3. Однако слова Тимофея, мне кажется, обращены не только к флейтистам и не к одному Гармониду, но ко всем, кто домогается славы, выступая с чем-нибудь всенародно и чувствуя потребность в одобрении толпы. И вот, когда и я так же размышлял о себе и искал способа, как можно скорее стать известным всем, то, следуя слову Тимофея, начал высматривать, кто из жителей города был бы наилучшим, кому поверили бы все остальные, и кто один мог бы сойти за всех. Таким человеком, конечно, должен был, по справедливости, оказаться для меня ты, возглавляющий собой все, что есть самого лучшего, - отвес, так сказать, и точный уровень в подобного рода вопросах. Я думал: если я познакомлю тебя с моими сочинениями, и ты одобришь их, - ах, если бы так это когда-нибудь и случилось, я, конечно, достигну предела моих надежд, приобретя в одном поданном за меня голосе все остальные! И разве, предпочти я тебе другого, не следовало бы по заслугам признать меня сумасшедшим? Таким образом, по внешности делая ставку на одного человека, я, в сущности, выступал бы с моей речью совершенно так, как будто в один общий театр было созвано много людей со всех сторон. Ибо не подлежит сомнению, что ты один был бы лучшим судьей, чем каждый из них в отдельности и все они взятые вместе. Так, у лакедемонян, в то время как все прочие клали при голосовании каждый по одному камешку, только одни цари были на особом положении, и каждый из них клал по два; ты же имеешь сверх того камешки и эфоров, и геронтов, и вообще все остальные, - ты, чей голос - всегда большинство там, где дело касается образования, в особенности поскольку ты всегда готов положить белый спасительный камешек. Это и придает мне в нынешнем положении бодрость, хотя дерзость моя так велика, что справедливо было бы мне почувствовать страх. А кроме того, Зевс - свидетель, уже само собою заставляет меня быть смелее и то, что мои дела не совсем чужды тебе, ибо родом я из того города, которому не раз ты делал добро, - как самому городу, так и всей городской округе. Таким образом, и сейчас, если не в мою пользу склонятся при голосовании камешки и в меньшинстве окажутся лучшие, ты, присоединив к ним "камешек Афины", восполни недостающие голоса от себя и покажи, что восстановление справедливости - твое личное дело.
4. Меня ведь не удовлетворяет то, что раньше многие дивились мне, что я уже знаменит, что речи мои встречают одобрение слушателей. Все это мимолетные сны, как говорится, и лишь тень славы. Истина же в настоящем случае обнаружится. В нем - безошибочный приговор моим речам, и не будет никаких колебаний больше, какие бы кто сомнения ни выказывал: или должно будет признать меня человеком высокого образования, раз ты так решишь, или средь всех… но следует произносить только благоприятные слова, когда идешь на столь великое состязание.
Боги! Да буду я признан достойным внимания! Обеспечьте мне одобрение других людей, чтобы в будущем я смелее мог выступать перед толпой. Ибо любой стадион уже не так страшен тому, кто победил на больших олимпийских играх.
ПОХВАЛА РОДИНЕ
Перевод Н. П. Баранова
1. Что "нет ничего слаще отчизны" - это давно уже стало общеизвестным. Но неужели только приятнее, а чтимее и божественнее что-нибудь есть? Но нет: все, что чтимым и божественным почитают люди, всему причиной и наставницей - отчизна, нас породившая, вскормившая и воспитавшая. Городам, их величию, блеску, совершенству построек дивятся многие, родину же любят все. И не было еще человека, даже из тех, кто всецело был во власти наслаждения тем, что он видел, который был бы до того обольщен, чтоб от избытка чудес в чужих краях предать забвению родину.
2. Поистине, кто гордится тем, что он гражданин богатого города, не понимает, по-моему, какую честь подобает воздать отчизне, и, конечно, такой человек опечалился бы, если бы жребий послал ему родину более скромную. Мне же больше по сердцу чтить самое имя "отчизна". В самом деле: тому, кто захочет сравнить между собой города, подобает сличить их размеры, красоту и обилие товаров. Но если дело идет о выборе города, никто не отдает предпочтения другому из-за большего блеска, оставив отчизну; будет молить богов, чтобы она сравнялась с богатыми, и все же возьмет ее такой, как есть.
3. Так же точно наступают и сыновья справедливые, и родители достойные. Ибо равно невозможно, чтобы юноша прекрасный и добрый предпочел другого человека родному отцу, или отец, пренебрегши сыном, проникся любовью к иному юноше. Но с такой силой владеет отцами любовь к детям, что они кажутся им самыми прекрасными, самыми рослыми и украшенными всеми добродетелями. Тот же, кто иначе судит о собственном сыне, - тот, мне кажется, никогда не сумеет смотреть глазами отца.
4. Слово "отечество" из всех слов - первое и для нас самое близкое. Ибо ничего для нас нет ближе отца! И кто воздает отцу должную честь, как велят и закон, и природа, тот почтит, конечно, еще больше отечество, ибо и сам отец - достояние отечества, и отец отца и за ним другие, все выше, пока не взойдем мы по лестнице отцов к богам отечественным.
5. И сами боги радуются своей родине. Хотя, как это им приличествует, видят они весь мир человеческий, все, и землю и море, считая своим достоянием, но из всех городов каждый бог наибольшую честь посылает тому, в котором он возник. И города, служившие родиной богам, знаменитее, и острова - священнее, если в песнопениях возносятся родившиеся там боги. И жертвы тогда почитаются угодными богу, когда человек, прибыв в родные места, там совершит свое священнодействие. Но если для богов драгоценно имя отечества, то ужель для людей не будет оно того драгоценней?
6. Ведь и солнце каждый впервые увидел на своей родной земле, так что и сам этот бог, солнце, хотя оно общее достояние всех людей, каждым почитается за отечественного, по месту, где он впервые этого бога увидел. И говорить каждый начал на родине, впервые учась лепетать на родном языке, и здесь же познал он богов. Если же кому-нибудь послала судьба такую родину, что для приобретения больших познаний пришлось ему посетить чужие края, то и за эту науку пусть будет благодарен отчизне: ибо даже самого слова "город" никогда бы он не узнал, если бы не научился сначала этим именем называть свою родину.
7. И все свои навыки, все науки накопляют люди, я уверен, затем, что полезнее хотят этим сделать себя для родных городов; и богатства приобретают, ревнуя о чести истратить их на общее благо отчизны. И разве не справедливо? Ведь нельзя же не быть ей благодарным, величайшие получив от нее благодеяния. Но если отдельному человеку мы воздаем благодарность, как велит справедливость, если доброе что-либо от него испытываем, то еще больше нам подобает воздать по заслугам отечеству. Существуют в государствах законы, наказующие за непочтенье к родителям; родину же надлежит считать общей матерью всех граждан и благодарно воздать ей за то, что она вскормила нас и дала познать ее законы.
8. И не было еще на земле человека, который бы до такой степени забыл свою родину, чтобы, очутившись в другом городе, не думать о ней.
Нет! И те, чьи дела на чужбине идут неудачливо, провозглашают родину величайшим из благ, и те, кто счастлив, хотя бы в остальном им все удавалось, считают, что им недостает одного, самого главного - родины, ибо приходится жить на чужбине. Ненавистное слово - чужбина! И тот, кто за время отсутствия стал знаменит или приобретенным богатством, или почетною должностью, или отличием в науках, или отменной славой храбреца, - ты увидишь: такие люди стремятся на родину, уверенные, что никогда не смогут лучше проявить свои достоинства, как на родине. Тем сильнее каждый из них стремится достичь отечества, чем большего почета удостоился он в чужих краях.
9. Желанная и для молодежи отчизна. А в людях уже престарелых, насколько они рассудительней молодых, настолько же возрастает в них и страсть к отчизне. И каждый из старых людей стремится и молит богов дать ему окончить свои дни в родной стороне, чтобы там же, откуда началась его жизнь, сложить свое тело, сложить в ту же землю, его вскормившую, и приобщиться к гробницам отцов. Ибо для каждого ужасна мысль быть плененным чужбиной, хотя бы и после смерти, и лежать в чужой земле.
10. Какой любовью проникнуты к отчизне настоящие, законные граждане, ты узнаешь легко по коренным жителям города. Посмотри: переселенцы, будто незаконнорожденные, легко переходят с места на место, ибо не знают они и не любят имя "отечество", считая, что всюду найдут в изобилии все, что им нужно, и мерой счастья полагают радости желудка. Те же, кому отечество - мать, те любят землю, на которой родились и выросли, даже если она не обширна и камениста и плодородной почвой скудна. Если не за что будет похвалить качество почвы, - для отчизны всегда найдется у этих людей похвальное слово. И если увидят, что другие гордятся широкими равнинами и лугами, пестреющими разнообразной растительностью, все же они не забудут похвалить и свою землю и, пренебрегая той, что питает коней, прославят свою за то, что она "юношей добрых питает".
11. Стремится на родину и островитянин, хотя бы он мог в чужом краю наслаждаться блаженством, и даже предложенного бессмертия не примет, но предпочтет ему могилу на родной стороне. И дым отечества покажется ему светлее огня на чужбине.
12. Да, столь дорогой для всех считается родина, что, посмотри: законодатели всюду за величайшие преступления, как самую тяжелую кару, полагают изгнание. Но не одни законодатели смотрят так, а и те, кто, облеченные доверием, стоят во главе войска: и в сражениях нет величайшего слова для стоящих в рядах, как сказать им, что они воюют за родину, - никто, услыхав это, не пожелает оказаться хуже других, ибо и робкого делает храбрым слово "отчизна".
СНОВИДЕНИЕ, ИЛИ ЖИЗНЬ ЛУКИАНА
Перевод Э. В. Диль
1. Я только что перестал ходить в школу и по годам был уже большим мальчиком, когда мой отец стал советоваться со своими друзьями, чему же теперь надо было бы учить меня. Большинство было того мнения, что настоящее образование стоит больших трудов, требует много времени, немало затрат и блестящего положения; наши же дела плохи и могут потребовать в скором времени поддержки со стороны. Если же я выучусь какому-нибудь простому ремеслу, то сначала я сам мог бы получать все необходимое от него и перестал бы быть дармоедом, достигнув такого возраста, а вскоре мог бы обрадовать отца, принося ему постоянно часть своего заработка.
2. Затем был поставлен на обсуждение второй вопрос - о том, какое ремесло считать лучшим, какому легче всего выучиться, какое наиболее подходило бы свободному человеку, - кроме того, такое, для которого было бы под рукой все необходимое, и, наконец, чтобы оно давало достаточный доход. И вот, когда каждый стал хвалить то или другое ремесло, смотря по тому, какое он считал лучшим или какое знал, отец, взглянув на моего дядю (надо сказать, что при обсуждении присутствовал дядя, брат матери, считавшийся прекрасным ваятелем), сказал: "Не подобает, чтобы одержало верх какое-либо другое ремесло, раз ты присутствуешь здесь; поэтому возьми вот этого, - и он показал на меня, - и научи его хорошо обделывать камень, умело соединять отдельные части и быть хорошим ваятелем; он способен к подобным занятиям и, как ты ведь знаешь, имеет к этому природные дарования". Отец основывался на безделушках, которые я лепил из воска. Часто, когда меня отпускали учителя, я соскабливал с дощечки воск и лепил из него быков, лошадей или, клянусь Зевсом, даже людей, делая их, как находил отец, весьма похожими на живых. Учителя били меня тогда за эти проделки; теперь же мои способности заслужили мне похвалу, и все, помня мои прежние опыты ваяния, возлагали на меня верные надежды, что я в короткое время выучусь этому ремеслу.
3. Также и день оказался подходящим для начала моего учения, и меня сдали дяде, причем я, право, был не очень огорчен этим обстоятельством: мне казалось, что работа доставит приятное развлечение и даст случай похвастаться перед товарищами, если они увидят, как я делаю изображения богов и леплю различные фигурки для себя и для тех, которых предпочту другим. И, конечно, со мной случилось то же, что и со всеми начинающими. Дядя дал мне резец и велел осторожно обтесать плиту, лежавшую в мастерской, прибавив при этом обычное; "Начало - половина всего". Когда же я по неопытности нанес слишком сильный удар, плита треснула, а дядя, рассердившись, взял первую попавшуюся ему под руку палку и совсем не ласково и не убедительно стал посвящать меня в тайны ремесла, так что слезы были вступлением к моим занятиям ваянием.
4. Убежав от дяди, я вернулся домой, все время всхлипывая, с глазами полными слез, и рассказал про палку, показывая следы побоев. Я обвинял дядю в страшной дикости, добавив, что он поступил так со мной из зависти, боясь, чтобы я не превзошел его своим искусством. Моя мать рассердилась и очень бранила брата, а я к ночи заснул, весь в слезах и думая о палке.
5. Сказанное до сих пор звучит смешно и по-детски. То же, что вы услышите теперь, граждане, не так-то легко может быть обойдено молчанием, а рассчитано на внимательных слушателей. Ибо, чтобы сказать словами Гомера,
…в тишине амбросической ночи,
Дивный явился мне Сон,
до того ясный, что он ни в чем не уступал истине. Еще и теперь, после многих лет, перед моим взором совершенно ясно стоят те же видения и слова их звучат у меня в ушах, до того все было отчетливо.
6. Две женщины, взяв меня за руки, стали порывисто и сильно тянуть, каждая к себе; они едва не разорвали меня на части, соперничая друг с другом в любви ко мне. То одна осиливала другую и почти захватывала меня, то другая была близка к тому, чтобы завладеть мной. Они громко препирались друг с другом. Одна кричала, что ее соперница хочет овладеть мной, тогда как я уже составляю ее собственность, а та - что она напрасно заявляет притязание на чужое достояние. Одна имела вид работницы, с мужскими чертами; волосы ее были растрепаны, руки в мозолях, платье было подоткнуто и полно осколками камня, совсем как у дяди, когда он обтесывал камни. У другой же были весьма приятные черты лица, благородный вид и одежда в изящных складках. Наконец они предложили мне рассудить, с которой из них я бы желал остататься. Первой заговорила та, у которой были мужские черты и грубый вид:
7. "Я, милый мальчик, Скульптура, которую ты вчера начал изучать, твоя знакомая и родственница со стороны матери: ведь твой дедушка (она назвала имя отца матери) и оба твои дяди занимались отделкой камня и пользовались немалым почетом благодаря мне. Если ты захочешь удержаться от глупостей и пустых слов, которым ты научишься от нее (она показала пальцем на другую), и решишься последовать за мной и жить вместе, то, во-первых, я тебя хорошо выращу и у тебя будут сильные плечи, а кроме того к тебе не будут относиться враждебно, тебе никогда не придется странствовать по чужим городам, оставив отечество и родных, и никто не станет хвалить тебя только за твои слова.
8. Не гнушайся неопрятной внешности и грязной одежды: ведь начав с этого же, знаменитый Фидий явил людям впоследствии своего Зевса, Поликлет изваял Геру, Мирон добился славы, а Пракситель стал предметом удивления; и теперь им поклоняются, как богам. И если ты станешь похожим на одного из них, как же тебе не прославиться среди всех людей? Ты ведь и отца сделаешь предметом всеобщего уважения, и родина будет славна тобой…" Все это, и гораздо большее, сказала мне Скульптура, запинаясь и вплетая в свою речь много варварских выражений, с трудом связывая слова и пытаясь меня убедить. Я и не помню остального; большинство ее слов уже исчезло из моей памяти. И вот, когда она кончила, другая начала приблизительно так:
9. "Дитя мое, я - Образованность, к которой ты ведь уже привык и которую знаешь, хотя еще и не использовал моей дружбы до конца. Первая женщина предсказала тебе, какие блага ты доставишь себе, если сделаешься каменотесом. Ты станешь самым простым ремесленником, утруждающим свое тело, на котором будут покоиться все надежды твоей жизни; ты будешь жить в неизвестности, имея небольшой и невзрачный заработок. Ты будешь недалек умом, будешь держаться простовато, друзья не станут спорить из-за тебя, враги не будут бояться тебя, сограждане - завидовать. Ты будешь только ремесленником, каких много среди простого народа; всегда ты будешь трепетать перед сильным и служить тому, кто умеет хорошо говорить; ты станешь жить как заяц, которого все травят, и сделаешься добычей более сильного. И даже если бы ты оказался Фидием или Поликлетом и создал много дивных творений, то твое искусство все станут восхвалять, но никто, увидев эти произведения, не захочет быть таким, как ты, если он только в своем уме. Ведь все будут считать тебя тем, чем ты и окажешься на самом деле - ремесленником, умеющим работать и жить трудом своих рук.10. Если же ты послушаешься меня, то я познакомлю тебя сперва с многочисленными деяниями древних мужей, расскажу об их удивительных подвигах и речах - словом, сделаю тебя искусным во всяком знании. Я также украшу и душу твою тем, что является самым главным: многими хорошими качествами - благоразумием, справедливостью, благочестием, кротостью, добротой, рассудительностью, воздержанностью, любовью ко всему прекрасному, стремлением ко всему высшему, достойному почитания. Ведь все это и есть настоящее, ничем не оскверненное украшение души. От тебя не останется скрытым ни то, что было раньше, ни то, что должно совершиться теперь, мало того: с моей помощью ты увидишь и то, что должно произойти в будущем. И вообще всему, что существует, и божественному, и тому, что касается людей, я научу тебя в короткий срок.
11. И тогда ты, бедняк, сын простого человека, уже почти решившийся отдать себя столь неблагородному ремеслу, станешь в короткое время предметом всеобщей зависти и уважения. Тебя будут чтить и хвалить, ты станешь славен величайшими заслугами. Мужи, знатные родом или богатством, будут с уважением смотреть на тебя, ты станешь ходить вот в такой одежде (и она показала на свою, - а была она роскошно одета), ты будешь достоин занимать первые должности в городе и сидеть на почетном месте в театре. А если ты куда-нибудь отправишься путешествовать, то и в других странах ты не будешь неизвестен или незаметен: я окружу тебя такими отличиями, что каждый, кто увидит тебя, толкнет своего соседа и скажет "вот он", показывая на тебя пальцем.
12. Если случится что-нибудь важное, касающееся твоих друзей или целого города, все взоры обратятся на тебя. А если тебе где-нибудь придется говорить речь, то почти все будут слушать раскрыв рты, удивляться силе твоих слов и считать счастливым твоего отца, имеющего такого знаменитого сына. Говорят, что некоторые люди делаются бессмертными; я доставлю тебе также это бессмертие. Если ты даже сам и уйдешь из этой жизни, то все же не перестанешь находиться среди образованных людей и быть в общении с лучшими. Посмотри, например, на знаменитого Демосфена - чей он был сын и чем сделала я его. Или вспомни Эсхина, сына танцовщицы: благодаря мне сам Филипп служил ему. Даже Сократ, воспитанный скульптурой, как только понял, в чем заключается лучшее, сразу же покинул ваяние и перебежал ко мне. А ты ведь сам знаешь, что он у всех на устах.