Ши Дацин вполне счастливо жил со своей женой, и все было бы у него хорошо, если бы не одно обстоятельство. Дацину вот-вот стукнет уже шестьдесят, а супруги все еще бездетны. Объяснялось это просто: его жена была страшно ревнива и едва ли не до шестидесяти лет не позволяла мужу взять в дом вторую жену, уверяя супруга, что сама способна родить ему наследника. Увы, из пустого яйца, как известно, никто на свет не появится. Только когда ей стукнуло две семерки, то бишь сорок девять, она поняла, что ее небесное число подходит к пределу, и никакой надежды родить дитя у нее уже больше не осталось. Вот тогда она позволила взять в дом сразу несколько женщин-сожительниц, однако и теперь Дацин не мог любовничать по своему хотению, и лишь когда наступала их женская пора, он получал право их посетить и "осчастливить" наподобие государева посланца как говорится, "бросить свое семя в нужное место". Но вот что странно, эти самые женщины-сожительницы в других домах плодили детей, как курица цыплят, хотя мужчина вовсе не каждую ночь спал с такой женщиной в одной постели. Казалось, стоило мужчине немного поболтать с нею на улице, погладить ее да пощупать и вдруг на тебе – она уже понесла. Но как только женщина попадала в дом Дацина, она сразу же менялась: будто превращалась в охолощенную свинью или бесплодную птицу. Крути-верти ее в разные стороны – все без толку, спи с ней так и сяк – никакого проку. Поле, способное дать обильные плоды даже в зимнюю пору, вдруг превращалось в голую пустыню, на которой не растет даже травинка, причем, не только зимой, но даже весной или летом. Все это, конечно, сильно удручало несчастного Дацина. Давным-давно, когда ему не было еще и сорока, слышал он от людей о божественной силе бодхисаттвы Чжуньти. Если вы будете в его честь блюсти пост и читать заклинания, то все ваши просьбы рано или поздно будут услышаны и непременно сбудутся. Только нельзя обращаться к нему сразу с двумя желаниями: можно просить либо о чаде, либо о славе. Щи Дацин, преисполненный самых благородных чувств и намерений, водрузил в центральной зале своего дома божественное зерцало в честь бодхисаттвы Чжуньти и стал в дни поста с раннего утра совершать перед кумиром моления, держа в правой руке четки, а в левой – печать Цзиньгана. Сначала он читал моление, называвшееся "Истинные словеса Очищения Закона", которое состояло всего из двух слов: "Ань-лань". Он произносил их двадцать один раз кряду, после чего приступал к чтению "Истинного Слова, телеса сохраняющего", состоящего из трех слов: "Ань-чи-линь". Он произносил их также двадцать один раз. Третье заклятье, состоявшее из семи слов, называлось "Истинным Словом Большого Прозрения": "Ань-мо-ни-бо-на-гэ-хун". Он читал его сто восемь раз. И только четвертым было заклятье Чжуньти, состоявшее из двадцати семи слов: "На-мо-са-до-нань…" Его он произносил сто восемь раз. Моленья заканчивались святым напутствием – гатой:
Низко склоняю главу
Перед государем Суси.
От этих поклонов на моей голове
Семь шишек-наростов торчат.
Я ныне хвалу воздаю
Великому богу Чжуньти.
Его милосердия ладу,
Его о защите прошу!
Кончив распевать псалом, он клал перед богом несколько земных поклонов и обращался с мольбою к бодхисаттве о даровании ему наследника-сына. Лишь после всех этих" церемоний он шел принимать пишу или отправлялся по своим делам. Обряд во славу бодхисаттвы он совершал ежемесячно и в определенные дни, коих всего было десять. Вы спросите, какие это дни? Число первое, восьмое, четырнадцатое, пятнадцатое, восемнадцатое, двадцать третье, двадцать четвертое, двадцать восьмое, двадцать девятое и тридцатое. Если месяц был коротким, вместо тридцатого числа обряд совершался двадцать седьмого. Кто-то из знакомых решил, что эти числа запомнить слишком трудно из-за полной бессвязности и предложил записать их по-иному, в виде двух фраз: "Единица, восьмерка, четверка и еще пятерка с восьмеркой; тройка, четверка, восьмерка и еще девятка с десяткой"! Эти две фразы легко читались, а потому забыть их было совершенно невозможно. Была в этой привычке богача Дацина одна особенность, свидетельствовавшая о том, что бодхисаттва Чжуньти – божество весьма диковинное и любопытное. Вряд ли случайно то, что в дни поста кто-то непременно звал Дацина на пирушку и, наоборот, когда он не постился, его на пиршество никто не приглашал.
Надо вам знать, что в дни поста сердце человека должно быть предельно чистым с самого раннего утра. Каждый, разумеется, об этом помнил, поэтому вряд ли кто-то осмеливался позвать постника с утра бражничать. Однако к вечеру из-за множества разных дел, коими всегда забита голова человека, он обычно забывал о своей заповеди, а потому при виде мясного блюда мгновенно хватался за палочки. И тут он вдруг вспоминает про свой запрет, а между тем кусок мяса или рыбы уже торчит у него в глотке. А может, даже уже опустился в желудок, и пищу никакими силами оттуда не извлечь. Однако наш Ши Дапин был не таков, он имел крепкую волю и цепкую память. За те двадцать лет, пока он постился, вплоть до дня, когда ему стукнуло шестьдесят, он ни единого раза не забыл про свое строгое правило. Но, увы, его искреннее желание иметь дитя до сих пор так и не осуществилось. Наступил день его рождения, когда ему исполнилось ровно шестьдесят лет. С утра поднявшись, он низко поклонился Небу и Земле, после чего подошел к Зерцалу Бодхисаттвы Чжуньти и промолвил:
– Бодхисаттва, твой ученик вот уже двадцать лет верой и правдой служит тебе. Целыми днями (а их было немало) я возжигал перед тобою благовония и клал низкие поклоны – думаю, совершил их предостаточно. Я слезно молил, обращаясь к тебе с искренней просьбой. Говорил я столько раз, что даже самому надоело. Но, как видно, в своей прошлой жизни совершил я немало грехов и понаделал много дурных дел, а потому в нынешней жизни так и не смог получить дитя-наследника. Или ты не способен передать мою просьбу Яшмовому Владыке? Ведь она столь ничтожна! То, что я останусь без наследника, еще можно как-то понять. Но ведь что получается? Человек верой и правдой без малого двадцать лет служит Будде, и вдруг однажды он становится нежитью, которой некому приносить жертвы. Значит, в глазах других людей, кто к добрым делам относится не столь честно и рьяно, я выгляжу посмешищем. Люди непременно скажут: вот человек, имевший самые добрые намерения, а сына себе так и не смог выпросить! Выходит, он не удостоился небесной милости. Между тем я всю жизнь нес тяжелую ношу, которая оказалась совершенно бесполезной. Для ныне живущих людей это может послужить основанием, чтобы оклеветать нашего Будду, а некоторые даже отвергнут его Путь. Но тогда и мои собственные грехи в будущей жизни еще больше усугубятся. О Бодхисаттва, яви свое милосердие, подари мне чадо! Пусть не будет он всеобщим любимцем, пусть не станет богатым и знатным. Пускай даже будет он бестолковым, глухим или косноязычным (ну прямо самый паршивый кусок черепицы) – все равно я буду счастлив. Старик испытывал такое отчаянье, что готов был зарыдать, но вовремя остановился, поскольку испугался, что его горькие стенания в день рождения могут принести несчастье.
Поздно вечером, когда гости, выпив заздравные чары, разошлись по домам, хозяин с женой отправились почивать. Нынче они легли на одну кровать, вдруг решив продолжить свой праздник под одеялом. Вскорости они уснули. Посреди ночи Дацину приснился сон, будто стоит он днем возле зерцала и высказывает перед ним свои обиды. Слезы, которые он едва сдерживал утром, вдруг излились вместе с горьким плачем. Его стенания были столь жалостны, что могли разорвать на части человеческую душу. И тут кто-то из-за зерцала ему говорит:
– Не плачь, не плачь! Чадонаследие – дело очень серьезное, а значит, и относиться к нему следует весьма ответственно. Это не фрукт, которым можно обмануть плачущее дитя. Дал ребенку один-другой фрукт, и тот сразу же успокоился и перестал плакать!
Дацин, превозмогая страх, приблизился к зеркалу и внимательно его осмотрел. И вдруг увидел он в нем бодхисаттву, сидевшего, скрестив ноги.
– О, Бодхисаттва, это ты сейчас со мной разговаривал? – спросил Дацин и опустился на колени.
– Да, это был я, – последовал ответ.
– Тогда позволь тебя спросить, будет ли у меня наследник или нет? Прошу тебя, скажи честно, дабы впредь мою голову не посещали пустые мысли и глупые надежды!
– Что тебе сказать… Существует четыре замечательных достояния, которые определены человеку еще до его рождения. Это – жена, дети, богатство и служебная карьера. В полном виде им может владеть лишь высоко достойный или преображенный инок, а также чудесная звезда, явленная нам в том или ином обличий. Простой смертный, появившийся из обычного чрева, обладающий поэтому плотью вульгарной, имеет лишь часть такого набора достоинств, ибо полным ему владеть не положено. Еще до твоего рождения тебя охватил серьезный недуг стяжательства и алчности, ты жаждал иметь не только супругу, но и огромные богатства, что в конце концов и получил. Однако в ту пору ты не говорил ни о наследниках, ни о служебной карьере, а поэтому в Книге Судеб их не записали. Вот отчего они отсутствуют в твоей нынешней жизни. Много раз я пытался помочь тебе, но всякий раз Верховный Владыка объяснял, что твоя душа предрасположена к корысти, ты склонен к жестокости в отношении бедняков и поэтому все добрые дела, которые ты творишь вот уже двадцать лет, не могут пересилить твоих грехов, то есть алчности и жестокосердия, что ты проявлял раньше на протяжении сорока лет своей жизни. Ты просишь чада, не жди его, ибо его не будет! Не хочу тебя обманывать!
Дацина охватило волнение.
– О, божество, ответь мне, есть ли хоть какой-нибудь выход? Какие еще я должен нести покаяния?
– Такое покаяние существует, только боюсь, что ты его вынести не способен!
– Нет, нет! Я выдержу все, что надо! – вскричал Дацин. – Нынче мне уже шестьдесят, смерть не за горами. Быть может, скоро все мои богатства – угодья и хозяйство, – попадут в чужие руки, а мои бренные кости окажутся неизвестно где. В своем будущем нет у меня никакой уверенности.
– Вспомни одну поговорку: "Пьяный недуг может лечить лишь тот лекарь, который знает толк в пьянстве!"… Грехи твои возникли из неуемного желания разбогатеть, значит, нынешнее покаяние должно состоять в том, чтобы отказаться от своих богатств. Сможешь ли ты это перенести? Способен ли отринуть их и обратить на пользу людям, сделать так, чтобы оно не попало в лапы обманщиков и проходимцев, а непременно оказалось в руках людей обездоленных и сирых, кто может постоянно пользоваться его плодами? Если из десяти долей богатства ты сможешь семь или восемь частей отдать нуждающийся, вполне возможно, у тебя еще может появиться дитя.
Дацин отвесил низкий поклон.
– О, Бодхисаттва, я буду точно следовать твоим наставлениям. Только и ты не нарушай своего слова!
– Ты мне не указывай, а лучше увещевай самого себя! Не нарушай слова сам, а обо мне не беспокойся! – сказало божество и тут же исчезло. Дацин в зерцале никого больше не увидел. Он был охвачен страхом и сомнениями… И вдруг в этот самый момент жена повернулась к нему, и он проснулся. Оказалось, что это был всего лишь сон Наньке. В голову полезли разные мысли: "Двадцать лет я истово молился, прося всемогущего бодхисаттву о помощи, но, увы, от него не было ни единого благовещего знака, будто он глухой – безухий! Нынче во сне я вроде услышал от него ответ, которому, вероятно, можно поверить. Сейчас мне стало ясно одно: какой бы бог мне ни явился, подлинный иль ложный, какие бы покаяния я сам на себя ни взял или вовсе от них отказался, в скором будущем все мое хозяйство и мое состояние наследовать будет некому. Это уж точно! Коли так, лучше я его раздам при жизни, чем его будут раздирать на части чужие люди после моей смерти!" Вот к такому выводу пришел старик.
Встав поутру, он снова подошел к зерцалу, совершил перед ним свой обычный поклон и сказал:
– О, Бодхисаттва, благодарю за твои наставления. твой ученик с нынешнего дня будет неукоснительно им следовать. Ты сам скоро в этом убедишься!
Он велел слугам созвать арендаторов-солеваров. Когда они явились, он им сказал:
– С нынешнего дня вся прибыль, полученная от выпаривания соли, будет делиться иначе, не так, как раньше. Можно даже сказать, совсем наоборот: семь частей забираете вы, а три части остаются у меня. Все прежние долги можете мне не возвращать, я от них отказываюсь.
Дацин достал расписки и тут же, перед зерцалом бодхисаттвы, немедленно их сжег, все до единой.
– Если в наших местах объявятся бедняки, которым в неурожайном году нечего будет есть, а в зимнюю пору у них не окажется теплой одежи, или кто-то по нищете своей не сможет купить гроб, дабы захоронить родного человека, пускай обращаются ко мне. И если я увижу, что просьба этого человека обоснованна, я непременно ему помогу. Но запомните одно, я никому не дозволю лукавить или чинить обман… Наверное, понадобится где-то вымостить дорогу, починить мост или поставить божий храм. Обещаю помочь вам деньгами, только вовремя меня оповестите. Но повторяю еще раз: чтобы не было никакого обмана!
Все, кто услышал эти слова Ши Дацина, испытал удовольствие и большую радость. Каждый посчитал своим долгом лишний раз восславить богов и не единожды воскликнул: "Амитофо!", потом все разошлись.
Не прошло и трех дней, как перед воротами дома Дацина собралась такая густая толпа людей, что просто не протолкнешься. Один просил у него риса, чтобы не протянуть ноги с голоду, другой молил помочь одеждой, дабы спастись от холодов. Люди просили денег на покупку камня, чтобы проложить дорогу, а также на плиты, чтобы починить мост. Ну, а бродячих монахов, которые выпрашивали милостыню, или нищих побирушек – тех было видимо-невидимо. Они вились вокруг Ши Дацина, как пчелы, или ползали, словно муравьи. Понятно, что стольким просителям за один раз сразу не поможешь, будь у тебя даже не две руки, а сразу много десятков. К тому же в голову старика хорошо запали слова бодхисаттвы, и он остерегался обмана. Как говорится: "В своем уме он постоянно помнил о реках Цзин и Вэй". Поэтому старался все доподлинно проверить и лишь после этого делал свои пожертвования. Дацин никоим образом не позволял переступать порог своего дома любителям легкой наживы или просто мошенникам.
Прошел год, а может, и поболе. Его состояние, как мы знаем, изначально оценивалось в десять тысяч лянов, но после непрерывных пожертвований оно сократилось на целых две тысячи. И тут одну из его сожительниц, то бишь тунфан, охватил недуг. Она стала вдруг худеть и сильно пожелтела лицом. Женщина почти перестала есть, отказывалась даже от чая, но то и дело просила дать ей чего-нибудь кисленького. Узнав об этом, Дацин страшно обрадовался и побежал к тунфан, чтобы спросить, прервались ли ее месячные истечения. Женщина ему ответила:
– Видать уж три луны, как я не омываюсь!
Дацин возликовал. Как часто в таких случаях говорят: "Очи сомкнул, рот распахнул!" Одним словом, довольно захихикав, он устремился к алтарю бодхисаттвы, дабы высказать еще одно желание: когда родится чадо, он непременно устроит торжественный молебен Вод и Суши, чтобы тем самым отблагодарить святого Будду за его безграничную доброту и милость. Прослышав, что просьбу Дацина услышали на небе, к его дому тотчас устремились люди, коим он советовал творить добро. В первый раз их просьбы ограничивались лишь несколькими цянями или лянами серебра. На этот же раз глаза у них разгорелись. Они просили уже не десять, а сразу сотню лянов, причем требовали денег весьма настырно. Если Дацин давал им меньше, некоторые из них отказывались от денег, словно большой живот его сожительнице-тунфан сделал не сам Дацин, а тот самый человек. Кто-то даже посмел сказать:
– Если он хочет иметь чадо, пускай просит его у Меня!
А Дацин говорил себе так: "Скоро у меня самого будет ребенок, а потому обращаться к другим за помощью мне вовсе не обязательно!"