Ho открытие Вильмаркэ вывело их из затруднения. Имя Lancelot пишут и писали так по ошибке, сливая с именем предшествующий ему член: l’Ancelot. Так, например, читается в романе д’Ожье: "Nest mie de la fable Ancelot ne Tristan". A ancelot не что иное, как уменьшительное от ancel - слуга, служитель, как от boissel-boisselot, Michel-Michelot и т. п. Вместе с тем это перевод кельтского Mael - serviteur, domestic, man of duty; так называется одно лицо в древних кельтских преданиях, откуда французские романы заимствовали вместе с названием героя и его легенду. Таким образом, гипотеза спасена - но здесь именно и начинаются затруднения. Все, что говорится о Маэле (Malgo, Maglocunus) у бардов VI и следующих веков, в триадах, в Epistola Gildae, наконец у Ненния и Гальфрида, частью не имеет никакого отношения к Ланселоту, кроме предполагаемого тождества имени, или не заслуживает внимания, пока не устранены справедливые подозрения ученых относительно воображаемой древности триад и стихотворений, приписываемых старым бардам. Что источниками подобного характера надо пользоваться осторожно - с этим согласны даже такие заинтересованные специалисты, как Сан-Марте. Ближайшее затем свидетельство о Маэле находится в "Житии святого Гильды", написанном Карадом из Ланкарвана. Маэль (Melvas) царит в Соммерсетшире, где его осаждает Артур. Вильмаркэ и Сан-Марте относят Карадока к XII в., делая его современником Гальфрида; Сан-Марте с оговоркой, что сообщаемая им легенда древнее Карадока, а стало быть, самого древнего романа о Ланселоте. Последнее предположение сделано единственно ввиду теории и ни на чем не основано. Мы скорее согласны с Хольцманом, "что "Жизнь Мерлина" древнее Гальфрида и написана еще в XII в. - это предположение совершенно произвольное. Она позднее прозаического романа, в котором увоз царицы рассказан в существенно тех же чертах".
И здесь, стало быть, как в вопросе о Mabinogion, древнейшими оказались не кельтские редакции, а французские, из которых первые заимствовали. После этого и происхождение их нельзя искать в тесных границах кельтской народности. Рассказ барда XIV в. Давида ап Гвиллима о похищении Маэлем Артуровой жены мы приводим только для полноты: он позднее романов, и к нему еще в большей мере может быть приложено сказанное о биографии Гильды. По этому рассказу, молодой Маэль узнает, что любимая им Гвенхвивар должна гулять в лесу; сбрасывает с себя платье и, устроив себе пояс из листьев, сторожит ее в этом виде, спрятавшись в кустарнике. Он похищает ее и уносит в свое царство, тогда как дамы, сопровождавшие царицу, бегут в страхе от воображаемого сатира.
Таким образом, Ланселот, или Анселот, снова ускользнул из рук кельтологов, и мы можем спросить его, почему он так назван? В романе о нем нет ничего, что б отвечало его необъяснимому прозвищу: слуга, служитель; разве понимать это определение в более широком смысле: раба, пленника? Он в самом деле в плену у Мелеагаша, откуда его освобождает сначала жена сторожа, в другой раз царевна; французский роман, обработанный Ульрихом фон Цацикхофеном, обстоятельно рассказывает, как он томился в неволе у Лимерa и Мабузa. Мерлин лучше отвечает тому и другому значению слова: он пленник, которого приводят насильно, в узах; затем он становится действительно слугою, помощником царя. Анцелот, похищающий жену Артура, - не есть ли это пленник Мерлин, вымещающий за свое долгое рабство, как Китоврас и Асмодей в соломоновском сказании? Если образы и легенды теперь разделились, то причину тому мы уже указали в постоянно дружелюбных отношениях Мерлина к Артуру, как представляет их себе роман. Мерлина и Ланселота заставляют еще сблизить между собой их общие связи с Вивианой: как она обольстила своей красотой Мерлина и, выведав у него тайну его чар, пользуется ими, чтоб приковать его к себе навеки, так она уводит молодого Ланселота, чтобы воспитать его в царстве фей. Заметим, наконец, что в циклических обработках сказаний Круглого Стола Ланселот обыкновенно следует за Мерлином и что, наоборот, краткое изложение последнего романа служит нередко введением к отдельным редакциям романа о Ланселоте.
Вместе с Ланселотом романы Круглого Стола часто упоминают о Клижесе (Cliget, Cliges, Giles, Eliges, Eljes, Elis). И с другими лицами романов Круглого стола он сопоставляется часто. Например, с Персевалем; его любовь к Фенисе напоминает анонимному труверу нежные отношения Тристана и Изольды. Он вообще тесно связан со всем этим романтическим родом и с семейством Артура: его мать - Сордамур (Sore d’Amors), племянница Артура, сестра Гаванa; отец Александр - сын императора, царившего в Константинополе и Греции. Устраненный от престола дядей своим Алисом, Клижес сопровождает его в Германию, где Алис сватается за дочь немецкого императора, Фенису (Fenice). Клижес и Фениса страстно влюбляются друг в друга; последняя поверяет тайну няньке - Тессале; та советует своей питомице не противиться свадьбе, а со своей стороны обещает помешать совершению брака волшебным напитком, который следовало поднести мужу. Пока молодые едут в Афины, Клижес удаляется ко двору короля Артура; но ни блестящие подвиги, ни далекие странствия не могут заглушить в нем любви к Фенисе, и его снова тянет в Грецию, посмотреть на нее. Принятый с большими почестями при дворе дяди, он успевает открыться Фенисе, и оба составляют план к побегу. Тессала должна изготовить зелье, приняв которое, Фениса заболеет и станет точно мертвая; ее похоронят, и тогда Клижес с помощью верного своего слуги Жана похитит ее и увезет в Германию. Фениса так и поступает; обман удается, несмотря на вмешательство трех докторов из Салерно, которые наливают ей на руку расплавленный свинец, чтоб удостовериться в ее смерти. Клижес увозит ночью мнимо умершую, которую Тессала снова приводит в себя и заживляет ее раны. По прошествии двух лет Алис открывает убежище любовников, еще не успевших выбраться из Греции; они бегут в Англию искать помощи у короля Артура; готовится борьба, когда приходит весть о смерти Алиса, и Клижес возвращается с Фенисой, чтобы вступить во владение дедовским царством. Так рассказывает Кретьен де Труа в своем "Клижесе". Подробности романа напоминают легенды о Тристане и Изольде, о Ланселоте и Жиневре, но еще более знакомую нам апокрифическую повесть об увозе Соломоновой жены. Это убеждает нас, что и источник сказания о Ланселоте и Тристане следует искать в том же направлении. Если в романе, содержание которого мы передали, Клижес играет роль Китовраса, а стало быть, "первого Морольфа" в предполагаемом древнейшем содержании его саги, то в английской балладе "Sir Cleges" он - комическое лицо, напоминающее второго Морольфа и его шутовские выходки при дворе Соломона. Эта параллель многознаменательно протягивается и на Мерлина, потому что и Cleges приводится в связь с королем Утером. Он хочет поднести последнему подарок, но привратник и управитель дома допускают его к королю лишь под условием, что он поделится с ними наградой, какую за то получит. Cleges просит себе в награду двенадцать ударов палкой, которыми и делится по уговору. Сближение Клижеса с Морольфом и Мерлином делает вероятной связь романа и баллады, на которую указывали уже Франциск Мишель ("Roman de la Violette") и Грассе ("Sagenkreise") и которую отрицал Холланд.
Но это сближение не единственное. "Во французской литературе встречается много рассказов, в которых нельзя не признать стиль греческого романа или обработку романтических сюжетов из греческого мира, - говорит Гервинус. - Так, например, в романе о Раймонде дю Бусге (du Bousguet), в легендарном сборнике Бернара, во "Флоре и Бланшефлер", в "Гильоме Английском" Кретьена де Труа, в "Parthenopeus" и родственном ему "Florimond", который и написан был по-французски природным греком (1188)". Прибавим к этому "Jourdain de Blaivies", оригиналом которого Хофман считает византийскую повесть об Аполлонии Тирском. Но византийцы, со своей стороны, были большей частью лишь посредниками, пересказчиками восточных повестей; торговые сношения, крестовые походы были путями распространения; к ним мы присоединили еще еретическую пропаганду и широкое влияние апокрифической литературы. Пути эти должны были коснуться прежде всего южноевропейского побережья, Италии и Прованса. Не разделяя всех мнений Фориэля, мы тем менее склонны разделить то общее отвержение, с каким современная европейская наука относится к его гипотезе о первенстве провансальского романа перед французским. Цикл Карла Великого и его феодальных паладинов был слишком далек от провансальцев, и они могли принять его лишь из вторых рук, в обработке северных труверов. Но Мерлина и Ланселота, Тристана и Клижеса им нечего было искать в далеких преданиях кельтов, когда источники легенд и, может быть, самих названий были у них под руками, в восточно-византийских пересказах. Tacco называет трубадура Арнаута Даниеля автором романа о Ланселоте; свидетельство, к сожалению, слишком позднее, чтобы на нем можно было основаться; но еще Данте приписывал тому же трубадуру prose di romanzi ("Чистилище". XXVI, 118), a название gran maestro d’amor, которое дает ему Петрарка ("Триумф любви" IV, 40), необъяснимое из лирических стихотворений Даниэля, получает смысл, если допустить, что еще в XIV в. он считался автором "Ланселота". Так заключает Диц, и ничто не мешает предположить, что Данте мог иметь под руками провансальский текст романа и читал его сам, прежде чем дать в руки Франческе и Паоло, в известном эпизоде "Ада":
В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ (V, 127–128).
Глава 6
БЛАГОРОДНЫЙ РАЗБОЙНИК
Артур и Робин Гуд. - Двойственная природа Робин Гуда. - Робин Добрый Малый. - Время Робин Гуда. - Робин Гуд и шериф Ноттингемский. - Лесное братство. - Робин Гуд в современной трактовке.
Артур - олицетворение Британии мифологической, эпической, рыцарской, идеальный правитель, покровитель страны, который в урочный час непременно придет на выручку своим соплеменникам. Однако чем дальше в прошлое уходила "эпоха первотворения", когда закладывались основы британской нации, тем "бестелеснее" и возвышеннее, тем отстраненнее делался образ Артура. А ведь национальный символ должен быть, если позволительно так выразиться, символом "из плоти и крови", "ангельская природа" ему противопоказана (кстати сказать, даже в христианском универсуме национальными символами становились, как правило, святые и угодники, но не Божество - вспомним, к примеру, Георгия Победоносца или Николая Угодника, ирландского святого Патрика или валлийского Давида). Иными словами, Артуру потребовалось найти "заместителя", способного нести национальную идею. И таким "заместителем" оказался Робин Гуд.
В биографии любого легендарного персонажа обязательно присутствуют некое обстоятельство или некая характеристика, отличающие его от простых смертных. Для Робин Гуда таким обстоятельством стало его рождение - он был рожден в лесу. Баллада гласит:
Иные поют о зеленой траве,
Другие - про белый лен…
А третьи поют про тебя, Робин Гуд,
Не ведая, где ты рожден.
Не в отчем дому, не в родном терему,
Не в горницах цветных -
В лесу родился Робин Гуд
Под щебет птиц лесных.
Для мифологического сознания лес всегда выступал олицетворением хаоса, диким, неосвоенным пространством, которое противопоставлялось пространству упорядоченному, культурному, освоенному; дом и лес - антагонисты, посюсторонний и потусторонний мир. Поэтому факт рождения в лесу делает Робина "человеком двух миров", он принадлежит и миру людей, поскольку его отец и мать - обыкновенные мужчина и женщина, своей любовью нарушившие сословные запреты; и одновременно принадлежит миру фейри, которые управляют лесом как владением хаоса. Шервудский лес (или лес Барнсдейл), в котором обитают "веселые молодцы" Робин Гуда, таким образом, также получает мифологическую трактовку.
Робин Гуд. Средневековая миниатюра.
Эта "двойственность природы" Робин Гуда проявляется и в его прославленной меткости ("никто не может так стрелять, если только он не продался дьяволу"), и в многочисленных уловках, с помощью которых он ускользает от своих преследователей. Кроме того, по средневековым поверьям, вольные стрелки (а Робин Гуд был из их числа) считались слугами дьявола. Недаром в английском фольклоре произошло отождествление Робин Гуда с Робином Добрым Малым, иначе Паком, или Пэком, памятным по шекспировскому "Сну в летнюю ночь". У Шекспира фея, с которой беседует Робин, говорит:
Да ты… не ошибаюсь я, пожалуй:
Повадки, вид… ты - Робин Добрый Малый?
Тот, что пугает сельских рукодельниц,
Ломает им и портит ручки мельниц,
Мешает масло сбить исподтишка,
То сливки поснимает с молока,
То забродить дрожжам мешает в браге,
То ночью водит путников в овраге;
Но если кто зовет его дружком, -
Тем помогает, носит счастье в дом.
Существует книга, которая называется "Робин Добрый Малый, его безумные шутки и веселые проказы". Если верить анонимному автору этой книги, Робин - полукровка, сын короля фейри Оберона и деревенской женщины. В нежном шестилетнем возрасте он сбежал из дома, и до тех пор никаких чудесных способностей у него не было. Однажды он заснул в лесу, а пробудившись, увидел рядом золотой свиток с текстами заклинаний; то был подарок Оберона. Отец наделил его даром оборотничества и наказал использовать свои таланты во зло неправедным людям и во благо добрым. Ему было обещано, что, если он исполнит наказ, его со временем приведут в Волшебную Страну.
Первое письменное упоминание о Робин Гуде датировано 1304 г. (анонимная поэма об Уильяме Уоллесе, в которой последний называется "шотландским Робин Гудом"), но не подлежит сомнению, что легенда вошла в обиход задолго до этого времени. По сообщению шотландского хрониста Эндрю из Винтауна, Робин Гуд и Маленький Джон вершили свои разбойничьи дела между 1283 и 1285 гг. Другой хронист, Джон Фордун, записывает под 1266 г.: "Около этого времени стало ведомо в окрестностях о знаменитом Роберте Гуде, Маленьком Джоне и их сообщниках. Жили они изгнанниками в лесной чащобе, и про них рассказывали всякие небылицы и распевали песни, восхвалявшие деяния этих людей". Третий хронист, Джон Мейджор, утверждает, что Робин действовал в правление Ричарда Первого: "Доподлинно известно, что в годы правления короля Ричарда Первого бесчинствовали в Англии самые знаменитые из разбойников, Роберт Гуд и Маленький Джон; они щадили бедняков, но избавляли от всякого имущества людей зажиточных. Убийств они не совершали, разве что только когда на них нападали. У Роберта был отряд в сто лучников, закаленных воинов, с которыми в бою не сумели бы совладать и четыре сотни человек. Подвиги Роберта известны по всей Англии. Он не допускал, чтобы кто-либо оскорблял женскую честь или покушался на добро бедняков, и делился с последними награбленным богатством. Как грабитель он заслуживает всяческого осуждения, но не приходится сомневаться, что среди грабителей он - самый щедрый и благородный."
Территория Робин Гуда.
Ричард Первый, о котором говорит Мейджор, - это Ричард Львиное Сердце. Сегодня принадлежность Робин Гуда эпохе крестовых походов не подвергается сомнению и как-то забылось, что в "Жесте о Робин Гуде" упоминается "добрый король Эдвард" - вероятно, Эдуард I.
Но куда важнее, нежели датировка, вопрос, который возникает всякий раз, когда мы имеем дело с легендарным персонажем, да еще превратившимся в национальный символ: существовал ли Робин Гуд на самом деле, или он выдумка, или же он - мифологическая фигура?
Что касается мифологичности Робин Гуда, то, если не считать упомянутого выше слияния в фольклоре образов Робин Гуда и Робина Доброго Малого, нет никаких подтверждений теориям относительно того, что Робин - "осовремененная версия" бога плодородия или лесного бога. Подобных предположений не подтверждают и сами тексты: не будем забывать, что в балладах неоднократно подчеркивается, как Робин предан Деве Марии (по "Жесте", он возвращает только что ограбленному им рыцарю 1400 золотых монет, когда тот упоминает имя Богоматери).