Сами говорят таковы слова:
"Благослови нас, ласковый Владимир-князь,
Нам съездить в землю Поленецкую".
И выходили молодцы на красно крыльцо,
Засвистали молодцы по-соловьиному,
Заревели молодцы по-звериному.
Как из далеча, далеча, из чиста поля
Два коня бегут, да два могучие
Со всею сбруею богатырскою.
Брали молодцы коней за шелко́в пово́д
И вставали в стременушки гольяшные,
И садились во седелышки черкасские.
Только от князя и видели,
Как удалы молодцы садилися,
Не видали, куда уехали:
Первый скок нашли за три версты,
Другой скок нашли за двенадцать верст,
Третий скок не могли найти.
Подбегают они в землю дальнюю,
В землю дальнюю, Поленецкую,
Ко тому царю Батуру ко Батвесову,
Ко тому ко терему высокому.
Становилися на улицу на широку,
Скоро скакивали со добрых коней;
Ни к чему коней не привязывали,
Никому коней не приказывали,
Не спрашивали они у ворот приворотников,
Не спрашивали они у дверей придверников,
Отворяли они двери на́ пяту,
Заходили во палату белокаменну;
Богу молодцы не молятся,
Собаке Батуру не кланяются,
Сами говорят таковы слова:
"Здравствуешь, собака, царь Батур!
Привезли мы тебе дани-пошлины
От ласкова князя Владимира".
И вынимат Василий Казимерский,
Вынимат ярлыки скорописчаты
Из того карману шелкового
И кладет на дубовый стол:
"Получай, собака, дани-пошлины
От ласкова князя Владимира".
Распечатывал собака Батур Батвесов,
Распечатывал ярлыки скорописчаты,
А сам говорил таковы слова:
"Гой еси, Василий сын Казимерский,
Отсель тебе не уехати!"
Отвечат Василий сын Казимерский:
"Я надеюсь на Мати чудную Пресвятую Богородицу,
Надеюсь на родимого на брателка,
На того ли братца на назва́ного,
На Добрыню ли на Никитича".
Говорит собака Батур таковы слова:
"Поиграем-те-ко, добры молодцы, костью-картами!"
Проговорит Василий сын Казимерский:
"Таковой игры я у те не́ знал здесь,
И таковых людей из Киева не́ брал я".
И стал Батур играть костью-картами
Со младым Добрынею Никитичем.
Первый раз собака не мог обыграть,
Обыграл Добрыня Никитич млад.
И второй раз собака не мог о́быграть,
Обыграл его Добрыня Никитич млад.
И в третий раз собака не мог обыграть,
Обыграл его Добрыня Никитич млад.
Тут собаке за беду стало́,
Говорит Батур, собака, таковы слова:
"Что отсель тебе, Василий, не уехати!"
Проговорит Василий сын Казимерский:
"Я надеюся на Мати Пресвятую Богородицу
Да надеюсь на родимого на брателка,
На того на братца названого,
На того Добрыню Никитича!"
Говорит собака таковы слова:
"Ой ты гой еси, Василий сын Казимерский,
Станем мы стрелять за три версты,
За три версты пятисотные,
В тот сырой дуб кряко́вистый,
Попадать в колечко золоченое".
И проговорит Василий сын Казимерский:
"А такой стрельбы я у тебя не знал,
И таковых людей не брал из Киева".
Выходил собака на красно крыльцо,
Зычал-кричал зычным голосом:
"Гой еси вы, слуги мои верные!
Несите мне-ка ту́гой лук
И несите калену́ стрелу!"
Его тугой лук несут девять татаринов,
Калену стрелу несут шесть татаринов.
Берет собака свой тугой лук
И берет калену стрелу;
Натягает собака свой тугой лук
И кладет стрелу на тетивочку;
И стреляет он за три версты,
За три версты пятисотные.
Первый раз стрелил – не до́стрелил,
Второй раз стрелил – пере́стрелил,
Третий раз стрелил – не мог попасть.
И подает свои тугой лук Добрынюшке,
Добрынюшке Никитичу,
И подает калену стрелу.
Стал натягивать Добрыня тугой лук,
И заревел тугой лук, как люты́е звери,
И переламывал Добрыня тугой лук надвое.
И бросил он тугой лук о сыру землю́,
Направлял он калену стрелу наперед жало́м,
И бросал он стрелу за три версты,
За три версты пятисотные,
И попадал в сырой дуб кряковистый,
В то колечко золо́чено:
Разлетался сырой дуб на драночки.
И тут собаке за беду стало́,
За великую досаду показалося;
Говорит собака таковы слова:
"Ой ты гой еси, Василий сын Казимерский,
Что отсель тебе не уехати!"
Проговорит Василий сын Казимерский:
"Я надеюсь на Пречистую Богородицу
Да надеюсь на родимого на брателка,
Да на того братца названого,
На того Добрыню Никитича".
Проговорит собака царь Батур:
"Да нельзя ли с вами, молодцы, побороться?"
Проговорит Василий сын Казимерский;
"Я такой борьбы, собака, не зна́вывал,
Таковых людей не брал из Киева".
И тут собаке за беду стало:
Он кричал, зычал, собака, зычным голосом,
Набежало татар и силы-сметы нет.
И выходил Добрыня на улицу на широку,
И стал он по улочке похаживать.
Схватились за Добрыню три татарина:
Он первого татарина взял – ра́зорвал,
Другого татарина взял – ра́стоптал,
А третьего татарина взял за ноги,
Стал он по силе похаживать,
Зачал белыми руками помахивать,
Зачал татар поколачивать:
В одну сторону идет – делат улицу,
Вбок повернет – переулочек.
Стоял Василий на красно́м крыльце,
Не попало Василью палицы боевыя,
Не попало Василью сабли вострыя,
Не попало ему копья мурзамецкого -
Попала ему ось белодубова,
Ось белодубова семи сажен;
Сохватал он ось белодубову,
Зачал он по силе похаживать
И зачал татар поколачивать.
Тут собака испужается,
По подлавке наваляется;
Выбегал собака на красно крыльцо,
Зычал, кричал зычным голосом:
"Гой еси, удалы добры молодцы!
Вы оставьте мне хоть на приплод татар,
Вы оставьте мне татар хоть на пле́мена!"
Тут его голосу молодцы не слушают.
Зычит, кричит собака зычным голосом:
"Я отдам ласкову князю Владимиру,
Отдам ему дани и пошлины
За те годы за прошлые,
За те времена – за двенадцать лет,
Отдам сорок телег красна золота,
Отдам сорок телег скатна жемчуга,
Отдам сорок телег чиста серебра,
Отдам сорок сороков ясных соколов,
Отдам сорок сороков черных соболей,
Отдам сорок сороков черных выжлоков,
Отдам сорок сивых жеребцов".
Тут его молодцы послушались,
Бросали худой бой о сыру землю;
Идут они ко высоку нову терему,
Выдает им собака дани-пошлины,
Насыпает тележки златокованые,
Отправляет в стольный Киев-град
Ко ласкову князю Владимиру,
И ко солнышку ко Сеславьеву.
Тут садились добры молодцы на добрых коней,
Вставали в стременышки гольяшные
И садились в седелышки черкасские.
И поехали молодцы в свою сторону,
Ко ласкову князю Владимиру.
Едут ко высоку нову терему,
Становятся на улицу на широку;
Воходят во палату белокаменну,
Крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому:
"Здравствуешь, ласковый Владимир-князь!" -
"Добро жаловать, удалы добры молодцы!"
Он садит их на скамейки на дубовые,
Наливает чары зелена вина,
Не малые чары – в полтора ведра,
Подает удалым добрым молодцам.
Принимают добры молодцы единой рукой,
Выпивают добры молодцы единым духом.
На резвы ноги стают, низко кланяются.
"Ой ты гой еси, ласковый Владимир-князь,
Привезли мы тебе дани-пошлины,
От собаки Батура Батвесова!"
Кланяется им ласковый Владимир-князь,
Кланяется до сырой земли:
"Спасибо вам, удалы добры молодцы,
Послужили вы мне верой-правдою,
Верой-правдою неизменною!"
Бой Добрыни с Дунаем
Еще ездил Добрынюшка во всей земли,
Еще ездил Добрынюшка по всей страны;
А искал собе Добрынюшка наездника,
А искал собе Добрыня супротивника:
Он не мог же найти себе наездничка,
Он не мог же найти себе сопротивничка.
Он поехал во далече во чисто́ поле́,
Он завидял, где во поле шатер стоит.
А шатер-де стоял рытого бархата;
На шатри-то-де подпись была подписана,
А подписано было со угрозою:
"А еще кто к шатру приедет, – дак живому́ не быть,
А живому тому не быть, прочь не уехати".
А стояла в шатре бочка с зеленым вином;
А на бочке-то чарочка серебряна,
А серебряна чарочка позолочена,
А не мала, не велика, полтора ведра.
Да стоит в шатри кроваточка тесовая;
На кроваточке перинушка пуховая.
А слезывал-де Добрынюшка со добра́ коня,
Наливал-де он чару зелена вина.
Он перву-ту выпил чару для здоровьица,
Он втору-ту выпил для весельица,
А он третью-ту выпил чару для безумьица,
Сомутились у Добрынюшки очи ясные,
Расходились у Добрынюшки могучи́ плеча́.
Он разорвал шатер дак рытого бархату,
Раскинал он-де по полю по чистому,
По тому же по раздольицу широкому;
Распинал-де он бочку с зеленым вином,
Растоптал же он чарочку серебряну;
Оставил кроваточку только тесовую,
А и сам он на кроваточку спать-де лег.
Да и спит-то Добрынюшка нонче суточки,
Да и спит-де Добрыня двои суточки,
Да и спит-де Добрынюшка трои суточки,
Кабы едет Дунай сын Иванович,
Он и сам говорыт дак таковы слова:
"Кажись, не было не бури и не па́деры, -
А все мое шатрышко развоевано,
А распинана бочка с зеленым вином,
И растоптана чарочка серебряна,
А серебряна чарочка позолочена,
А оставлена кроваточка только тесовая,
На кроваточке спит удалой добрый молодец".
Сомутились у Дунаюшки очи ясные,
Разгорело у Дуная да ретиво́ сердцо́,
Закипела во Дунае кровь горючая,
Расходилися его дак могучи плеча.
Он берет же свою дак сабельку вострую,
Замахнулся на молодца удалого;
А и сам же Дунаюшко що-то прираздумался:
"А мне сонно́го-то убить на место мертвого;
А не честь моя хвала будет богатырская,
А не выслуга будет молодецкая".
Закричал-то Дунаюшко громким голосом,
Ото сну-де Добрынюшка пробужается,
Со великого похмельица просыпается.
А говорыт тут Дунаюшко сын Иванович!
"Уж ты ой еси, удаленький добрый молодец!
Ты зачем же разорвал шатер дак рыта бархата;
Распинал ты мою боченьку с зеленым вином;
Растоптал же ты чарочку мою серебряну,
А серебряну чарочку позолочену,
Подаренья была короля ляховинского?"
Говорыт тут Добрынюшка Никитич млад:
"Уж ты ой еси, Дунаюшко сын ты Иванович!
А вы зачем же пишете со угрозами,
Со угрозами пишете со великими?
Нам бояться угроз дак богатырскиех,
Нам нечего ездить во поле поля́ковать".
Еще тут, молодцы, они прирасспорили,
А скочили, молодцы, они на добрых коней,
Как съезжаются удаленьки добры молодцы;
А они билися ведь палочками буёвыми,
Рукояточки у палочек отвернулися,
Они тем боём друг дружку не ранили.
Как съезжаются ребятушки по второй-де раз;
Они секлися сабельками вострыми,
У них вострые сабельки исщерба́лися,
Они тем боём друг дружку не ранили.
А съезжаются ребятушки во третий раз;
А кололися копьями-де вострыми -
Долгомерные рато́вища по семь сажен,
По насадочкам копьица свернулися,
Они тем боём друг дружку не ранили.
А тянулися тягами железными
Через те же через гривы лошадиные,
А железные тяги да изорвалися,
Они тем боём друг дружку не ранили.
Соскочили ребятушки со добрых коней
А схватилися плотным боем, рукопашкою,
А еще борются удаленьки добрые молодцы,
А еще борются ребятушки двои суточки,
А и борются ребятушки трои суточки;
По колен они в землю да утопталися,
Не которой один дру́га не пере́борет.
Там ездил стары казак по чисту полю;
А и был с им Алешенька Попович-от,
Да и был с им Потык Михайло Долгополович.
Говорыт тут стары казак Илья Муромец:
"Мать сыра да земля дак потряхается,
Где-то борются удалы есть добрые молодцы".
Говорыт тут стары казак Илья Муромец:
"Нам Алешеньку послать – дак тот силой лёгок;
А Михайла послать – дак неповоротливый,
А во полах-де Михайло заплетется же;
А и ехать будет мне самому, старому;
Как два русских-де борются, надо разговаривать,
А и русский с неверным, дак надо помощь дать,
А два же нерусских, дак надо прочь ехать".
А поехал стары казак Илья Муромец;
Он завидел-де на поле на чистоем
Еще борются удалы-то добры молодцы.
А подъезжает стары казак Илья Муромец,
Говорит тут Дунаюшко сын Иванович:
"Во́но едет стары казак Илья Муромец,
А стары-то казак мне-ка приятель-друг,
А он пособит убить в поле неприятеля".
А говорит-то Добрынюшка Никитич млад:
"А евоно едет стары казак Илья Муромец;
А стары-то казак мне как крестовый брат,
А мне пособит убить в поле татарина".
А приезжает стары казак Илья Муромец,
Говорыт-то стары казак таковы слова:
"Уж вы ой еси, удаленьки добрые молодцы!
Вы об чем же бьите́сь, да об чем вы боретесь?"
Говорит-то Дунаюшко сын Иванович:
"Уж ты ой еси, стары казак Илья Муромец!
Как стоял у меня шатер в поле рытого бархату,
А стояла в шатри бочка с зеленым вином;
А на бочке-то чарочка серебряна,
И серебряна чарочка позолочена,
И не мала, не велика – полтора ведра,
Подареньице короля было ляховинского.
Он разорвал шатер мой рытого бархату,
А раскинал-де по полю по чистому,
По тому же по раздольицу широкому;
Распинал он-де бочку с зеленым вином;
Растоптал он же чарочку серебряну,
А серебряную чарочку позолочену".
А говорит-то стары казак Илья Муромец;
"Ты за это, Добрынюшка, не прав будешь".
Говорит-то Добрынюшка таковы слова:
"Уж ты ой еси, старый казак Илья Муромец!
Как стоял у него шатер в поле рытого бархата;
А на шатри-то-де подпись была подписана,
И подписана подрезь была подрезана,
И подрезано было со угрозою:
"Еще хто к шатру приедет, – живому тому не быть,
Живому-де не быть, прочь не уехати", -
Нам боеться угроз дак богатырскиех,
Нам нечего ездить-делать во полё поляковать".
А говорыт тут стары казак Илья Муромец:
"Ты за это, Дунаюшко, не прав будешь;
А ты зачем же ведь пишешь со угрозами?
А мы поедем-ко тепериче в красен Киев-град.
А мы поедем ко князю ко Владимиру,
А поедем мы тепере на великий суд".
Скочили ребятушки на добрых коней,
И поехали ребята в красен Киев град,
А ко тому они ко князю ко Владимиру.
Приезжали ребятушки в красен Киев-град,
Заходили ко князю ко Владимиру.
Говорил тут Дунаюшко сын Иванович:
"Уж ты, солнышко Владимир стольнокиевский!
Как стоял у мня шатер во поле рыта бархату,
Во шатри была боченька с зеленым вином;
А на бочке и была чарочка серебряна,
И серебряная чарочка позолочена,
Подаренья короля было ляховинского,
Он разорвал шатер мой рытого бархату,
Распинал он-де боченьку с зеленым вином,
Растоптал же он чарочку серебряну,
А серебряну чарочку позолочену".
Говорит тут Владимир стольнокиевский:
"И за это, Добрынюшка, ты не прав будешь".
А говорыт тут Добрынюшка таковы слова:
"Уж ты, солнышко Владимир стольнокиевский!
И стоял у его в поле черлен шатер;
А на шатри-то-де подпись была подписана,
И подписано-то было со угрозою:
"А еще хто к шатру приедет, – дак живому не быть,
А живому тому не быть, прочь не уехати";
А нам бояться угроз дак богатырские,
Нам нечего ездить во поле поляковать".
А говорыт тут Владимир таковы слова;
"И за это, Дунаюшко, ты не прав будешь;
И зачем же ты пишешь со угрозами?"
А посадили Дуная во темный погреб же
А за те же за двери за железные,
А за те же замочики задвижные.