Но в действительности, несмотря на то, что в нашей возможности заботиться только об одном и привязываться только к одному, мы предпочитаем заботиться о многом и быть привязанными ко многому – к телу, имуществу, брату, другу, чаду, рабу. И поскольку мы привязаны ко многому, то нас все это обременяет и отвлекает. Поэтому, если плыть невозможно , мы сидим терзаясь и беспрестанно выглядываем: "Какой дует ветер?"- "Борей". Какое нам дело до него? "Когда подует Зефир?" Когда будет угодно ему, милейший, или Эолу. Не тебя ведь бог сделал распорядителем ветров, а Эола . "Как же быть?" Получше устраивать то, что зависит от нас, а всем остальным пользоваться так, как оно есть по своей природе. "Как же оно есть по своей природе?" Как хочет бог. "Значит, чтобы сейчас отрубили голову только мне?" Что же, ты хотел бы, чтобы отрубили всем, к твоему утешению? Не хочешь ли ты подставить голову так, как какой-нибудь Латеран в Риме, которого Нерон велел обезглавить? Он подставил голову, ему нанесли удар, и так как удар сам оказался слабым, он чуть сжался – и снова подставил ее. А еще раньше, когда явился Эпафродит и стал расспрашивать его о причине столкновения, он ответил: "Если я захочу сказать, то я скажу твоему господину".
– Чем же следует руководствоваться в таких вещах? – Да чем иным, как не знанием того, что мое и что не мое, что в моей возможности и что не в моей возможности? Я должен умереть. Так разве вместе с тем и стенать? Быть закованным. Разве вместе с тем и скорбеть? Быть изгнанным. Так разве кто-нибудь мешает мне вместе с тем смеяться, не поникать духом, благоденствовать? "Открой тайну". – "Нет. Это ведь зависит от меня". – "Но я закую тебя". – "Человек, что ты говоришь? Меня? Ты закуешь мою ногу, а мою свободу воли и Зевс не может одолеть". – "Я брошу тебя в тюрьму". – "Бренное тело". – "Я обезглавлю тебя". – "Когда же я говорил тебе, что только моя голова неотрубаема?"
Вот к чему следовало бы приучать себя занимающимся философией, вот о чем писать каждый день, вот в чем упражняться. Трасея говаривал: "По мне лучше казнь сегодня, чем изгнание завтра". Что же ему сказал Руф? "Если ты выбираешь это как более тяжелое, что за глупый выбор? А если как более легкое, кто тебе дал выбирать? Не хочешь ли ты приучать себя довольствоваться тем, что дано?"
Что ведь поэтому говорил Агриппин? "Сам я себе препятствий не создаю". Ему сообщают: "Тебя судят в сенате". – "Да будет судьба благосклонна! Однако уже пять часов (а в этот час он по своему обыкновению упражнялся и затем обмывался холодной водой), пойдем поупражняемся". Когда он кончил упражняться, пришли и сказали ему: "Ты осужден". – "На изгнание, – спрашивает он, – или на смерть?" – "На изгнание". – "А имущество что?" – "Не изъято". – "Позавтракаем, значит, в Ариции ".
Вот это и есть приучить себя к тому, к чему следует приучать себя: сделать стремление и избегание неподвластным помехам и не терпящим неудач. Я должен умереть. Если уже, я умираю, а если через некоторое время, сейчас я завтракаю, поскольку настал час завтрака, и вот тогда я умру. Как? Как подобает возвращающему чужое.
2. Как блюсти то, что к лицу, во всем
Для существа, обладающего разумом, невыносимо только неразумное, а разумное выносимо. Побои не невыносимы по своей природе. – Как это так? – Смотри, как: лакедемоняне претерпевают бичевание, убежденные в том, что это разумно . – А повеситься это не невыносимо? – Во всяком случае, когда кто-то убежден в том, что это разумно, он идет и вешается. Словом, если мы обратим внимание, то найдем, что ничто так не удручает существо, обладающее разумом, как неразумное, и наоборот, ничто так не привлекает его, как разумное. Однако разумное и неразумное у одного оказывается одним, у другого другим, так же как и благо и зло, полезное и неполезное. Поэтому, главным образом, нам и нужно образование , чтобы мы научились применять общее понятие о разумном и неразумном к частным случаям согласно природе. А для суждения о разумном и неразумном каждый из нас исходит не только из ценностей того, что относится к внешнему миру, но и того, что каждому из нас к лицу. Ведь кому-то одному кажется разумным подавать ночной горшок, поскольку он только то имеет в виду, что если не подаст, то получит побои и не получит еды, а если подаст, то не претерпит ничего сурового или тягостного, а кому-то другому не только самому подать кажется невыносимым, но и стерпеть, когда другой подает. Так вот, если ты меня спросишь: "Подавать ли мне горшок или нет?", я скажу тебе, что получить еду ценится больше, чем не получить, и быть выдранным ценится меньше, чем не быть выдранным, так что, если ты меришь свое по этим меркам, иди подавай. – Но это был бы несообразно со мной. – В этом ты сам должен разбираться, не я, потому что именно ты знаешь, сколько ты для себя стоишь и за сколько ты продаешь себя. Ведь одни продают по одной цене, другие – по другой. Поэтому Агриппин Флору , раздумывавшему, следует ли выступить в зрелищах Нерона, чтобы и самому исполнить какую-то роль, сказал: "Выступи". А когда тот спросил: "Почему ты сам не выступаешь?", он ответил: "Я и не думаю". В самом деле, раз человек раздумывает о таких вещах, сопоставляя и рассчитывая ценности того, что относится к внешнему миру, значит, он близок к людям, забывшим о своем лице. О чем ведь ты меня спрашиваешь? "Смерть предпочтительнее или жизнь?" Я отвечаю: жизнь. "Страдание или удовольствие?" Я отвечаю: удовольствие. "Но если я не буду играть в трагедии, мне голову отрубят". Стало быть, иди и играй в трагедии, а я играть и трагедии не буду. "Почему?" Потому что ты сам считаешь себя одним каким-то утком среди утков туники. "Так что же?" Тебе было надо думать о том, как бы тебе быть подобным остальным людям, точно так же как и уток не хочет иметь ничего исключительного по сравнению с остальными утками. А я хочу быть пурпурной полосой, той небольшой и блистательной частью, благодаря которой и все остальное представляется великолепным и прекрасным . Так что же ты мне говоришь: "Уподобься большинству"? Да как я тогда буду пурпурной полосой?
Все это знал и Приск Гельвидий , и, зная, делал. Когда Веспасиан повелел ему, чтобы он не являлся в сенат, он ответил: "От тебя зависит не дозволить мне быть сенатором, но пока я буду им, я должен являться". – "Ну являйся, – говорит тот, – но молчи". – "Не запрашивай моего мнения, и я буду молчать". – "Но я должен запросить мнение". – "А я – сказать то, что представляется справедливым".- "Но если ты скажешь, я убью тебя". – "Когда же я говорил тебе, что я бессмертен? И ты сделаешь то, что твое, и я – то, что мое. Твое – убить, мое – умереть без трепета. Твое – изгнать, мое – отправиться без печали". Какую же пользу принес Приск, один? А какую пользу приносит пурпурная полоса тоге? Да какую иную, как не ту, что блистает на ней пурпурной полосой и для все остального служит прекрасным примером? А другой, если бы при таких обстоятельствах цезарь воспретил ему являться в сенат, сказал бы: "Благодарю за то, что щадишь меня". Такому цезарь и не стал бы запрещать являться, зная, что он или будет сидеть, как глиняный кувшин, или, если будет говорить, скажет то, что, как он знает, угодно цезарю, и даже присовокупит к этому еще больше.
Так и один атлет, которому угрожала смерть, если он не даст отсечь себе срамную часть, когда пришел к нему брат (а был он философ) и сказал: "Ну, брат, что ты намерен делать? Отсечем эту часть, и будем еще в гимнасий ходить?", не склонился, но стойко выдержал и умер.
А когда кто-то спросил: "Как он сделал это? Как атлет или как философ?", – Как мужчина, – сказал он, – но мужчина, провозглашенный победителем на Олимпийских играх и состязавшийся в них, в таких местах проводивший свою жизнь, а не у Бата умащавшийся. А другой бы даже голову дал себе отрубить, если бы мог жить без головы. Вот что такое "к лицу". Так это сильно в тех, кто привык сообразовываться с этим. "Ну-ка, Эпиктет, обрейся". Если я философ, то я говорю: "Не обреюсь" . – "Но я голову тебе снесу". – "Если для тебя лучше, снеси".
Кто-то спросил: "Как же каждому из нас осознавать то, что к лицу ему?" – А как бык, – сказал он, – при нападении льва один осознает свою подготовленность и бросается вперед в защиту всего стада? Не ясно ли, что сразу вместе с подготовленностью появляется и осознание ее? Стало быть, и всякий из нас, у кого будет такая подготовленность, непременно будет осознавать ее. А сразу вдруг быком не становятся, как и благородным человеком, нет, нужно пройти суровую закалку, подготовиться и не браться необдуманно за ничуть не подобающее.
Только обдумай, за сколько ты продаешь свою свободу воли, человек. Во всяком случае, не продавай ее дешево. А великое и исключительное подобает, пожалуй, другим – Сократу и таким, как он. – Почему же, если мы по природе рождены для этого, не все или не многие становятся такими? – Разве кони все становятся быстроногими, разве собаки все – охотничьими? Что же, раз я неодаренный, значит, мне из-за этого отказаться от заботы? Ни в коем случае! Эпиктет лучше Сократа не будет. Но если не хуже , этого мне достаточно. Ведь я не буду и Милоном , и все же я не оставляю без заботы свое тело. Не буду и Крезом, и все же не оставляю без заботы свое имущество. Словом, мы не отказываемся от заботы о чем бы то ни было из-за того, что не надеемся достичь вершины.