Но в старых глазах уже не было зоркости, и ей оказалось не под силу даже найти занозу.
О- Сити, видевшая их затруднения, думала между тем: "Я с моими молодыми глазами мигом бы вытащила!…" Но она стеснялась подойти ближе и оставалась на своем месте.
И тут мать подозвала ее:
- Вытащи-ка эту занозу!
Как обрадовалась в душе О-Сити! Взяв руку юноши, она помогла ему в его беде. Неожиданно он, словно забывшись, до боли сжал ее пальцы.
О- Сити не хотелось отнимать у него руку, но она стыдилась матери. Ничего не поделаешь, пришлось отойти, но она унесла с собой щипчики, а затем, догнав юношу, чтобы вернуть их, она вернула ему и рукопожатие.
С этого началось их взаимное чувство.
Любовь овладела сердцем О-Сити.
- Кем изволит быть этот молодой человек? - спросила она у служки, и тот отвечал ей:
- Это Китидзабуро-доно, по фамилии Онога-ва. Он чистокровный ронин , но человек с мягким сердцем и великодушный.
Слова эти еще более разожгли чувство О-Сити, и вот она, хоронясь от людских глаз, написала любовное письмо и украдкой переправила его Китидзабуро.
Случилось так, что того, кто служил ей посредником, сменил другой человек, но все же в конце концов и от Китидзабуро стали приходить письма, в которых он всячески выражал ей свою любовь.
Их чувства слились, как два потока. Да, это действительно была взаимная любовь! Их уже не удовлетворяла переписка - каждый из них любил и был любимым. Они ждали удобного случая…
Подобное ожидание и есть, пожалуй, наша жизнь в этом мире.
Терзаемые любовью, они скоротали последний день месяца, а с рассветом пришел уже и новый год.
Украсили ворота молодыми сосенками - направо, как полагается, ставит женщина, налево - мужчина. А откроешь календарь, - ну не забавно ли? - и там день женщины !
Но удобного случая не было, не удавалось им соединить свои изголовья.
Миновал седьмой день января, когда собирают "для любимого семь сортов молодой травы" , прошел девятый день, а за ним десятый, одиннадцатый… вот уж и вечер четырнадцатого дня! Сегодня кончаются дни сосны , все "прошло напрасно, как сон"!
Первый гром - знак возлюбленному быть смелее
Ночью пятнадцатого числа забарабанили в наружные ворота храма: пришли из Янагивары - Ивовой равнины, той, где на ветках ив "как жемчуг, нанизаны капли весеннего дождя" .
Всех служителей храма подняли от сна.
Что случилось? Оказывается, этой ночью скончался торговец рисом Ядзаэмон, что долго страдал тяжкой болезнью. А так как конца его ожидали, то хотят нынче же ночью совершить обряд сожжения. За тем и прибыл посланный.
Такова уж обязанность служителей храма, и все они отправились с посланным. Не дождались даже, пока пройдет дождь, лишь взяли зонтики.
В храме осталась только старая бабка-стряпуха с храмовой кухни, новый послушник - мальчуган лет тринадцати да рыжая собака.
Ветер тоскливо выл в соснах, прокатился первый гром, тот, что насылает с неба насекомых (ведь так пугают малых ребят!). Всех охватил страх.
Бабка запаслась вареным горохом, которым, как известно, отгоняют бесов и спасаются от грома , разыскала каморку, крытую не только крышей, но и потолком, и схоронилась в ней.
Мать О- Сити, как и все матери, безрассудные в любви к своим детям, беспокоясь за дочь, притянула ее к себе, укрыла полой своего спального кимоно и, когда грохотало особенно сильно, зажимала ей уши.
И О- Сити, как женщина, конечно, тоже очень боялась, но в глубине души таила другую мысль: "Сегодня, быть может, единственный случай встретиться с Китидзабуро!…" -и вслух сказала:
- Почему это люди так страшатся бога грома? Пусть он даже ударит и убьет - я не боюсь!
Это были ненужные слова: ведь от женщины вовсе не требуется, чтобы она была сильна духом. Даже служанки между собою осуждали за это О-Сити.
Наконец дело подошло к рассвету, и люди незаметно погрузились в глубокий сон. Из-за храпа не слышно было, как дождь барабанит по крыше храма. Свет луны едва проникал сквозь щели ставень.
О- Сити крадучись вышла из покоя для гостей. Но тут ее охватила дрожь, у нее подкосились ноги, и она наступила на живот крепко спавшего человека.
Дух занялся у нее от испуга, сердце сжалось, словно вся кровь отхлынула от него. Она не в силах была вымолвить ни слова. Единственное, что могла она сделать, - это сложить руки и вознести мо-литву.
Странно было, однако, что тот человек ничего не говорит ей в укор. Присмотревшись, она узнала стряпуху Умэ. О-Сити хотела было перешагнуть через нее и идти дальше, но тут эта женщина схватила ее за подол.
У О- Сити снова застучало сердце. "Она удерживает меня от греха!" -мелькнула у нее мысль, но дело было в другом. Ощупью найдя ее руку, Умэ сунула ей комок туалетной бумаги.
"Похоже, что и она занимается проказами!" И, как ни была взволнована О-Сити, забота Умэ показалась ей приятной.
Подойдя к кельям, О-Сити осмотрелась, но фигуры спящего юноши не было видно, и, опечалившись, она вернулась на кухню. Тут стряпуха проснулась снова.
- Проклятые мыши шалят сегодня! Протянув руку, она прибрала свои вареные грибы, лапшу и плетенку с объедками.
И смешно же это было!
Но минуту спустя она заметила О-Сити и шепнула, дотронувшись до ее плеча:
- Опочивальня у Китидзабуро-доно одна с послушником. Вон та комнатка в три циновки.
"Кто бы подумал, что она такая догадливая? Зря пропадает в храме". Пожалев ее, О-Сити развязала свой пояс из лиловой оленьей кожи и отдала старухе. Затем она пошла, куда та указала.
Было уже часа два ночи. С сосуда, где жгут ароматические палочки, соскользнул колокольчик, и звон его некоторое время отдавался в тишине храма.
Новый послушник, видимо, был приставлен следить за курениями - он вскочил, снова прицепил шнурок колокольчика, подбавил курений, да так и остался стоять, не сходя с места, словно в забытьи.
О- Сити не терпелось войти в спальню. По-женски быстро сообразив, что делать, она растрепала волосы, состроила страшную гримасу и так выступила к послушнику из темноты.
Но в послушнике уже, видно, силен был буддийский дух: он и виду не показал, что испугался.
- Я знаю, ты - та проказница, что спокон веку ходит с распущенным поясом , - заявил он. - Сгинь сейчас же! А если уж тебе хочется любиться с кем-нибудь из монахов, - подожди, пока вернется господин настоятель.
Так говорил он, глядя на нее во все глаза. Отступать было нельзя. О-Сити подбежала к нему.
- Я пришла обнять тебя! - сказала она. Но послушник только рассмеялся.
- Ты ведешь речь о Китидзабуро? - спросил он. - Мы с ним спали вместе. Вот, слышишь? - и он потряс рукавами своего платья, пропитанного ароматом сожженных курений.
Повеяло запахом курения "Белая хризантема". У О-Сити защемило сердце, и, не в силах совладать с собой, она ступила в спальню Китидзабуро.
Но тут послушник опять повысил голос:
- Эй-эй! О-Сити-сама затеяла ловкую штуку!… О-Сити испугалась.
- Скажи, чего ты хочешь? Что бы это ни было, я тебе куплю. Только замолчи! - сказала она.
- В таком случае, я хочу - восемьдесят мон деньгами… мацубая … рисовых пирожков с начинкой, из Асакусы, пять штук… этого я хочу больше всего, - отвечал он.
- Ну, это легко исполнить. Завтра рано утром все пришлю тебе, - пообещала О-Сити.
Тогда послушник уткнулся в свое изголовье и вскоре уснул, повторяя про себя: "Как только настанет утро, я получу то, чего хочу больше всего… непременно получу то, чего хочу больше всего…"
Теперь оставалось поступить так, как ей подсказывало сердце.
О- Сити легла рядом с Китидзабуро и, не произнося ни слова, обняла его.
Китидзабуро вдруг открыл глаза и, задрожав всем телом, закрыл лицо рукавом своего спального кимоно.
О- Сити отвела его рукав:
- Почему ты так закрылся? Это нехорошо для волос.
- Мне шестнадцать лет! - печально сказал Китидзабуро.
- Мне тоже шестнадцать, - ответила О-Сити.
- Я боюсь настоятеля! - возразил Китидзабуро.
- И я боюсь настоятеля, - шепнула О-Сити. Оба они любили впервые, и дело между ними
пошло на лад не сразу.
Но вот прокатился удар грома - последний отголосок грозы.
- Как мне страшно! - И О-Сити прижалась к Китидзабуро. Тогда он привлек ее к себе, и рукава их перепутались. Они поклялись принадлежать друг другу до самой смерти.
Вскоре наступил рассвет. Торопливо зазвонил колокол в Янаке, а утренний ветер растрепал верхушки вечнозеленого кустарника.
Как горько! Только заснули, и вот уже рассвет, а с ним и разлука… А ведь мир широк. Найти бы уголок, где нет дня и всегда царствует ночь!… Но это желание не могло осуществиться. Оно лишь терзало сердце.
Между тем мать отправилась искать О-Сити, недоумевая, что с ней могло случиться, нашла и силой увела ее… Если подумать, все произошло, как в новелле из Исэ-моногатари, где дождливой ночью черт проглатывает возлюбленную кавалера давних времен!
И Китидзабуро остался один, неудовлетворенный и грустный.
А новый послушник не забыл того, что произошло минувшей ночью. Он заявил, что, если ему не отдадут то, что обещали, он всем расскажет о ночных делах.
Услышав эти слова, мать О-Сити вернулась к нему.
- - Я не знаю, о чем идет речь, но раз О-Сити обещала, я все беру на себя, - сказала она.
Что же делать матери, имеющей дочку-проказницу? Даже не выслушав до конца, она согласилась на все и хлопотала больше, чем сама О-Сити. В то же утро, говорят, приготовила и переправила обещанные безделки.
Приют любви в снежную ночь
В нашем мире следует быть осмотрительным. Но вот чего особенно нельзя делать: в дороге хвастаться деньгами, давать меч в руки пьяному, оставлять бездельника бонзу с девушкой.
Мать О- Сити, когда семья вернулась из храма, принялась наставлять дочку на путь истинный и прервала ее любовную связь.
Однако, благодаря участию одной из служанок, влюбленные могли обмениваться письмами и поведать друг другу о том, что было на сердце.
Однажды под вечер кто-то, по виду деревенский паренек из северного пригорода, принес в корзине на продажу весенние грибы и "конские метелки". По его словам, этим он и жил.
Позвали его в дом О-Сити.
Время было весеннее, но в тот вечер не переставая сыпал снег. "Как я вернусь в деревню?" - печалился юноша.
Хозяину стало жаль его.
- Заночуй у нас в сенях где-нибудь в уголке. А с рассветом отправишься в обратный путь, - сказал он.
Юноша обрадовался. Прибрав в сторону плетенки, на которых разложили собранные в поле гобо и редьку, он завернулся в свой плащ из травы, закрыл лицо бамбуковым зонтиком и приготовился перетерпеть холодную ночь.
Однако ветер подбирался к самому изголовью, и сени выстыли. Уже жизни его грозила опасность. Дыхание замирало, глаза застлало пеленой.
В это время послышался голос О-Сити.
- Жаль того деревенского, - сказала она. - Напоите его хотя бы кипятком!
Стряпуха Умэ налила кипятку в чашку для прислуги, а слуга Кюсити отнес ее юноше.
- Спасибо за ваши заботы! - поблагодарил тот. В сенях было темно. Усевшись рядом, Кюсити
потрепал юношу за пучок волос надо лбом.
- Ты в таком возрасте, - сказал он, - что, живи ты в Эдо, у тебя уже был бы кое-кто на сердце. Эх ты, бедняга!
- Да ведь я вырос в деревне, в простоте, - отвечал юноша, - поле обрабатывать, да лошади смотреть в зубы, да хворост собирать - вот и все, что я умею.
И вид у него при этом был печальный.
____________________
____________________
Но вот пришло время отходить ко сну. Слуги поднялись по приставной лесенке в мезонин, и лампа едва мерцала там. Хозяин проверил замки на кладовых, а хозяйка строго-настрого наказала следить за огнем. Дошла очередь и до О-Сити: накрепко закрыли внутреннюю дверь - преградили дорогу любви.
Что за жестокость!
Колокол пробил два часа. Вдруг застучали в наружную дверь и послышались голоса мужчины и женщины:
- Проснитесь! Госпожа тетушка только что разрешилась от бремени, Да еще мальчиком! Данна-сама в большой радости!
Звали настойчиво, так что все в доме поднялись и засуетились.
Вот радость-то! Хозяин и хозяйка сейчас же вышли из опочивальни и, захватив цитварное семя, чтобы дать младенцу от глистов, сунув кое-как ноги в первые попавшиеся сандалии, второпях отбыли из дома, приказав О-Сити запереть за ними двери.
Возвращаясь в комнаты, О-Сити вспомнила о юноше из деревни, что заночевал у них.
- Посвети мне! - сказала она служанке и подошла взглянуть на него.
Паренек крепко спал, и ей стало жаль его.
- Не тревожьте его, он так сладко спит! - сказала служанка, но О-Сити, сделав вид, что не слышит ее слов, нагнулась над спящим.
Запах, который исходил от его тела, почему-то заставил сильнее биться ее сердце. Она сдвинула зонтик, взглянула на лицо спящего: чистый профиль спокоен, волосы лежат в порядке.
Некоторое время О-Сити не могла отвести глаз.
"И тому столько же лет!" - подумала она и засунула руку в рукав юноши. Под верхней одеждой оказалось нижнее кимоно из мягкой бледно-желтой материи.
"Как странно!" Она пригляделась внимательнее, и что же? Перед ней был Китидзабуро-доно!
- Почему ты в таком виде?!…
Не думая о том, что ее услышат, она бросилась к нему на грудь и залилась слезами.
Китидзабуро, увидев О-Сити, некоторое время не мог вымолвить ни слова. Затем он сказал:
- Я пришел в таком виде, потому что хотел хоть одним глазком взглянуть на тебя. Ты только представь себе, в какой печали я пребывал с вечера!…
И он стал подробно рассказывать О-Сити все, что с ним произошло.
- Во всяком случае, пойдем в комнаты. Там я выслушаю твои жалобы, - сказала О-Сити и протянула ему руку, но Китидзабуро еще с вечера так окоченел, что едва мог двигаться.
Бедняга! Кое-как О-Сити и служанка усадили его на свои сплетенные руки и перенесли в комнату, где обычно спала О-Сити. Там они принялись растирать его, сколько хватало сил, поить разными лекарствами и были счастливы, когда наконец на его лице появилась улыбка.
"Мы совершим помолвку и уж сегодня досыта наговоримся обо всем, что на сердце!" - радовались они, как вдруг в эту самую минуту изволил возвратиться отец. Вот новая беда!…
Спрятав Китидзабуро за вешалкой с платьями, О-Сити приняла невинный вид.
- Ну как О-Хацу-сама и новорожденный? - спросила она. - Все благополучно?
- Ведь это наша единственная племянница - как же было не беспокоиться? Но сейчас словно гора с плеч упала! - обрадованно ответил отец.
Он был в прекрасном настроении и стал советоваться с О-Сити, какой рисунок сделать на приданом для новорожденного.
- Как ты думаешь, хорошо будет, если навести золотом журавля, черепаху, сосну и бамбук? - спрашивал он.
О- Сити вместе со служанкой стала уговаривать его:
- Об этом не поздно будет подумать и завтра, когда вы успокоитесь!
Но отец не слушал их:
- Нет, нет! Такие вещи чем скорее сделаешь, тем лучше!
И, прикрепив к деревянному изголовью листы ханагами, он принялся вырезать образцы.
Какое это было мучение!
Когда наконец все было кончено, они кое-как уговорили его идти спать… Хотелось О-Сити и Китидзабуро вдоволь наговориться друг с другом, но ведь их отделяла от родителей только одна бумажная ширма! Страшно было, что голоса проникнут за стенку. Тогда они положили перед собой тушечницу и бумагу и при свете лампы стали писать обо всем, что было у них на сердце.
Один показывал… другой смотрел… Как подумаешь, в самом деле эту ширму можно было назвать гнездышком осидори!
Так до утра они в письмах беседовали друг с другом, а с рассветом пришел час разлуки. Сердца их переполняла такая любовь, подобной которой нет. Но как жесток наш мир!