Хоть и долгие в мае стоят дни, но одной засадить поле в пять танов – неслыханное дело! Вот и полдень настал, но девушка не дала себе роздыху, не подкрепила себя едой. Время дорого! Не поет она "песни посадки риса", не разогнет спины, не подымет головы. Скорее, скорее! Много собралось на поле народу. Все хвалят девушку за быстроту и ловкость да поторапливают: "Скорее! Скорее!"
Но вот уже солнце клонится к западу. Растут тени. Вот солнце края горы достигло, вот уже скрылось наполовину за горой. А девушке всего только один последний ряд остался. В отчаянье сложила она молитвенно руки и крикнула солнцу:
– Солнце, остановись! Остановись! Подожди еще немного…
И вдруг в самом деле солнце воротилось вспять и снова всплыло над горою.
Снова начала девушка высаживать ростки, еще скорее прежнего, не уследить даже. Закончила она последний ряд, и лишь тогда солнце скатилось за горы так быстро, как падает мяч.
При виде этого чуда люди словно окаменели. Когда же пришли в себя, смотрят: девушка лежит ничком на поле, мертвая. Убил ее непосильный труд.
С того часа одно за другим посыпались на богача несчастья, и скоро обнищал он вконец.
Теперь в деревне давно уже ни у кого нет большого поля, а все по-прежнему место это зовется "Пять танов земли".
Как впервые выпал снег
В глубокой древности страна Аидзу не знала ни снега, ни зимнего холода. Круглый год там было тепло. Однажды пришел туда с севера какой-то бродячий монах. В одной руке у него был посох, а в другой – широкий зонт. Устал он и решил отдохнуть в чайном домике. А там народу полным-полно. Уже долгие часы совещаются между собой крестьяне этого села, а ничего придумать не могут, У всех тревога на лицах написана…
Понял монах, что дело нешуточное, и захотелось ему помочь людям.
– Вижу я, вы сильно чем-то озабочены. Скажите, что за беда у вас случилась?
Отвечают ему крестьяне:
– Получили мы бумагу, что прибудет завтра в нашу деревню с досмотром сам владетельный господин здешних земель. И содержится в этой бумаге вот какой строгий приказ: "Чисто-начисто все прибрать, чтобы, господин ни единой пылинки не заметил, ни по дороге в деревню, ни в самой деревне. Ничто не должно оскорбить его взора". А в других деревнях, мы знаем, не сумели выполнить этот приказ, и вот кого мечом насмерть зарубили, кого в темницу бросили, а кому оброк удвоили. Всюду плач и стоны, и у нас в деревне тоже великое смятение. Совсем мы голову потеряли, ведь времени-то на уборку почти не осталось… Что тут придумаешь!
– Хо-хо, в самом деле, вот неожиданность, – улыбнулся монах, – словно птица из-под ног выпорхнула. Досадное дело!
Поразмыслил он немного и сказал:
– Не тревожьтесь, я придумал, как избыть беду. Прежде всего надо, чтоб завтра ударили сильные холода. Самый придирчивый господин скрючится тогда в глубине своего паланкина и даже носа наружу не высунет. А если все-таки выглянет, и тут я могу помочь. Знаете ли вы, что такое снег? Он холодный-холодный, но белый и красивый. Засыплет снег всю деревню, заметет поля и горы… Как господин ваш ни строг, но и ему будет не к чему придраться. Успокойтесь же, ничего худого с вами не случится.
Он говорил так уверенно, с такой добротой, что крестьяне удивились и обрадовались. Успокоенные, разошлись они по домам, толкуя о том, что такое "снег" и на что он похож…На другой день все в деревне проснулись раньше обычного. Стали вставать крестьяне с постели, и вдруг их обдало небывалым холодом…
Вот это был холод! Кожа на руках и ногах, того и гляди, потрескается… Вышли они из дому и ахнули! Неужели это снег, тот самый снег, о котором вчера рассказывал монах в чайном домике?
И поля, и горы, и дома, и деревья, и дороги – все кругом белым-бело стало, а с неба все падают и падают белые хлопья…
Вся деревня, и стар и млад, высыпала на улицу, позабыв о лютом холоде. Люди кричали и шумели, бегали и прыгали, ловили снежинки и дивились на них.
А между тем прибыло известие, что господин сегодня с осмотром не приедет. Крестьяне на радостях побежали к дому старосты, где остановился на ночь бродячий монах.
Но куда же он девался?
Видят, постель его пуста, а сам он исчез бесследно. Так и не нашли.
Говорят, это Снег и был. Впервые посетил он тогда Аидзу. С тех пор там привыкли к снегу и полюбили его. В краю Аидзу и родилась пословица: "Большие снега – хороший урожай".
Морской рак и ворон
В старину это было, в глубокую старину.
Бродил из деревни в деревню один нищий монах. Зашел он однажды по дороге в чайный домик. Ест данго и чай попивает.
Поел он, попил, а потом говорит:
– Хозяйка, хочешь, я тебе нарисую картину?
"Какую картину может нарисовать этот оборвыш?" – подумала хозяйка.
А монах снял с одной ноги соломенную сандалию, обмакнул ее в тушь и сказал:
– Пожалуй, так занятней рисовать, чем кистью! – и начертил на фусума большого ворона.
Пошел дальше нищий монах. Стоит на склоне горы другой чайный домик. Отдохнул там монах, выпил чаю и говорит:
– Хозяйка, хочешь, я тебе что-нибудь нарисую?
Снял он сандалию с другой ноги, обмакнул в черную тушь и нарисовал на фусума морского рака.
Рак был совсем как живой: он шевелил хвостом и клешнями.
Множество людей приходило в чайный домик полюбоваться на морского рака. Деньги так и посыпались в кошель к хозяйке.
Прошло время. На обратном пути завернул нищий монах в тот чайный домик, где нарисовал он морского рака.
Стала хозяйка благодарить монаха:
– Вот спасибо вам! Прекрасного рака вы нарисовали. Только больно черен. Сделайте его, пожалуйста, ярко-красным!
– Что же, это дело простое! – ответил монах и выкрасил рака в красный цвет.
"Вот хорошо-то, – с торжеством подумала хозяйка, – теперь я еще больше денег заработаю".
Но красный рак был мертвый. Не шевелил он больше ни хвостом, ни клешнями. И никто уже не приходил на него любоваться.
А нищий монах завернул по пути в тот чайный домик, где он ворона нарисовал.
Хозяйка дома встретила его неласково, начала жаловаться:
– Заляпал своим вороном мои чистые фусума, вконец испортил! Сотри свою картину, да и только!
– Это дело простое, – улыбнулся монах. – Тебе не нравится этот ворон? Сейчас его не будет!
Достал он из-за пазухи веер, раскрыл его и несколько раз взмахнул им в воздухе…
И вдруг послышалось: "Кра-кра-кра!" Ворон ожил, расправил крылья и улетел.
Онемела хозяйка от удивления, а нищий монах пошел дальше своим путем.
Ваятель и ящерица
Жил в старину один замечательный ваятель. Но имя его не было никому известно. Никак не мог он выбиться из нищеты.
Как-то раз заметил он, что на большом камне в его саду играет ящерица, хвост у нее так и вьется, серебром на солнце отливает. Долго любовался ваятель ящерицей, глаз не мог отвести. Решил он изваять ее подобие. Вылепил форму и отлил ящерицу из серебра.
"Сам вижу, что хорошо удалось!" – подумал он и снес серебряную ящерицу на продажу в лавку торговца разной утварью.
Не прошло и дня, как ее купили. Скоро посыпались заказы: каждому хотелось иметь такую же.
Прошла о серебряной ящерице громкая слава. Все называли ее дивным произведением искусства.
Прославился ваятель и стал богатеть. Сколько ящериц ни отливал он из серебра, они и дня не лежали в лавке.
Но вот что было удивительно. Каждый раз, когда он выходил в свой сад, зимой или летом, все та же самая ящерица всегда играла на том же камне, и в летнюю жару, и зимой, когда все вокруг было занесено снегом.
Сначала ему невдомек это было, но потом приметил ваятель, что только он один и видит ящерицу, а другие ее не замечают. Жутко ему стало. Наконец он собрался с духом, взял камень – и убил ящерицу. Но с того самого часа его изделия потеряли прежнюю красоту. Никто больше не покупал серебряных ящериц. И за короткое время ваятель снова впал в безвестность и нищету.
Жалобы кукол
Много лет тому назад приезжал в горные селенья кукловод из театра Авадзи по имени Масаэмон. Повсюду шла о нем добрая молва. И в самом деле, он был мастером своего дела.
Каждый год весною устраивал Масаэмон представления, а потом возвращался на остров Авадзи и жил там до следующей весны. Кукол своих он отдавал на сохранение кому-либо из местных крестьян или содержателю балагана, и лежали они, запертые в сундуке, долгие-долгие месяцы…
Не могли куклы спокойно переносить эту обиду. Каждый вечер начинали они громко жаловаться.
– Мы не простые бесчувственные куклы, – сердилась самая лучшая из них, игравшая роли самураев. – Нас наряжают в людские платья и выводят на сцену, чтобы мы людей изображали. В этом наше высокое признание. А нас свалили как попало в сундук, словно старую ненужную ветошь. О, жестокость! О, неблагодарность!
И даже самые простенькие куклы на последних ролях тоже громко роптали:
– Что у нас за жизнь! На тростях нас не водят, руки и ноги у нас повисли, как тряпки! Ведь этак можно и с тоски подохнуть!
Потом доставали они со дна сундука гонги и барабаны и поднимали страшный шум: гантян, докодон!
Остановится запоздалый прохожий и прислушается: где это идет такое веселье?
Вначале жители села не особенно этому дивились. Думали они, что у хозяина кладовой, где стоял сундук с куклами, каждый вечер гости собираются. Но наконец пошли по селу толки и пересуды.
Как-то раз вечером один прохожий – видно, он был любопытнее других – тихонько заглянул в кладовую. Видит он: в кладовой ни души, но кто-то разглагольствует в углу, как заправский самурай:
– В былые времена не то что куклы, даже люди, проходя мимо меня, отдавали почтительный поклон, но ныне воцарились у нас невежество и грубость нравов!
"Чудеса, да и только! Как попал туда самурай?" – подумал прохожий и стал всматриваться еще пристальнее. Удивительное дело! Голос доносился из большого сундука! Прохожий побежал к хозяину кладовой и рассказал ему обо всем. Поспешил хозяин в кладовую вместе со всеми своими домашними. А там стоит гомон многих голосов, гремят гонги, рокочут барабаны… И весь этот шум идет из сундука, который оставил на сохранение Масаэмон с острова Авадзи, но открыть сундук нельзя, ключа нет.
Сейчас же послали гонца на остров Авадзи к Масаэмону. Приехал он. Отпер сундук, смотрит: лежат в нем куклы тихо и смирно, будто ничего не было.
Как раз в это время остановился в том же селе проездом знаменитый сказитель дзерури из Эдо по имени Такэмото Гидаю. Дошел до него слух об этом необыкновенном случае, и захотел он посмотреть на кукол своими глазами. Заглянул в сундук и головой покачал.
– То же самое случилось однажды и у нас в Эдо, – поведал Гидаю. – И по той же причине. Бросили кукол в кучу как попало и оставили лежать, словно старый хлам…
– Что же теперь делать?
– Это ведь куклы-актеры. Если уж приходится убрать их на время, то надо делать это бережно и уважительно, щадя их чувства, – говорит Гидаю так, словно он сам своими ушами слышал жалобы кукол.
– Вот поэтому у нас в Эдо есть хороший обычай, – добавил он, – утром и вечером вынимать кукол из сундука и устраивать с ними торжественное шествие. И уж, во всяком случае, надо бережно убирать их после представления, иначе куклы обижаются, как люди… И каждый актер их поймет!
С тех пор Масаэмон с острова Авадзи всегда следовал этому доброму совету, и куклы у него никогда больше не роптали на свою судьбу.
Барсук-любитель стихов
В старину под верандой дома Идзумия в городе Комацу жил один барсук.
Хозяин этого дома очень любил хокку. В ясные осенние ночи он, бывало, раздвинет рамы седзи в комнате для занятий. А комната эта глядела прямо в сад. Читает хозяин громким голосом любимые стихи, попивает вино и любуется светлой луной. А барсук притаится внизу и слушает, слушает…
Как-то раз хозяин получил из Эдо от своего друга – поэта Сюка новое стихотворение:
О цветы орхидей!
Как торжественно-величаво
Вы раскрылись в тиши.
Хозяин переписал эти строки красивым почерком на тандзаку и несколько раз прочел вслух, но в это время его пригласили в гости, и, уходя, он забыл второпях листок со стихами на столе. Только хозяин ушел, как барсук пробрался в комнату, схватил тандзаку и побежал в сад. Положив драгоценный листок под сосной, барсук стал глядеть на полную луну.
И вдруг, надув свой толстый живот, давай колотить от восторга по нему лапами, как по барабану, так что гул пошел крутом…
На другое утро хватился хозяин, что листок со стихами пропал. Обыскал он и дом и сад, нет нигде, да и только! Вспыхнул он от гнева, как огонь:
– Кто украл тандзаку с моего стола, сознавайтесь!
Все домашние в один голос отвечали:
– Не видели мы никакого тандзаку и знать ничего не знаем!
А у хозяина был проказливый сынок.
– Значит, это ты, и никто другой! – закричал на него отец. – Больше некому. И не смей отпираться, озорник! Сейчас же неси сюда тандзаку, а не то я так тебя проучу, что надолго запомнишь.
И решил тогда мальчик подкараулить вора, чтобы оправдаться перед отцом. Каждый вечер он прятался в засаду возле веранды, но вор все не показывался.
Так прошло несколько дней.
Вдруг видит он: выбежала из кабинета какая-то черная тень и бросилась в сад. Выглянул мальчик из-за столба. Что за чудо, да ведь это барсук, и в зубах у него тандзаку. Вот, значит, кто стихи таскает.
А барсук положил листок бумаги у подножья сосны и начал что-то бубнить себе под нос, словно трудные знаки разбирает. А потом давай надуваться, да как застучит по своему животу, будто по барабану!
И сразу, как по команде, запели, зазвенели, застрекотали в саду все сверчки и цикады – ни дать ни взять целый оркестр заиграл.
Мальчик позвал отца. Пришел отец и видит: барсук-то не первый попавшийся листок бумаги стащил, в тандзаку со стихами.
– Значит, и барсук может любить стихи, – воскликнул хозяин. – Кто бы подумал! – И он оставил листок со стихами барсуку – любителю поэзии.
Шепчущий мост
Некогда в деревне Адзума жила юная девушка лет тринадцати по имени Оросу, прекрасная, как еще не раскрывшийся цветок вишни. Все молодые люди с ума по ней сходили.
Но вот в лунные ночи стал появляться возле ее дома какой-то незнакомый юноша. Был он очень хорош собою. Вначале, бывало, Оросу вся закраснеется, когда его увидит, а потом незаметно проникла в ее сердце любовь к нему.
Однажды ночью впервые заговорили они друг с другом.
– Кто ты? – спросила Оросу незнакомца. – Зачем приходишь ты каждую ночь к моему дому?
Родом я с севера. Всего лишь один раз увидел я тебя, но с тех пор твой образ всегда стоит перед моими глазами, словно выжженный огнем. Но вот что удивительно, – незнакомец приходил только по ночам и не называл своего имени. Хотелось Оросу узнать, кто он такой, и вот какую хитрость придумала девушка. Воткнула она в платье юноши иголку с длинной-длинной ниткой. На другое утро нитка привела ее к тысячелетней криптомерии. Иголка с ниткой вонзилась в ее кору.
Глядит Оросу и глазам своим не верит. Значит, прекрасный юноша был духом старой криптомерии!
Вернувшись домой, девушка со слезами рассказала родителям о своем горе. Сильно испугались люди в деревне и решили срубить старое дерево.
Вот собралось несколько сот человек. Стали они рубить криптомерию. Но каждую ночь щепа и обрубленные ветки возвращались на свое место и снова прирастали к дереву. Наутро и следа топора нельзя было заметить на его стволе. Так прошло много дней.
Все деревья в лесу были опечалены бедой, постигшей их властелина, и пошли навестить его. Явился и чернобыльник. Но могучая криптомерия сказала ему:
– Ты ведь не дерево, а только жалкий кустарник. Не место тебе среди деревьев.
Рассердился чернобыльник и сказал людям из деревни:
– Бросайте в огонь все, что удастся отрубить от криптомерии.
Не один десяток дней рубили они старое дерево, сжигая щепу и ветки, а в глубь ствола вбивали большие железные стрелы. Только так и удалось повалить криптомерию.
Решили построить из нее мост к Фукусимскому замку. Но, как ни бились, не могли сдвинуть с места тяжелое дерево. Тогда призвали Оросу. Подошла она к криптомерии и что-то тихонько ей шепнула. И вдруг ствол дерева покачнулся точно кивнул, и легко-легко сдвинулся с места.
Построили из него великолепный мост. Но люди боялись по нему ходить, потому что ночью он словно шептал что-то тихим и грустным голосом.
По приказу владетеля замка снова привели Оросу, одетую в нарядное платье.
Стала она переходить через мост, а у самой глаза полны слез. Сделает несколько шагов и прижмется щекой к перилам. Но вдруг дыханье отлетело от нее, и она упала посреди моста мертвая.
С тех пор и прозвали его "Шепчущим мостом".
Раскаленный колокол
Давно, давно жил в стране Кии один богач. Пришел к нему как-то раз молодой монашек по имени Антин и говорит:
– Здравствуйте, господин. Все это время не забывал я ваших прошлых благодеяний.
– О, смотрите пожалуйста, каким ты стал молодцом! Дочка моя, Кие-химэ, обрадуется. Где ты теперь живешь? – ласково спросил богач.
– Ныне живу я в храме Мангандзи, неподалеку от города Сиракава.
Позвал богач свою дочку Кие-химэ. Радостно приветствовала она юного Антина, ведь они часто играли вместе в дни своего детства.
Когда настала поздняя ночь, она вызвала Антина из дому:
– Антин-сама, это я, Кие-химэ! Выйди ко мне в сад на минутку…
Ночь была ясная. На небе светила полная луна.
– Вспомни, милый, вспомни, как еще малыми детьми дали мы обет верности друг другу. Я никогда его не забывала. Возьми меня с собой… – стала просить Кие-химэ.
– Нет, и не проси, невозможно это. Там, в дальнем краю, ждет меня моя любимая, – ответил Антин.
При этих словах горько заплакала девушка. Но не могла она так легко отказаться от своей любви. Видит Антин, что девушка заупрямилась, и говорит:
– Подожди, мне надо отлучиться, я возьму тебя с собой на обратном пути.
На другой день Антин ушел в дальний путь, точно сердце его почувствовало недоброе. Он и не думал воротиться.
А Кие-химэ, ничего про это не зная, день за днем ждала Антина. Однажды спросила она у прохожего монаха, не знает ли он, где сейчас Антин.
– Я повстречал его недалеко от столицы, – отвечал монах.
Кие-химэ сразу пустилась в погоню.
Вот пришла девушка к широкой реке, но сколько она ни просила, ни молила, паромщик отказался ее переправить. Так велел паромщику Антин.
– Вернись к себе домой, – сказал паромщик, – не нужна ты своему любимому, есть у него другая.