Мухальхиль, Аш Шанфара и др. Арабская поэзия средних веков - аль 18 стр.


И сказала она: "Коль любить, то тебя одного лишь!
Встречи жди - и еще веселиться ты сердцу дозволишь".

Я ответил: "Коль правда, что любишь, любви в оправданье
Мне под Анзар-горой ты сегодня назначишь свиданье!"

"Так да будет!" - сказала и, чуть отстранив покрывало,
Пальцев кончики мне и сверкающий глаз показала.

Содрогнулась душа, и я понял: от мук ожиданья
Я скончаюсь сегодня же, если не будет свиданья.

* * *

…Оказавшись пустым, обо всем ли жилье рассказало?
Или скромный шатер оказался скупым на слова?

Я же стал вспоминать, как я сам веселился, бывало,
Ведь у тех, кто горюет, лишь память одна не мертва.

Как бывало когда-то волненье счастливое сладко,
Как любимых плащом укрывал я не раз от дождя!

Из шатра среди ночи к влюбленному вышли украдкой
Две газели, к нему газеленка с собой приведя

С длинной, гибкою шеей, моложе, чем обе газели,
С черной ночью в очах, с ожерельями из жемчугов.

Оглядевшись кругом, за шатрами волшебницы сели,
Где потверже земля, где доносится запах лугов.

И была черноглазая, словно луна в полнолунье,
И юна и прекрасна, походкою плавною шла.

"Жизнь отдам за тебя!" - говорила другая колдунья
И просилась под плащ, - чужеиин бы не сглазил со зла.

И сказали все три: "Эту ночь заклинаем заклятьем:
Эта ночь - заклинаем - да будет, как годы, длинна!

Все, чтоб нам не мешать, пусть к обычным вернутся занятьям,
Над весельем бессонным всю ночь да сияет луна!"

Не приметили гостьи, что звезды бледнеть уже стали
И что проблеск зари у земного алел рубежа.

Встали гостьи мои, и следы на песке заметали
Шелком длинных одежд, - не поймали бы их сторожа.

Удаляясь, шептали: "Когда бы подобные ночи
Чаще нам позволяли на воле пожить до зари!

Не желали бы мы, чтобы делались ночи короче,-
Так бы сели в кружок - и сиди, говори до зари!"

* * *

Ей кто-то сказал, что теперь человек я женатый, -
Она на меня затаила неистовый гнев.

Сказала сестре, а потом и соседке сказала:
"Пусть в жены берет хоть десяток достойнейших дев!"

Потом обратилась к подругам, толпившимся рядом,
Заветное чувство в отчаянье скрыть не сумев:

"Что с сердцем моим? Трепещет, как будто чужое;
Я никну, слабею, могилы мне видится зев.

О страшная весть! Как будто в груди разгорелся
Костер, - и в золу обратит он меня, отгорев".

* * *

Своих и врагов я оплакал, сраженных войной.
Сказала она, повстречавшись недавно со мной:
"Что сталось с тобою, о Омар, ведь ты и худой и седой!"
"Я съеден тоской, оттого и седой и худой.
Я видел их гибель, с тех нор потерял я покой.
О, сколько достойных унес этот пагубный бой!
Почтеннейших старцев, что схожи с луной сединой!
Все родичи наши! По целой юдоли земной
Ты столь благородных не сыщешь, клянусь головой.
Послышатся ль вопли - на помощь поскачет любой
И первым для битвы наденет доспех боевой.
Кто в помыслах чпще, кто в мире щедрее мошной?
Кто делает благо, а зло обошел стороной?
Кому помогает, того ободрит похвалой;
Кого одаряет, потом не унизит хулой".

* * *

Лишь засидевшихся свалил полночный сон,
Ко мне приблизилось возлюбленной виденье.

Я в сумраке ночном приветствовал ее -
Она при свете дня скупа на посещенья.

Сказал: "О, почему тобой покинут ж
Дороже был тебе и слуха я и зренья!"

Ответила: "Клянусь, обетам я верна,-
Мне появиться днем мешают украшенья".

* * *

Красавицы прячут лицо от меня,
Красавицы видят, что я уже старый.

Бывало, глазели сквозь каждую щель,
Бежали за мной, как овечьи отары,

Когда же вблизи не случалось чужих,
Газельих очей расточали мне чары.

Что ж? Я - из знатнейших, которых нога
На темени тех, кем гордятся минбары.

* * *

Как излечишь того, кто скрывает, как тайну, недуг?
Ты - недуг мой и тайна, о Зайнаб, мой чудный вожатый.

Каждый скажет, увидев ее: "Мне понятен твой жар,
Не гаси же огня, веселись и другую не сватай".

Мой недуг, мою страсть излечить уж не сможет никто,
Откажусь от врачей, не пойду к ним с доверьем и платой.

Ночь я с Зайнаб провел, и ту ночь не забуду, пока
Холм надгробный не станет для Омара вечной палатой.

Ожидал я, один, - и явилась мне Зайнаб луной,
Озарилась долина, и скрылся злодей соглядатай.

Я не мог домогаться запретных веселий, хотя,
Как чета новобрачных, мы были в одежде богатой.

Самых близких чета, мы греха не вкусили в ту ночь,
Пусть же злобой теперь захлебнется завистник проклятый!

* * *

О молния, со стороны Курейбы
Сверкнула ты над скопом облаков,

И тучи до земли сбежали стадом,
Как стадо верблюжат бежит на зов.

А были полосаты, черно-белы…
Вмиг под дождем размяк земли покров.

Она пришла - был срок менять кочевье,
На крюк разлуки счастлив был улов.

Газелья шея промелькнула в бусах
Кораллов алых, скатных жемчугов.

Лицо луной сияло безущербной,
Как финики, блестящ был ряд зубов.

* * *

Стеснилось сердце, и не сплю -
Как будто в первый раз люблю.

Смотрю я на зарниц игру,
И пламя льется по нутру.

О ночь! Уснул мой караван,
Мне одному покой не дан.

Все это, Хинд, твои дела,-
Что я разбит, сожжен дотла.

Дверь отворилась, и на миг
Мелькнул ее сиявший лик,

И рот с набором жемчугов,
Белей, чем лилии лугов.

Она, лишь тьма сменила свет,
Прислала добрый мне ответ:

От Хинд мне передали весть,
Что может ночь со мной провесть.

Нас укрывала досветла
Шатра полночного пола.

Уста, очищенные сном,
Дышали медом и вином,

И все мне чудилось, что пью,
Припав к прозрачному ручью.

* * *

Стойте, други, - хочу перед вами излить мою муку.
Нынче день расставанья - увидите нашу разлуку.

Не спешите же, дайте о всем рассказать, не таясь,
Сжальтесь - скорби в душе на весь век накопил я запас.

С караваном ушла, мне подбросила ворох страданья.
Не забыть, как она, в огорчении, после свиданья

Говорила служанке слова со слезой пополам:
"Знаешь ты человека, сейчас подходившего к нам?

Он в любви мне поклялся, да правду недорого ценит!
Ты сказала тогда: "Он тебе никогда не изменит!"

Говорила, не бросит, меня не покинет одну
И желанья мои все исполнит, едва намекну.

Если он совершил то, чего ожидать не могла ты,-
Вот Аллах! - он узнает, что значит дождаться расплаты!"

Все я слышал до слова - не знали, что рядом стою.
Словно угли горячие падали в душу мою.

Я коня повернул, замешал я приятеля в дело:
"Друг, она на меня или мимо меня поглядела?"

"На тебя!" И сказал я, желая его остеречь:
"К ней поди, но не верь ей, заране обдумывай речь".

Только тот подошел, заклинать она стала Аллахом:
"Чем-нибудь огорчи его, гневом помучай иль страхом!

Ты скажи вероломцу: такую беду испытав,
Сам не стал бы ты жить, сам бы кинулся в бездну стремглав!

Ей за верность в любви - ты добавь - полагается плата,
Год она прождала, целый год улетел без возврата".

Я сказал ей: "Коль любишь, мой грех позабудь и прости,
Хоть я сам за него извиненья не в силах найти".

И добавил: "В измене меня упрекаешь напрасно,
Никакая другая с тобою сравниться не властна!"

Нет, разлукою с ней я завистнику пищи не дам,
Что бы нудный советчик о нас ни твердил по углам.

Опостылели мне надоедных соседей уроки!
Уж меня от нее отвратили однажды попреки,

Клевете я доверился! Истинно кажется мне,
Что я был околдован и ей изменил, как во сне.

Не умен человек, если бросит он верного друга;
Вероломство его - ненавистникам злобным услуга.

А сегодня - ее ожидаю в ночи, без огня,-
Страшно, как бы враги не сгубили ее и меня.

* * *

Зажегся я любовью к Нум, едва увидел лик ее
В долине той, где на холмах Ватаир лепится и Нак.

Я ради родинки ее теперь верблюдицу свою
Гоню во всю верблюжью прыть, усталую, сквозь пыль и мрак,

Я из-за родинки ее уже в долине слезы лил,
Опережавшие меня, - и слез источник не иссяк.

Не мир, а родинка виной, что мне постыло все вокруг,
Что поселился я в земле, где не растет ни плод, ни злак.

Виною родинка, что мой перемежается недуг,
Уйду - вернусь, вернусь - уйду, неверен мой безумный шаг,

Виновна родинка, что мне потайным шепотом она
Навек в свой дом замкнула дверь, недружелюбную и так.

Вблизи святыни взор ее пронзил меня своим лучом,
Еще звучат в моих ушах посулы недоступных благ.

Я многих в жизни забывал, но мне до гроба не забыть,
Как Нум в Медине меж подруг условный подала мне знак.

* * *

Исчезни любовь на земле - и моя бы исчезла.
Но - видит Аллах! - исчезать не желает любовь.

Но если любви я лишусь с остальною вселенной,
На гибель свою, полюблю я, наверное, вновь.

Мне слушать отрадно тебя, хоть далеки от правды
Твои подозренья и хмуришь ты попусту бровь.

Услышу ли звук ее сладкого имени, други,
Всегда говорю себе: "Имя ее славословь!"

Увижу ль в толпе от любви потерявшего разум,
Во мне - говорю - безрассуднее бесится кровь.

Права ли она или нет? Буду ль ею отвергнут
Иль снова любим? Достоверный ответ приготовь.

* * *

Припомнил я, что было здесь,
Проснулась страстная мечта.

Однажды ночью исходил
Я эти грустные места.

Трех стройных женщин встретил я.
Одна уже вошла в лета,

Другая - с грудью молодой.
Сопровождала их чета

Красавицу, чей свет сиял,
Как солнце, встав из-за хребта.

Прекрасен был и тонкий стан,
И пышных бедер широта.

Спросил: "Кто вы? Прошу в мой дом -
Прохлада в нем и чистота!"

И уловил я беглый знак
Окрашенного хной перста:

"Останься на ночь здесь со мной -
Познай, что значит доброта!"

И ночь была щедра, всю ночь
Я целовал ее уста,

Всю ночь блистала предо мной
Упругой груди нагота.

Но наступил разлуки час,
Уже редела темнота,

И, проливая струи слез,
Мне говорила красота:

"Зачем вздыхать, себя терзать,-
Все буду горестью сыта…

Где б ни жила я, дверь в мой дом
Тебе навеки заперта.

Но мне, далеко от тебя,
И дома будет жизнь пуста.

Ведь мы - паломники: судьба
Свела нас здесь к концу поста".

А я сказал: "Люблю тебя,
Душа навек с тобой слита".

Она же: "Нет, изменчив ты,
С тобой одна лишь маета!

Каких бы ни твердил ты клятв,
Им не поверю я спроста.

Ах, если бы любовь твоя
Была не ложь, не суета!

Ты любишь ли, как я люблю?"
"В сто раз сильней, нет, больше ста!"

ПОЭЗИЯ ЭПОХИ РАСЦВЕТА

Середина VIII века - начало IX века

Башшар ибн Бурд

* * *

Как без любимой ночь длинна!
Весь мир скорее в вечность канет
Иль навсегда зайдет луна,
Чем милая моею станет.
На миг от боли я уйду,
Когда пригублю кубок пенный,
Когда поет в моем саду
Невольница самозабвенно.
Но как любимую забыть?
Забыть вовеки не сумею.
Когда б я мог любовь купить,
Я все бы отдал, что имею.
Я в бой пошел бы за нее
И защитил бы от печалей…
Но что ей рвение мое? -
Меня пред ней оклеветали.
В ночи бессонной я стенал,
Раздавленный ее презреньем,
"Убёйда, - тщетно я взывал,-
Пускай к тебе придет прозренье!"
Я раньше плакал перед ней -
Струились слезы, плащ прозрачный,-
И говорил: "Среди теней
Давно бы стал я тенью мрачной,
Когда б отчаялся вернуть
Твою любовь когда-нибудь!"
Избавь скорее от мучений
Того, кто праведником был
И кто в часы полночных бдений
Аллаха славил и просил
Прощенья за грехи земные,
Но дни потом пришли иные,
И к полногрудой деве страсть
Такую возымела власть,
Что я забыл про все святыни,
Про час господнего суда,
И не раскаялся поныне,
И не раскаюсь никогда!
Как горько мне - ведь я влюблен,
И нет тебя, любимой, рядом.
Мечусь - как будто скорпион
Всю кровь мою наполнил ядом.
Боюсь, в последний путь меня
Проводит с воплями родня
И не дождусь я светлых дней
Великой милости твоей.
И если плакальщиц печальных
Увидишь и задашь вопрос,
Кто спит в носилках погребальных,
Ответят: "Умерший от слез.
Он был влюблен, но не любим,
И ныне смерть пришла за ним…"

* * *

Пускай светила совершают круг,
Не суетись, живи спокойно, друг,

И не гонись за благами, а жди -
Пусть на тебя прольются, как дожди.

Не сетуй, что любовь уже ушла,
Ведь Умм Мухаммад так тебя ждала!

…И вспомнил я: ты позвала меня,
И быстрый твой гонец загнал коня,

Пусть холодна сейчас она, как лед,-
Дай срок, - она сама к тебе придет…

И был привратник пьян, и муж уснул.
К тебе я дерзко руки протянул,

Но ты сказала, отстранясь слегка:
"Доильщик не получит молока,

Коль с ласковой верблюдицей он груб,
Не распускай же, мой любимый, рук!"

Как горько мне, когда взгляну назад,
Протоку Тигра вспомню и Багдад,

Моей любимой щедрые дары,
Беспечность и веселые пиры

В кругу друзей, что были так щедры…
Клянусь, я не забуду той поры!

Все минуло… Прошла любовь твоя…
Живу невдалеке от Басры я,

Но, милая, тебя со мною нет,
В песках сирийских твой затерян след,

Кочевница, забыла ты уют.
Тебя несет породистый верблюд,

И если захочу тебя найти,
Твой муж злосчастный встанет на пути,

Забвение твое, и твой отказ,
И рок всесильный, разлучивший нас…

Не сетуй, друг, на быстротечность дней,
Смирись, уймись и не тоскуй по ней,-

Что делать, коль иссяк любви родник?
Любовь являла и тебе свой лик,

И взгляд ее мерцал, как лунный блик,
И сладко пел просверленный тростник…

Аллах, любимую благослови
За счастье юных лет, за дар любви!

Жемчужина пустынь, бела, светла,
Как ты сияла, как чиста была!

Твоих одежд коснуться я не смел
И сам - пред робостью твоей - робел.

О человек! Былого не тревожь.
Надежду потеряв, не жди, чтоб ложь

Слетела с губ той женщины святой,
Которая была твоей мечтой.

* * *

К Башшару, что любит бесценные перлы,
Жемчужные слезы скатились на грудь.
Он бросил поводья в печали безмерной,
Не может с друзьями отправиться в путь.

Друзья на верблюдицах быстрых умчались
Остался Башшар - недвижим, одинок.
А слезы струились, текли, не кончались,
И плащ на Башшаре до нитки промок.

Он к месту прикован любовью и горем,
Великою силой губительных чар.
И плещутся слезы - жемчужное море,
И сердцем к любимой стремится Башшар.

Не может смежить он усталые очи,
Когда над землею сияет луна,
А если уснет, то к нему среди ночи
Во всех сновиденьях приходит она.

Та первая встреча… Мгновенное счастье…
Упал с ее плеч белоснежный бурнус,
Блестящие серьги, извивы запястья,
И губ удивительных сладостный вкус…

И стонет и шепчет Башшар исступленно:
"Приди поскорей, исцели от тоски!"
Но женщину муж караулит бессонно,
Меж ней и Башшаром пустыни пески.

Он выпил печали бездонную чашу,
С любимой ему не увидеться вновь…
По прихоти рока в спокойствие наше
Непрошеной гостьей приходит любовь.

Капризна любовь, как изменчивый ветер,
Она затевает с влюбленным игру,
И если счастливым он был на рассвете,
Несчастье ему принесет ввечеру…

Башшар… Не напрасно ли встречи он ищет?
Нашел ли он то, что упорно искал?
Пришел он однажды к ее становищу,
А страж на него, словно пес, зарычал.

Но понял Башшар, что сердиться не надо,
Вина караульного невелика -
Сожженный любовью встречает преграды
На подступах к сладкой воде родника.

Будь хитрым, Башшар, обуздай нетерпенье,
На помощь всю ловкость свою призови,
Проникни к любимой неслышною тенью
И ей, равнодушной, скажи о любви.

Скажи ей: "Взываю к тебе, словно к богу,
Любовью своей исцели мой недуг!
Ведь снадобья знахарей мне не помогут -
Умру я, несчастный, не вынесу мук.

Я в самое сердце тобою был ранен
И сдался без боя и духом ослаб.
Да где ж это видано, чтоб мусульманин
Томился в плену, как ничтожнейший раб?!

Так что же мне делать? Ответа я жду!
Помедлишь мгновенье - и мертвым паду".

* * *

Не скорби и не сетуй, соседка моя,-
Всем живым уготована чаша сия.

Мой сынок, что был ясного солнца ясней,
Он во власти могилы, он пленник камней.

Я отныне чужой в этой жизни земной -
Опочил он, и смерть породнилась со мной.

И когда б не боялся я гнева творца,
Я бы плакал над сыном моим без конца!

И, клянусь, я у смерти бы вырвал его,
Коль могло бы судьбу изменить колдовство!

Не страшусь умереть, как испить из реки,
Где мы все наполняем водой бурдюки.

Не хочу выставлять мою скорбь напоказ,
Но о сыне скорблю каждый день, каждый час.

Вопли плакальщиц юных о нем говорят,
Стоны голубя раны мои бередят.

Я молчу, застывает слеза на глазах -
Отпусти мне грехи за терпенье, Аллах!

Но позволь, о господь, попенять в тишине
На великую боль, причиненную мне.

Повинуясь призыву судьбы, он ушел -
Удивленья достоин судьбы произвол!

Я, как птица, дрожу, что попалась в силок,-
Почему был жесток и безжалостен рок,

Почему эту юную жизнь не сберег
И задолго до срока прервал ее срок?..

Он был деревцем вешним, встречавшим зарю,
И на юношей ныне я с грустью смотрю.

Он увял, мой Мухаммад, мой нежный росток,
И на старости лет я теперь одинок.

Ароматным он был, как невесты венок,
Благовонным он был, как расцветший цветок.

Назад Дальше