Священник обрадовался. "Добро, сын мой, да будет с тобой мое благословение! - сказал он. - Возвращайся скорее, а если увидишь Лапуччо или же Нальдино, то не забудь сказать им, чтобы они принесли мне ремней для цепов".
Бентивенья обещал и пошел себе во Флоренцию, а священник подумал, что теперь самое время зайти к Бельколоре и попытать счастья. Духом домчался он до ее дома и, войдя, сказал: "Господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй нас! Есть кто дома?"
Бельколоре была в это время на чердаке. "Ах, это вы, отец мой! - услыхав его голос, сказала она. - Милости просим. Что это вы шатаетесь по такой жарище?"
"Да нет, что ты, бог с тобой! - отвечал священник. - Это я только к тебе зашел ненадолго: твой-то ведь в город собрался - я его встретил".
Бельколоре слезла с чердака, села и принялась перебирать капустные семена, которые ее муж недавно насобирал. "Ну так как же, Бельколоре, - снова заговорил священник, - ты и дальше будешь меня мучить?"
"А что я вам делаю?" - усмехнувшись, спросила Бельколоре.
"Ты и сама ничего не делаешь, и мне не даешь сделать то, чего мне хочется и что сам бог велел делать", - отвечал священник.
"Ну-ну, перестаньте, перестаньте! - сказала Бельколоре. - Разве священники такие вещи делают?"
"Еще как делаем - получше других мужчин, - отвечал священник, - а почему бы нет? Я тебе больше скажу: мы лучше накачиваем. А знаешь почему? Потому что в наших насосах полно воды. Так вот, если ты не будешь противиться и предоставишь мне полную свободу действий, то тебе от этого будет только польза".
"Какая же мне от этого будет польза, если все вы скупее черта?" - спросила Бельколоре.
А священник ей: "Это уж я там не знаю, проси, чего тебе хочется: башмачки, ленту, доброго шелку поясок - что хочешь, того и проси".
"Эка невидаль! У меня все это есть, - заметила Бельколоре. - А вот если вы меня взаправду любите, окажите мне одну услугу - тогда я исполню ваше желание".
"А что за услуга? Для тебя я на все готов", - объявил священник.
Тут Бельколоре возьми да и скажи: "Мне, говорит, нужно в субботу сходить во Флоренцию - сдать шерсть, которую я выпряла, и отдать починить мою прялку. И вот, если вы мне дадите взаймы пять лир, - а у вас пять-то лир, уж верно, найдутся, - я выкуплю у ростовщика мое темно-красное платье и пояс, который я принесла в приданое мужу и который я ношу по праздникам, а то мне и в церковь, и в приличный дом стыдно показаться. А уж я тогда для вас расстараюсь".
"Видит бог, при мне таких денег нет, - сказал священник, - но ты можешь быть спокойна: до субботы они у тебя будут - я с величайшим удовольствием для тебя это сделаю".
"Да, жди! - молвила Бельколоре. - Обещать-то вы все мастаки, а слова своего не держите. Вы, верно уж, хотите обойтись со мной, как с Бильюццей, которая осталась на бобах? Со мной вам это не удастся, клянусь богом, - из-за этого она потом и стала гулящей бабенкой. Коли нет при вас денег - сходите и принесите".
"Нет, ты уж меня теперь не гони со двора, благо случай вышел такой, что ты одна дома, - взмолился священник, - ведь у меня дело зря стоит, а пока я за деньгами пробегаю - глядишь, кто-нибудь да явится и помешает. Когда-то еще мне выпадет такая удача!"
А она ему на это: "Воля ваша, говорит. Коль хотите, так идите; коли нет, тогда терпите".
Священник, видя, что она согласна доставить ему удовольствие только при условии: salvum me fac, меж тем как ему хотелось добиться от нее этого sine custodia, сказал: "Ну, раз ты мне не веришь, что я принесу деньги, я оставлю в залог свою синюю накидку".
Бельколоре подняла на него глаза. "Вот эту накидку? - спросила она. - Сколько же она стоит?"
"Сколько стоит? - воскликнул священник. - К твоему сведению, она из дуэйского сукна, плотного-расплотного, нет, пожалуй, - двуплотного или триплотного, а местные жители даже уверяют, что четырехплотного. Недели две тому назад я отдал за нее ветошнику Лотто целых семь лир, да еще выгадал пять сольдо, как мне сказал Бульетто д’Альберто, а он, сколько тебе известно, в синих сукнах толк понимает".
"Ах, вот оно что! - воскликнула Бельколоре. - Истинный господь, никогда бы не подумала. Ну ладно, только дайте мне ее сейчас".
Тетива у его преподобия была туго натянута; он мигом снял накидку и отдал Бельколоре. "Пойдемте, отец мой, вон в ту лачужку, - прибрав накидку, сказала Бельколоре, - туда никто никогда не заходит".
Что сказано, то и сделано. Здесь священник долго развлекался с Бельколоре: всласть нацеловался, породнил ее с самим богом, а от нее, в одной сутане, без накидки, как полагается духовным лицам ходить лишь в особо торжественных случаях, направил стопы свои в церковь.
Тут его преподобие, подсчитав, что, сколько огарков ни удалось бы ему собрать за целый год, все равно это не составило бы и двух с половиной лир, решил, что дал маху; пожалев накидку, он стал думать, как бы это выцарапать ее, не заплатив ни гроша. Человек он был продувной, а потому живо смекнул, как получить обратно накидку, и обделал это дело в наилучшем виде. На другой же день, - то был день праздничный, - он послал соседского мальчика к монне Бельколоре попросить у нее каменную ступку, а то, мол, у него сегодня обедают Бингуччо дель Поджо и Нуто Бульетти, и ему хочется сделать подливку. Бельколоре дала мальчику ступку. Подгадав к тому времени, когда Бентивенья дель Маццо и Бельколоре обыкновенно обедали, священник позвал служку и сказал: "Отнеси эту ступку Бельколоре и скажи: священник, дескать, очень благодарит и просит прислать накидку, которую мальчик оставил вам в залог". Служка пошел со ступкой к Бельколоре, - она и Бентивенья сидели в это время за столом и обедали. Служка поставил ступку и передал просьбу священника.
Бельколоре, услыхав, что у нее вытребывают накидку, хотела было возразить, но Бентивенья с сердитым видом прервал ее: "Ты берешь у отца в залог вещи? - вскричал он. - Так бы и дал тебе по зубам, ей-ей! Сейчас же верни накидку, паралик тебя расшиби! Да вперед смотри: чего бы отец ни попросил, хоть бы осла, - отказа ему ни в чем быть не должно".
Бельколоре с ворчаньем подошла к сундуку, достала накидку и отдала служке. "Передай от меня отцу, - сказала она, - Бельколоре, мол, клянется-божится, что вы никогда больше не будете тереть у нее в ступке, раз вы так хорошо отблагодарили ее за эту".
Служка отнес накидку священнику и передал ему слова Бельколоре. Священник засмеялся и сказал: "Когда ты увидишь Бельколоре, скажи ей: если, мол, она не даст мне ступки, то я не дам ей пестика, - как аукнется, так и откликнется".
Бентивенья решил, что Бельколоре сказала так в сердцах, - оттого, что он ее обругал, - и пропустил ее слова мимо ушей, а Бельколоре, лишившись рога, рассорилась со священником и не разговаривала с ним до самого сбора винограда, но во время сбора священник пригрозил, что отправит ее в пасть старшого черта, и тогда Бельколоре перепугалась насмерть, он же угостил ее молодым вином и горячими каштанами, и потом они еще много раз угощались. А в уплату пяти лир священник велел обтянуть новой кожей ее цимбалы и привесить к ним колокольчик, так что в конце концов она осталась довольна.
3
Каландрино, Бруно и Буффальмакко ищут на берегу Муньоне гелиотропий; Каландрино воображает, что нашел его, и, набрав камней, возвращается домой; жена накидывается на него с бранью; взбешенный Каландрино колотит ее, а затем рассказывает своим приятелям о том, что они знают лучше его
Как скоро Панфило окончил свой рассказ (дамы над ним уж так смеялись, так смеялись - до сих пор еще смеются), королева объявила Элиссе, что теперь ее очередь, и она, еще не отсмеявшись, начала так:
- Я не ручаюсь, очаровательные дамы, что мне удастся моим рассказцем, столь же правдивым, сколь и занятным, насмешить вас так, как насмешил Панфило, однако ж я постараюсь.
В нашем городе много было всяких обычаев, много было всяких чудаков, и еще не так давно проживал там живописец по имени Каландрино, недальнего ума и со странностями, большую часть своего времени проводивший с двумя другими живописцами, из коих одного звали Бруно, а другого - Буффальмакко, изрядными забавниками, впрочем, людьми толковыми и здравомыслящими, водившими дружбу с Каландрино потому, что он своими выходками, равно как и своею придурью, беспрестанно морил их со смеху. Тогда же проживал во Флоренции молодой человек по имени Мазо дель Саджо, гораздый на всевозможные шутки, провор, себе на уме, и вот он-то, прознав о приглуповатости Каландрино, вздумал для-ради развлечения подшутить над ним или же обморочить его. Однажды Мазо встретил Каландрино в церкви Сан Джованни, - тот рассматривал изображения и резьбу на надпрестольной сени, которую в этой церкви незадолго перед тем поставили; решив, что это самый удобный случай для осуществления такового замысла, Мазо рассказал о своей затее товарищу, после чего оба, приблизясь к тому месту, где Каландрино сидел в одиночестве, и притворись, что не видят его, завели разговор о чудесных свойствах драгоценных камней, причем Мазо рассуждал о них тоном, не допускающим возражений, так что можно было подумать, будто он великий знаток в этой области. Каландрино прислушался, а затем, убедясь, что секретов у них нет, некоторое время спустя встал, подошел к ним, чем весьма обрадовал продолжавшего разговор Мазо, и спросил, где такие чудные камни встречаются. Мазо ему ответил, что встречаются они у басков, на берегу реки Молочной, во Вракии, - там-де виноградные лозы подвязывают сосисками, там на грош дают целого гуся, да еще и гусенка в придачу, там есть гора из тертого сыру и живут на ней люди, которые занимаются лишь тем, что готовят макароны и равьоли, варят их в каплуньем соку и бросают вниз - кто больше поймает, тому больше достается, - и тут же, неподалеку, бьет источник верначчи - такого вкусного вина на всем свете, дескать, не сыщешь, и воды в нем ни капли нет.
"Ах, какой благодатный край! - воскликнул Каландрино. - А скажи на милость, куда же идут каплуны?"
"Всех съедают баски", - отвечал Мазо.
"А ты там бывал?" - осведомился Каландрино.
"Бывал ли я там? - переспросил Мазо. - Тысячу раз, если от нее отнять тысячу".
"А это далеко? - спросил Каландрино.
"Столько, да полстолька, да четверть столька, - вот сколько!" - отвечал Мазо.
"Стало быть, дальше, чем Абруццы", - заключил Каландрино.
"Далеко - отсюда не видать", - подтвердил Мазо.
Видя, что Мазо отвечает на все вопросы с невозмутимым видом, без тени улыбки, простак Каландрино принял россказни Мазо на веру - так, как если б то была чистейшая правда. "Это для меня далеко, - заметил он. - Кабы поближе, я бы непременно там с тобой хоть разок да побывал, поглядел бы, как бросают с горы макароны, и наелся бы до отвала. Будь добр, скажи мне на милость: а что, в наших краях есть такие дивные камни?"
Мазо ему на это ответил так: "Да, у нас встречаются два камня, обладающих чудодейственной силой. Один - это гранит сеттиньянский и монтишский: если из того и из другого гранита сделать жернова, то посыплется мука, - вот почему в тех краях говорят, что от бога - милости, а из Монтиши - жернова, но у нас жерновов этих столько, что мы их не ценим, подобно как местные жители не ценят изумрудов, потому что у них целые изумрудные горы, выше Морелло, и так они по ночам светятся - никаким пером не опишешь. Ну и вот, прежде чем буравить уже готовые, отменные жернова, рекомендуется надеть на них обручи, и если ты в эдаком виде принесешь их султану, то он тебя в благодарность всем, чем хочешь, оделит. Другой камень мы, знатоки, именуем гелиотропием, - он обладает огромной силой: пока он на человеке, до тех пор человек бывает невидим всюду, где только этого человека нет".
"Вот так камни! - воскликнул Каландрино. - Ну, а этот камень где встречается?"
Мазо ему ответил, что встречается он по берегам Муньоне.
"А какой величины этот камень? - спросил Каландрино. - И какого цвета?"
"Разной величины, - отвечал Мазо, - один побольше, другой поменьше, но все почти что черные".
Запомнив все это, Каландрино, под предлогом, что у него есть дела, простился с Мазо и тут же вознамерился сыскать этот камень, предварительно поставив о том в известность Бруно и Буффальмакко, которые пользовались особым его расположением. Решившись искать этот камень незамедлительно, дабы опередить всех остальных, он пошел искать их и проискал все утро. Наконец, уже в третьем часу, Каландрино вспомнил, что его приятели работают в женском фаэнтинском монастыре, и, бросив все свои дела, несмотря на страшную жару, кинулся туда, подозвал их и сказал: "Друзья! Если только вы мне поверите, мы станем первейшими богачами во всей Флоренции. Один надежный человек сказывал мне, что по берегам Муньоне встречается такой камень: пока он на человеке, никто этого человека не увидит. Так вот, хорошо бы нам опередить всех остальных и пойти поискать камень. Найдем мы его наверняка - его приметы мне известны, а как найдем, так положим в карман - и скорей к менялам, а на столах у менял, сколько вам известно, всегда полно серебра и золота - бери целыми пригоршнями. Все это мы проделаем незаметно. Мы внезапно разбогатеем, и тогда нам уже не нужно будет целыми днями малевать".
Выслушав Каландрино, Бруно и Буффальмакко про себя усмехнулись и, удивленно переглянувшись, изъявили ему свое согласие; Буффальмакко, однако ж, спросил, как называется камень. У Каландрино котелок варил плохо, и название камня уже успело выскочить у него из головы. "А не все ли нам равно, как он называется, раз мы знаем его свойства? - возразил он. - По мне, мешкать нечего - пойдем искать".
"Добро, - молвил Бруно, - а как же он выглядит?"
"По-разному, - отвечал Каландрино, - но все камешки почти что черные. Давайте собирать подряд все черные камни, пока не нападем на тот. Не будем терять время, - пошли!"
"Нет, погоди, - возразил Бруно и, обратись к Буффальмакко, сказал: - По-моему, Каландрино говорит дело, но только идти сейчас не время: солнце стоит высоко, светит прямо на Муньоне, и оно высушило все камни, так что некоторые кажутся теперь белыми, а утром, пока солнце еще не успеет их высушить, они кажутся черными. Да и потом, нынче на Муньоне много народу собралось по разным делам, - нынче ведь все работают, - увидят нас и сразу догадаются, что мы делаем, чего доброго, последуют нашему примеру, завладеют камнем, - и мы останемся с носом. Мне думается, вы не станете возражать, что это нужно делать утром, - утром легче отличить черное от белого, - и притом в праздничный день, когда никто нас там не увидит". Буффальмакко присоединился к мнению Бруно, Каландрино согласился с Буффальмакко, и они порешили втроем пойти искать камень в воскресенье утром, Каландрино же обратился к ним с покорнейшей просьбой не проболтаться, - ведь ему тоже, дескать, сообщили о том по секрету. Рассказав про камень, Каландрино не умолчал и про Молочную реку и клятвенно уверял, что все это истинная правда. Как скоро Каландрино ушел, Бруно и Буффальмакко уговорились между собой, как им в сих обстоятельствах надлежит действовать.
Каландрино с нетерпением ожидал воскресного утра; когда же это утро настало, он поднялся на зорьке, позвал приятелей, и все трое, выйдя из ворот Сан Галло и спустившись к Муньоне, в поисках камня двинулись вниз по течению. Каландрино, как наиболее ревностный искатель, шел впереди и делал быстрые перебежки: увидит черный камень, нагнется, цоп - и скорей за пазуху. Приятели шли сзади и собирали камни без особого рвения; зато Каландрино малое время спустя набил полную пазуху; по сему случаю он поднял полы своей одежды, сшитой иначе, нежели ее шьют в Геннегау, и с крайним тщанием и спереди и сзади заткнул их края за ремень, - так у него получался широкий мешок, каковой он тоже вскорости насыпал доверху, и тогда ему пришлось сделать мешок из плаща, каковой он тоже насыпал доверху. Видя, что Каландрино переобременен, а между тем пора было обедать, Бруно, как было у него с Буффальмакко уговорено, спросил: "А где же Каландрино?"
Каландрино находился в двух шагах от Буффальмакко, но тот, оглядевшись по сторонам, ответил: "Не знаю. Только что был впереди".
"Был, да весь вышел, - заметил Бруно. - Готов об заклад побиться, что он давно дома сидит - обедает, а нас в дураках оставил: дескать, пусть себе собирают черные камни на берегу Муньоне".
"Ловко он нас надул, - сказал Буффальмакко, - а мы, дураки, ему поверили! Нет, правда, ну где еще сыщешь таких оболдуев, которые поверили бы, что на берегах Муньоне встречается чудодейственный камень?"
Слышавший их разговор Каландрино вообразил, что нашел камень и потому-то они его и не видят. В восторге от такой удачи, он вознамерился, ничего не сказав приятелям, идти домой и в сих мыслях повернул обратно.
Тогда Буффальмакко сказал Бруно: "А мы как же? Почему бы и нам не вернуться?"
"Пойдем, - сказал Бруно, - но уж Каландрино теперь меня не проведет, клянусь богом! Когда я увижу его на столь близком расстоянии, как нынче утром, я его так стукну камнем по пятке, что он долго будет помнить мою милую шутку". С этими словами он размахнулся и угодил Каландрино камнем в пятку. Каландрино задрал от боли ногу, зашипел, однако ничего не сказал и пошел дальше.
Но тут Буффальмакко схватил один из собранных им камней.