Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым - каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или - шире - восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков - необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.
Перевод с арабского.
Вступительная статья Камиля Яшена.
Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.
Подстрочные переводы Б. Шидфар, И. Фильштинского, А. Куделина, М. Киктева.
Содержание:
Камиль Яшен Золотое звено 1
ДРЕВНЯЯ ПОЭЗИЯ - V век - середина VII века 2
ПОЭЗИЯ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ - Середина VII века - середина VIII века 16
ПОЭЗИЯ ЭПОХИ РАСЦВЕТА 36
АНДАЛУССКАЯ (ИСПАНО-АРАБСКАЯ) ПОЭЗИЯ 79
ПРИМЕЧАНИЯ 99
СОДЕРЖАНИЕ 105
Комментарии 111
Арабская поэзия средних веков
Перевод с арабского.
Камиль Яшен Золотое звено
Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым - каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину.
Да, действительно, на протяжении более чем тысячи лет, с первых веков нашей эры и вплоть до XVIII столетия, арабоязычные поэты не выходили за пределы весьма ограниченного и строго регламентированного круга жанровых форм - касыда, кыта, позднее газель. Действительно, знакомясь со стихами различных арабских поэтов, порой отстоящих один от другого на сотни и сотни пустынных километров и такое же количество лет, обнаруживаешь одни и те же поэтические приемы, в их творчестве разрабатывается тот же мотив, однообразны сюжетные линии, универсален пейзаж, заранее задано философское или нравственное резюме.
Что ж, от очевидного не уйти - все это так. И тем не менее… Тем не менее увидеть в средневековой арабской поэзии только это, только каноничность, условность и заданность было бы несправедливо, внеисторично.
Не нужно доказывать, что даже самая каноническая, самая окостеневшая форма, прежде чем стать таковой, когда-то должна была обладать всеми признаками новизны и творческой свежести. Парадокс диалектики: в первооснове всякой рутины лежит если и не революционность, то уж реформаторство непременно.
Впрочем, относительно средневековой арабской поэзии это не нужно аргументировать ходом логических построений: знакомясь с творчеством древних кочевников-бедуинов, представленным в книге, читатель ощутит это сам. Он, безусловно, отметит непосредственность и живость этой поэзии, её наивный реализм, восхитится первозданной сочностью красок, неподдельной искренностью наполняющих ее чувств. Эта поэзия удивительно самобытна, самой своей сущностью связана с образом жизни и мироощущением скотовода-кочевника. В ней навсегда запечатлелись картины знойной Аравийской пустыни и яркого южного неба, песчаной бури и покинутого становища. Поэзия бедуинов, выросшая на почве устного народного творчества доклассового периода, еще далека от каких-либо стеснительных ограничений, жесткой эстетической нормативности - песня, как правило, импровизированная, льется свободно и раскованно. Но именно ей суждено было со временем стать каноном и нормой, иссушающими древо всякой поэзии.
Начиная с VII–VIII веков вместе с арабами-завоевателями она проникла в Египет и Сирию, Ирак и Среднюю Азию, распространилась на страны Магриба и, преодолев Гибралтарский пролив, завладела Испанией. Её несли с собой и насаждали ревностные адепты новой религии - ислама.
Следы этих событий, разворачивавшихся на протяжении нескольких последующих столетий, читатель без труда обнаружит в содержании многих стихов, включенных в предлагаемую антологию. Правда, зачастую современные поэту события выражаются здесь не буквально и прямо, не в их реальном течении, но как бы сквозь призму былого, в костюмах и красках далекого прошлого. И в этом переплетении времен и эпох, в этом ретроспективном взгляде на то, что происходит сегодня, - своеобразие и еще один парадокс средневековой арабской поэзии. Как же иначе, если не парадоксом, назвать тот странный, с трудом поддающийся объяснению факт, что фанатичные сторонники новой религии, огнем и мечом уничтожавшие на завоеванных землях всякую мысль о каких-то других божествах, в своем поэтическом творчестве опирались на прошлое и продолжали традиции, идущие от доисламской языческой поэзии? Творчество арабоязычных поэтов постепенно начинает отдаляться от первоисточников реальной жизни. Критерием эстетической ценности становится подобие или соответствие "классическим" образцам бедуинской поэзии. Всякое конструктивное отступление от нее рассматривается как нарушение норм прекрасного. Это уже было предвестием канонизации, но пока еще только предвестием.
Распространившись на обширных территориях халифата, арабская поэзия невольно стала вбирать в себя и осваивать культурные традиции покоренных народов - арамейцев, греков, контов, персов, таджиков, тюрков, берберов, негров, вестготов. Эти свежие соки обогатили арабскую поэзию, привнесли в нее новые темы и образы, умножили и сделали более разнообразными средства художественной выразительности. С этого времени, с аббасидской эпохи, речь уже может идти не собственно об арабской поэзии, но о поэзии арабоязычной, в создании которой наряду с арабами принимают живое участие представители многих народов. За несколько последующих столетий центры развития и высшего расцвета этой поэзии перемещаются с Востока на Запад и с Запада на Восток, от одного поэта к другому переходит по-восточному пышный титул царя поэтов, создаются новые шедевры изящной словесности, но в основе ее на протяжении всех средних веков лежат традиции все той же бедуинской поэзии.
С момента своего возникновения и вплоть до VIII–X веков хранителями и, пользуясь современной терминологией, пропагандистами этой поэзии были профессиональные декламаторы - рави. Разумеется, каждый из них привносил в произведения народного творчества что-то свое - свою окраску и свой комментарий. Только в семисотые годы появляются первые записи, частично дошедшие и до наших дней.
Дальнейшая судьба арабской поэзии во многом была предопределена возникновением новой религии и появлением "священной" книги ислама - Корана. Поэзия переживает острый - хотя и непродолжительный - кризис и возрождается уже при омейядской династии в покоренных арабами Сирии и Ираке. Именно к этому времени относится творчество таких придворных поэтов, как аль-Ахталь, аль-Фараздак, Джарир. В условиях жестокой борьбы между южными и северными арабскими племенами они восславляли доблесть и мужество своих покровителей, воспевали их мудрость и щедрость, всячески чернили и поносили противников омейядской династии. Здесь очень явно и ощутимо довлела традиция древней бедуинской поэзии. За узаконенной схемой и каноничностью образов терялись очертания конкретной действительности.
Однако наряду с придворной панегирической поэзией в крупных городах халифата получает развитие явление относительно новое - любовная лирика. "Относительно", потому что и здесь дает себя знать традиционная связь с бедуинской поэзией. Правда, в творчестве поэтов новой эпохи традиция не повторяется, а развивается, о чем убедительно говорят произведения Омара ибн Аби Рабиа из Мекки - самого видного и самого яркого представителя этого жанра. Его стихи проникнуты искренним чувством, в них целая гамма то радостных ожиданий, то горестных дум. Они написаны простым, всегда взволнованным языком. Жизнь крупных городских центров, выходцами из которых были создатели новой любовной лирики, наложила свой отпечаток на их творчество. Эта любовь вполне земная, реальная.
И снова, как это не раз бывало в истории литературы, волна вернулась к тому берегу, откуда когда-то начинала свой бег, - любовная лирика завладела сердцами бедуинских поэтов. Но это не было повтором того, что создавали поэты Мекки, Медины, Дамаска; любовная лирика аравийских певцов - иного характера: целомудренная, элегичная, трагедийная. Любовная лирика узритских поэтов - одна из высочайших вершин средневековой арабской поэзии. Рожденные ею образы навечно вошли в историю литературы, стали предметом многочисленных поэтических обработок, среди которых прежде всего должны быть названы гениальные поэмы азербайджанца Низами и узбека Навои.
Высокого расцвета достигает арабоязычная поэзия в VIII–XII веках, когда наполняется и оплодотворяется культурными традициями исламизированных народов.
Первым и, пожалуй, самым выдающимся представителем нового направления был выходец из знатного иранского рода Башшар ибн Бурд.
Вслед за ним на путь обновления старой бедуинской поэзии встают Абу Нувас - создатель жанра застольной поэзии, Абу-ль-Атахия - творец философско-аскетической лирики и другие поэты покоренных арабами земель.
Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких-друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она была бы бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или - шире - восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов.
В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков - необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.
Камиль Яшен
ДРЕВНЯЯ ПОЭЗИЯ
V век - середина VII века
Аль-Мухальхиль
* * *
Слепят воспоминанья, как песок,
Болят глаза, струится слез поток,Мне кажется, что ночь века продлится
И что лучи не озарят восток.Всю эту ночь глядел я на Стожары,
Потом их блеск на западе поблек.Вслед каравану я глядел с тоскою,
Покуда мрак его не заволок.Я плачу, а созвездья всё восходят,
Как будто небосвод не так высок.Уж лучше б я погиб, а ты бы в битву
Повел дружину, обнажив клинок.Я звал тебя, Кулейб, - ты не ответил,
Пустынный мир ответить мне не мог.Откликнись, брат! Все племена Низара
Осиротели и клянут свой рок.Даю обет: все блага я отрину,
Покину ближних, стану одинок,Ни женщины я не коснусь, ни кубка,
Надев тряпье, уйду я в мир тревог,С кольчугой не расстанусь я, покуда
Над миром ночь и мрак еще глубок.Оружья не сложу, пока не сгниет
Всё племя бакр, тому свидетель бог!
* * *
Кулейб! С тех пор как ты оставил мир земной,
В нем смысла больше нет, в покинутом тобой!Кулейб! Какой храбрец и щедрый благодетель
Теперь навеки спит под каменной плитой?Истошный слыша плач, сказал я: "Поглядите,
Рассыпалась гора, трясина под пятой!Кто доблести его сочтет, скажите, люди?
Он мудрость сочетал с суровой прямотой,Он для гостей своих верблюдиц резал жирных,
Он стадо целое дарил друзьям порой,Он вел отряд в набег, и сотрясали землю
Копыта скакунов, летящих вдаль стрелой,За ним шли всадники, бросающие копья
Лишь для того, чтоб враг обрел навек покой".
* * *
Здесь отвага и мудрость почили в могиле.
Гордость рода араким, тебя погубилиЛюди племени зухль. Как печаль утолить?
Зухль и кайс, чтоб вы сгинули, вымерли, сгнилиВ нас пылает огонь. Ветер, ветер, неси
Эти искры, чтоб недругов испепелили!Перемирью конец. Не воскреснет Кулейб -
Значит, меч нам судья, меч, рожденный в горниле.Перемирью конец. Не воскреснет Кулейб -
Ваших вдов и сирот защитить вы не в силе.Перемирью конец. Горе вам и позор!
Вас несчетные беды уже обступили.
* * *
В Беку вызвал Джузейма вождей на совет,
Ибо Хинд вероломно его известила,Что согласна покорной супругою стать,
И сама во владенья свои пригласила.Из вождей лишь Касыр заподозрил обман,
Но собранье старейшин иначе решило,И сгубила Джузейму коварная Хинд,-
Часто злобой удары наносятся с тыла.На кобыле Джузеймы гонец прискакал,
Так впервые без шейха вернулась кобыла!Убедился Джузейма в предательстве Хинд,
Когда лезвие жилы ему обнажило.А Касыр убоялся возможной хулы,
И, решив, что бесчестье страшней, чем могила,Нос себе он отрезал, пожертвовал тем,
Чем природа с рожденья его наделила.Изувеченный прибыл к владычице Хинд,
О возмездье моля, причитая уныло,И добился доверия мнимый беглец,
Хинд Касыра приветила и приютила,Он с дарами в обратный отправился путь,
Только ненависть в сердце его не остыла.И вернулся он к Хинд, и привел караван,
Тайно в крепость проникла несметная сила.Храбрый Амр у подземного выхода встал,
Хинд бежала, засада ей путь преградила,Амр злосчастную встретил мечом родовым,
Вмиг от шеи ей голову сталь отделила.Так исполнилось предначертанье судьбы,
Все в руках у нее - люди, земли, светила,Только избранным срок продлевает судьба,
Но бессмертья еще никому не дарила.Как бы ни был силен и богат человек,
Все исчезнет: богатство, и слава, и сила.
Аш-Шанфара
* * *