая? Наверное - Смерти с Марсом?
Габриэль. Нет, родовитого юноши с девушкою шестнадцати лет, безупречной внешности, нрава и состояния. Коротко говоря - хоть и самому Юпитеру под пару!
Петроний. Как? Такая юная девушка - такому старикашке?
Габриэль. Цари не старятся.
Петроний. Откуда ж в этом случае твоя печаль? Может, завидуешь жениху, который перехватил у тебя желанную добычу?
Габриэль. О, нисколько!
Петроний. Или случилось что-либо вроде того, что в стародавние времена на пиру у лапифов?
Габриэль. Нет, ничего похожего.
Петроний. Или влаги Вакха недостало?
Габриэль. Наоборот, еще осталось.
Петроний. Флейтистов не было?
Габриэль. И скрипачи, и арфисты, и флейтисты, и волынщики - все были.
Петроний. Ну, так что же? Гименей не явился?
Габриэль. Хоть и усердно его призывали, а попусту.
Петроний. И Хариты не пришли?
Габриэль. Нет. Ни дружка-Юнона, ни золотая Венера, ни Юпитер Брачный - никто!
Петроний. Зловещая, как тебя послушаешь, была свадьба и ἄθεος, а лучше сказать - ἄγαμος γάμος.
Габриэль. Ты бы и больше этого сказал, если бы видел все своими глазами.
Петроний. Значит, и не плясали на свадьбе?
Габриэль. Какое там! Хромали, а не плясали!
Петроний. И ни один благосклонный бог не оживлял застолья?
Габриэль. Никого из бессмертных не было, кроме одной богини, которая по-гречески зовется Псора.
Петроний. Ты описываешь мне чесоточную свадьбу.
Габриэль. Если б только чесоточную… Изъязвленную и гнойную!
Петроний. Но что такое, Габриэль? Упоминание насчет чесотки даже слезы у тебя вызвало!
Габриэль. Само дело, Петроний, такое, что даже из камня выжало бы слезы.
Петроний. Пожалуй, если бы камень видел. Но, прошу тебя, расскажи, что приключилось. Не скрывай, не томи меня дольше.
Габриэль. Ты знаешь Лампридия Евбула?
Петроний. Лучше и богаче нет человека в нашем городе.
Габриэль. А его дочь Ифигению?
Петроний. Украшение нашего века.
Габриэль. Верно. А знаешь, за кого она вышла?