Остановимся на нем подробнее. Вино или винное опьянение в суфийской поэзии означает состояние божественной любви, экстатического восторга, в котором искатель себя теряет, растворяясь в божественном присутствии, поэтому неудивительно, что Хайям требует вина. Но на этом он не останавливается и наказывает омыть вином его труп и сплести гробовые носилки из винной лозы. Согласно интерпретации Роберта Грейвса в предисловии к английскому переводу Рубайята, поэту хотелось бы, чтобы даже воспоминания о нем доносили до потомков опьяняющее благоухание божественной любви. Этот образ содержит и другие аллюзии, например: мистик поначалу "умерщвляет" свою плоть, чтобы очистить зеркало сердца от ржавчины плотских привязанностей. Когда эта цель достигнута и в очищенном зеркале проступает образ возлюбленной истины, энергия любви (вино) изменяет не только его сознание, но и тело, которое становится послушным инструментом преображенной личности. "Похороны" тела на носилках, сплетенных из виноградной лозы, символизируют его воскресение в новом качестве.
Духовное учение в качестве инструмента, а не объекта поклонения
Многие видят в суфизме пантеизм, язычество, колдовство, эзотерическое христианство, буддизм, учения древнегреческих и зороастрийских культов и т. д. Это связано с тем, что огромное разнообразие материалов, которые суфии используют в чисто иллюстративных целях, буквально мыслящие люди принимают за декларации суфийского учения. Именно так и рождаются ярлыки, плодящие упрощенные схемы духовных реалий. К подлинно духовным учениям они не имеют никакого отношения. Жертвой такого буквализма стала и поэзия Хайяма. Суфийский авторитет нашего времени Идрис Шах писал по этому поводу: "Фицджеральд, надо отметить, подобно многим восточным схоластам, воображал, что, так как Хайям временами описывал различные точки зрения, то он и сам был, в некотором смысле, жертвой противоречий собственного разума. Подобный взгляд, хотя он и типичен для многих академических ученых, не отличается глубиной мысли: так, некоторые люди полагают, что, излагая ту или иную позицию, человек и сам ее придерживается, а если он демонстрирует какие-то действия, то эти действия характеризуют его самого".
Суфии не создают доктрин, претендующих на "истинное" описание неописуемой реальности. Для объяснения некоторых существенных понятий в подходе к трансцедентному они пользуются примерами из обыденной жизни или мировой литературы. Кроме того, они считают, что сами вещи, явления и события (да и весь мир в целом) являют собой не более чем аллегорию или образы вещей и событий иного, реального мира. Этот принцип выражен в известной суфийской фразе: "Очевидное является мостом к Реальному".
70 Еще до наступления времен,
когда Он только стал весь космос создавать,
извечные Скрижали и Перо, и Небеса, и Ад
я дерзко вознамерился познать.
Тогда сказал мне мой наставник дорогой,
всем сердцем истину любя,
что Вечные Скрижали и Перо, и Небеса, и Ад
смогу найти я лишь внутри себя.
Таким образом, суфии весьма искусно работают с человеческим сознанием через символ. Раскрытие взаимосвязи внутреннего и внешнего миров посредством аналогий и образов представляет собой особенность суфийского психологического подхода.
71 Мое истерзанное тело
каркасом небу послужило,
а слез моих чистейшая река
Джихуна русло проложила;
моей страдающей душе
горнилом служат адские мученья,
а рай – всего одной минутой наслажденья.
Идеи и объекты интересуют суфийского искателя, прежде всего, в контексте их взаимосвязи с внутренним миром человека. Номинальный смысл учений и концепций, в котором можно увязнуть, если воспринимать их слишком прямолинейно, представляется суфию вторичным, во всяком случае, ненадежным. Любой смысл может быть выхолощен, неверно интерпретирован и превращен в оболочку совсем другого, произвольного смысла: вещи меняют свое значение в зависимости от нашего внутреннего состояния. Так, например, многие религиозные учения изначально призывали к любви, великодушию и терпимости, но со временем выродились в пропаганду ненависти, вражды и разделения среди людей. Для этого им даже не понадобилось что-либо менять в своих доктринах. Здесь опять нам могут помочь слова Руми: "Не смотри на мою внешность, бери то, что я тебе даю". Иначе говоря, оценивай любую вещь по ее реальному воздействию, а не декларативному смыслу, который является всего лишь обещанием: "Да не прельстится слух твой жадный победной дробью пустого барабана…" (тринадцатый катрен).
Кроме того, идеи, убеждения, вещи – суть инструменты, а любой инструмент теряет свою ценность и откладывается в сторону, когда исчерпывает свою функциональность. Неизменные догмы, учения и места поклонения, которым люди приписывают какой-то вечный сакральный смысл, со временем превращаются в идолов. Слишком привязываясь к внешней форме учения, мы лишаем себя возможности воспринять реальность, на которую оно указывает. Это как если бы мы уперлись взглядом в указующий палец, не догадываясь посмотреть туда, куда он направлен. Чтобы отвлечь внимание от пальца, суфии постоянно меняли внешние формулировки неизменного внутреннего учения, подчас шокируя искателей набором весьма противоречивых утверждений. С помощью такой техники они побуждали человека изменить фокус внимания и, таким образом, помогали ему освободиться от фиксации на вербальной форме, которая служит вспомогательным инструментом познания, но не целью самого познания. В результате подобных манипуляций искатель обращает взгляд внутрь себя. Следующее стихотворение может послужить тому иллюстрацией:
91 Во всем огромном мудром мире
нет ничего ценнее этой чаши,
что нас склоняет к сотням поцелуев.
И все же, почему наш Мастер несравненный
из грубых, ненадежных элементов
свои изделья делает все краше?
Неужто для того, чтобы, упав на землю,
они рассыпались на тысячи фрагментов?
Эгоцентрическая личность
Доминирующее я (суфийское обозначение неизмененной личности), идя на поводу примитивных инстинктов, требует однозначности, предсказуемости во всех ситуациях. Если уж дисциплина, то она должна быть непрерывной, и чем жестче, тем лучше, а если гулять, так гулять. Если нашей доминирующей личности что-то понравилось, она стремится повторить этот опыт. Если кто-то дал повод считать себя учителем, святым или просветленным, то мы ожидаем от него совершенства всегда и во всем, согласно нашим собственным представлениям о совершенстве. Нам может быть желательно, чтобы он не ел мяса, не пил вина, не гневался, не справлял нужду и вообще был таким, каким его хочет видеть наше воображение.
Мы живем во сне самодовольства. Эго чувствует себя комфортно там, где ему обещают определенность и воспроизведение одного и того же. Безальтернативное мышление, бесконечное повторение девизов учения, узколобая преданность, даже высокому идеалу, служат питательной почвой для процветания примитивного элемента в человеке, проявляющегося как инфантильный эгоизм и комплекс собственной важности. Суфии находят смешными притязания святош на праведность, потому что именно под этой маской успешнее всего скрывается вечно утверждающее себя эго. То же самое можно сказать и об аскетизме и иных духовных "подвигах". Неуравновешенные усилия, насильственное покорение любых вершин, даже "духовных", часто только укрепляют тщеславие и развивают в человеке бесполезные привычки, которые не только изолируют личность от тонких обучающих воздействий, но и существенно понижают ее способность к социальной адаптации в самом широком значении этого слова. Недугом разобщенности особенно страдают энтузиасты и фанатики всех идеологий. Те, у кого был опыт общения с подобными жертвами собственных духовных амбиций, знают, как тяжело порой даже просто находиться в их обществе. Суфийская практическая философия помогает человеку освободиться от этой обусловленности и развить способность как бороться, так и отказываться от борьбы по собственному, ответственному решению.
101 Когда-то, много лет тому назад,
тянулся я к молитвам и постам,
прельщенный славой благородной.
Могу поклясться, что душой свободной
я Богу предан был
и чтил обет священный!
Увы, в который раз
подверглась поруганью чистота! -
Всего один глоток вина проникновенный
разрушил до конца
мой подвиг несравненный!
Стремясь расшатать жесткие установки в мышлении, Хайям замахивается на самое святое в его обществе – соблюдение дневного поста во время месяца Рамазана:
90 Похоже, лунный всадник
стремит коня на всем скаку
к пределам Рамазана.
На шею жеребца горячего желанья
опять набросят строгую узду.
Но перед тем как огласят конец Шабана,
и Рамазан потребует положенную мзду,
я сладкого вина напьюсь
и на парах его хмельных
в последний день поста
легко перенесусь.
Заявляя, что он напьется перед наступлением Рамазана и проведет под градусом священный месяц, Хайям, с одной стороны, бросает вызов многим буквально мыслящим последователям ислама: он провоцирует в них раздражение и таким образом демонстрирует им их собственную обусловленность и нетерпимость. С другой стороны, поэт в метафорической форме доносит до вдумчивого читателя три суфийские идеи:
1. Винное опьянение – особое состояние осознанности, погруженности в божественную любовь – позволяет без труда выносить тяготы поста или духовной дисциплины.
2. В отличие от обычного способа передвижения – верхом на коне, где конь символизирует догму или веру, – к духовному месту назначения можно значительно быстрее и надежнее перенестись с помощью другого транспорта – по воздуху, на "парах" или на крыльях всепоглощающей божественной любви.
3. Считается, что суфий в высшем состоянии сознания способен преодолевать барьеры времени.
Таким образом, великий шутник выражает истину через гиперболизированную ложь, святость – через порок, вечность – через кратковременный миг.
Этот метод весьма неоднозначен и не нравится любителям готовых рецептов.
К сожалению, любой другой метод, обещающий привести нас в рай через "кристально ясную", а на самом деле упрощенную систему взглядов, толкает сознание в пучину еще большего самообмана. Об этом красноречиво свидетельствуют неудачные попытки многих людей найти универсальную технологию духовной реализации. Такие люди не в состоянии достичь даже социальной гармонии внутри своих групп. Опыт многих сект, да и сама история нашей страны может послужить тому примером.
Следующий стих Хайяма звучит для нашего слуха как злая ирония пророка:
105 Когда б имел я власть
над этим Божьим миром,
я бы разрушил небеса до основанья
и новый парадиз воздвиг,
где души все
без всякого страданья
исполнили бы все свои желанья!
Суфийский обучающий метод
Цель суфийского обучения – продемонстрировать ученику ограничения и ненадежность обусловленных позиций. Специально подготовленные ситуации и испытания, на которые он просто не в состоянии ответить известными ему способами, бросают вызов стереотипам его мышления. Тем самым он упирается в необходимость искать другой путь. Для этого суфийские мастера часто ведут себя вопреки ожиданиям, порой нарушая всеми уважаемые, но закосневшие нормы и вызывая порицание окружающих. Слова и поступки других суфиев внешне кажутся менее драматичными, но и они открывает людям глаза на их собственную ситуацию. Каким бы ни было поведение мудреца, оно служит зеркалом: глядя в него, человек узнает самого себя, вспоминает, кто он есть и каково его предназначение. Мастер Хайям в тридцать первом катрене становится таким зеркалом.
31 Я в этот мир пришел в большом смятенье,
не понимая, как я мог тут очутиться,
но ничему не научила жизнь меня,
могу лишь неустанно ей дивиться!
Мы неохотно покидаем этот свет,
так и не вникнув в частные детали:
зачем сюда пришли, куда свой держим путь,
зачем здесь простодушно пребывали?
"Дух дышит, где он хочет"
Стихи Хайяма погружают нас в особую атмосферу свободы, в которой не находит удовлетворения инфантильное желание определенности или повторяемости, отсутствует упрощенная однозначность. Мы здесь не находим принципа кнута и пряника, используемого многими религиозными и моралистическими системами. В этом сердечном пространстве человек освобождается от сковывающих пут обусловленности, ум начинает работать по-другому. Эгоцентрическая ориентация личности стирается, а доминирующее я занимает подобающее ему положение слуги в доме. Сознание, повинуясь центростремительной силе, возвращается к своей истинной природе, лучезарному центру, не нуждаясь больше в виртуальных якорях – иллюзиях собственной важности – которые мешают его движению вперед к исполнению изначальной человеческой судьбы:
26 Почти что все ушедшие до нас,
мой дорогой Саки,
в пыли самодовольства спят,
как раньше спали.
Бокал свой снова опрокинь
и истине внемли:
"Все их слова лишь воздух сотрясали".
27 Коня молниеносной мысли сумели оседлать
лишь лучшие сыны людского рода!
Познанья сущности дано тебе желать,
иного у судьбы и не проси:
в круговороте изумительного вихря,
подобно карусели небосвода,
закружится твой восхищенный ум
вокруг своей сияющей оси.
Приложение 2
Хайям о суфизме
Для искателя есть четыре способа познания Бога:
ПЕРВЫЙ представлен Мутакаллимами, которые предпочитают довольствоваться традиционными верованиями;
ВТОРОЙ способ используют философы и врачи, надеющиеся отыскать Бога c помощью аргументов разума, не полагаясь при этом на догмы. Но эти люди вскоре обнаруживают, что в конце концов их аргументы не оправдывают ожиданий и капитулируют;
ТРЕТИЙ способ исповедуют Исмаилиты и Талимы, утверждающие, что истинное Богопознание может быть достигнуто лишь из надлежащих источников, поскольку существуют различные фазы на пути познания Создателя, Его Бытия и Атрибутов, когда аргументация не работает, а разум пребывает в недоумении. Поэтому, прежде всего, необходимо искать истинное Слово из правильного источника;
ЧЕТВЕРТЫЙ способ используют суфии, ищущие знание Бога не только размышлением и медитациями, но очищением сердца и способностей к восприятию, очищением от природной сосредоточенности на телесных потребностях. Когда душа человеческая очищается таким способом, она становится способной к отражению Божественных образов. И нет сомнения, что последний (четвертый) способ – наилучший, поскольку мы знаем, что Господь не утаивает любое совершенство от души человеческой. Темнота и неочищенное состояние – вот главные препятствия. Когда эта завеса исчезает и препятствия устраняются, реальные факты предстают в своем истинном виде. И это именно то, на что [неявным образом] указывал наш Пророк (да будет мир с ним!).
Примечания
1
Идрис Шах, "Путь Суфия". М., Эннеагон Пресс, 2011, с. 87.
2
Здесь и далее приводятся стихи из настоящего издания.
3
Подробнее о парных противоположностях смотри в приложении 1: Размышления над стихами Хайяма.
4
Саки (фарси) – виночерпий, кравчий на пирах. В суфийском значении – друг, духовный попутчик.
5
Балх – древний город в Афганистане, родина многих поэтов и ученых.
6
Джамшид (фарси) – в иранской мифологии и эпосе шах из династии Пишдадидов; в "Шахнаме" описывается семисотлетнее царствование Джамшида – "золотой век". Джамшид. обучает людей носить вместо звериных шкур одежду из ткани, создаёт государственность и деление на сословия. Его искушает Ахриман, вселив гордыню в душу. Джамшид возомнил себя богом, за что и был наказан. Вельможи решили пригласить изноземного царя Заххака, который напал на Иран, убил Джамшида и положил начало тысячелетнему царству зла.
7
Хосров – шахиншах из династии Сасанидов, правивший Ираном с 531 до 579 года.
8
Кубад – КАЙ Кубад – и Кавус – Кай Ковус – древнеиранские цари, олицетворяют могущество и славу древнеиранской империи.
9
Тус был родным городом многих великих средневековых деятелей науки и культуры. Среди них – поэты Фирдоуси и Асади Туси, учёные – Насираддин Туси, Джабир ибн Хайян, Низам аль-Мульк, суфийский мыслитель Абу Хамид Аль-Газали.
10
Рустам (пехлеви) дословно – "мощнотелый") – легендарный герой персидского народного эпоса.
11
Хатим Тай – аравийский царь, прославившийся своей щедростью.
12
Дастархан (фарси): в Средней Азии и некоторых странах Востока – скатерть или стол, а также символ гостеприимства и изобилия. В европейской культуре дастарханом принято также называть не только сам стол, но и вообще весь среднеазиатский обеденный ритуал.
13
Второй вариант 17-го четверостишия ближе к английской версии, но менее понятен читателю, незнакомому с именами эпических древнеиранских царей и их историей.
14
Бахрам (Варахран) – шаханшах Персии из династии Сасанидов правил с 273 по 276 годы, сын Шапура. По одной из версий именно в его правление был убит основатель манихейства пророк Мани.
15
Семь тысячелетий – мифологический срок существования человечества по Корану. Метафора исторического, линейного времени.
16
В оригинале: Burak of their thoughts – бурак их мыслей. Бурак (араб. сияющий, молниеносный) – в исламе внеземное разумное существо, на котором Мухаммед совершил ночное путешествие из Мекки в Иерусалим. Бурака обычно изображают в виде лошади с головой человека.
17
Апогéй (от др. – греч. απóγεια, букв. "от земли") – точка орбиты небесного тела, обращающегося вокруг Земли, обычно Луны или искусственного спутника Земли, наиболее удалённая от центра Земли. Сатурн не вращается вокруг Земли, поэтому, вроде бы, апогея Сатурна не существует. Но, с точки зрения распространенной во времена Хайяма геоцентрической системы мира, согласно которой неподвижная Земля занимает центральное положение во Вселенной, а вокруг нее вращаются Солнце, Луна, планеты и звёзды, вполне допустимо говорить об апогее Сатурна.
18
Навруз (от перс. ﺰﻭﺮﻭﻥ – "новый день"), а также Международный день Навруз (21 марта) – праздник нового года по астрономическому солнечному календарю у иранских и тюркских народов.