Страсть (…) уступает не рассуждениям, а насилию.
Врачами становятся не по руководствам.
Рука есть орудие орудий.
Принять за исходную посылку ложь и принять за исходную посылку невозможное – не одно и то же. Из невозможной предпосылки следует невозможное заключение.
[Из всех животных] только человек (…) способен смеяться.
Из ложных посылок можно вывести истинное заключение.
Человек по природе своей есть существо политическое.
Человек есть существо общественное в большей степени, нежели пчелы и всякого рода стадные животные.
Тот, кто в силу своей природы (…) живет вне государства, (…) либо животное, либо божество.
Раб – некая одушевленная собственность.
Одно мужество свойственно начальнику, другое – слуге.
К тому, что составляет предмет владения очень большого числа людей, прилагается наименьшая забота.
При общности имущества для благородной щедрости (…) не будет места, и никто не будет в состоянии проявить ее на деле, так как щедрость сказывается именно при возможности распоряжаться своим добром.
Бедность – источник возмущений и преступлений.
Если исправление закона является незначительным улучшением, (…) не столько будет пользы от изменения закона, сколько вреда, если появится привычка не повиноваться существующему порядку. (…) Легкомысленно менять существующие законы на другие, новые – значит ослаблять силу закона.
В чем разница: правят ли женщины, или должностные лица управляются женщинами? Результат получается один и тот же.
Покупающие власть за деньги привыкают извлекать из нее прибыль.
Государство есть совокупность граждан.
Толпа о многих вещах судит лучше, нежели один человек, кто бы он ни был.
Средний достаток (…) всего лучше. (…) Трудно следовать доводам разума человеку (…) сверхсильному, сверхзнатному, сверхбогатому или наоборот, человеку сверхбедному, сверхслабому, сверхуниженному.
Одни не способны властвовать и умеют подчиняться только той власти, которая имеется у господ над рабами; другие же не способны подчиняться никакой власти, а властвовать умеют только так, как властвуют господа над рабами.
Те государства имеют хороший строй, где средние (…) сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности.
Государственный строй губит скорее алчность богатых, нежели простого народа.
Внутренние распри [в государстве] возникают не по причине мелочей, но из мелочей.
Распри среди знатных приходится расхлебывать всему государству.
Общий страх объединяет и злейших врагов.
[Прежде] демагоги [вожди народа] были из среды полководцев (…), теперь же (…) демагогами становятся те, кто умеет красно говорить.
Олигархия разрушается (…), когда в ней образуется другая олигархия.
Самое главное при всяком государственном устройстве – (…) устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться.
В демократиях следует щадить состоятельных людей и не подвергать разделу не только их имущество, но и доходы.
Многое из того, что кажется свойственным демократии, ослабляет демократию.
Демагогам [вождям народа] (…) следовало бы всегда говорить в пользу состоятельных, а (…) олигархи должны были бы радеть об интересах народа.
Большинство тиранов вышли, собственно говоря, из демагогов, которые приобрели доверие народа тем, что чернили знатных.
Ненависть более рассудочна [чем гнев]: ведь гнев сопряжен с горестным чувством, так что нелегко быть рассудительным; напротив, вражда горечи в себе не содержит.
Крайняя демократия – та же тирания, только разделенная среди многих.
Чем меньше полномочий у царской власти, тем она долговечнее.
И демос [народ] желает быть своего рода монархом. Поэтому и тут (…) льстецы в почете (…) (ведь демагог – льстец народа).
Уделять (…) почести должен сам тиран, а наложение кары поручать другим.
Для сохранения (…) единодержавной власти [следует] (…) никого в отдельности не возвеличивать, а если уж приходится делать это, то возвышать нескольких лиц, потому что они будут следить друг за другом.
Одно из условий свободы – по очереди быть управляемым и править.
Власть над свободными людьми более прекрасна (…), чем господство над рабами.
Гражданин должен (…) властвовать над своим (…) государством.
Большинство государств, обращающих внимание лишь на военную подготовку, держатся, пока они ведут войны, и гибнут, лишь только достигают господства. Подобно стали, они теряют свой закал во время мира.
Конечной целью войны служит мир, работы – досуг.
Тело должно быть развито, но не посредством изнурительных упражнений и не только в одну сторону, как это бывает у атлетов.
Мы всегда больше любим наши первые впечатления.
Для умения пользоваться досугом в жизни нужно кое-чему учиться, кое в чем воспитаться.
Физическое напряжение препятствует развитию ума, напряжение умственное – развитию тела.
Еще вопрос, служит ли музыка к облагораживанию нравов.
Чтобы уметь судить о деле, нужно самому уметь его делать.
Смешное есть некоторая ошибка и уродство, небезболезненное и безвредное; так, (…) смешная маска есть нечто безобразное и искаженное, но без боли.
Поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история – о единичном.
Даже известное известно лишь немногим.
Большая разница, случится ли нечто вследствие чего-либо или после чего-либо.
Поэзия – удел человека или одаренного, или одержимого.
Чудесное приятно; это видно из того, что все рассказчики, чтобы понравиться, привирают.
В поэзии предпочтительнее невозможное, но убедительное, возможному, но неубедительному.
Хорошо составленные законы (…) должны (…) оставлять как можно меньше произволу судей, (…) потому что (…) законы составляются людьми на основании долговременных размышлений, судебные же приговоры произносятся на скорую руку.
Если позорно не уметь владеть своим телом, то не менее позорно не уметь владеть словом.
Дело врачебного искусства заключается не в том, чтобы делать всякого человека здоровым, но в том, чтобы, насколько возможно, приблизиться к этой цели, потому что вполне возможно хорошо лечить и таких людей, которые уже не могут выздороветь.
Риторика (…) имеет в виду то, что убедительно для всех (…). Ведь и сумасшедшим кое-что кажется убедительным.
От одинаковых причин получаются одинаковые следствия.
Счастье есть благосостояние, соединенное с добродетелью.
Сущность богатства заключается более в пользовании, чем в обладании.
Красота (…) различна для каждого возраста.
То, ради чего совершено много трудов и сделано много издержек, (…) [уже поэтому] представляется благом.
Хорошие (люди] – те, которых не порицают даже враги.
Терпеть несправедливость лучше, чем делать несправедливость.
Из двух вещей приятнее та, которая доставляет удовольствие с меньшей примесью горечи и более продолжительное время.
Лучше то, что труднее.
Из двух благ (…) лучше то, что бывает в конце жизни, ибо то, что бывает под конец, в большей степени обладает свойствами цели.
Цель демократии – свобода, олигархии – богатство, аристократии – воспитание и законность, тирании – защита.
Хорошо казаться человеком, действующим со гласно заранее принятому намерению; поэтому случайности и нечаянности следует считать за нечто, входившее в наше намерение.
Когда ты хочешь хвалить, посмотри, что бы ты мог посоветовать, а когда хочешь дать совет, посмотри, что бы ты мог похвалить.
Не от богатства и бедности люди поступают несправедливо.
Между местью и наказанием есть разница: наказание производится ради наказуемого, а мщение ради мстящего, чтобы утолить его гнев.
Мы не гневаемся на того, кого считаем недоступным нашей мести.
И в горестях и в слезах есть (…) своего рода наслаждение: горечь является вследствие отсутствия любимого человека, но в припоминании и некоторого рода лицезрении его – что он делал и каков он был – заключается наслаждение.
Быть объектом удивления приятно уже потому, что с этим связан почет.
[Обижают] и врагов, и друзей, потому что первых обидеть легко, а вторых приятно.
Правда заключается (…) в том, чтобы (…) иметь в виду не закон, а законодателя, не букву закона, а мысль законодателя, не самый поступок, а намерение человека, не часть, а целое.
И забывчивость может вызывать гнев, например, забвение имен, хотя это вещь незначительная. Дело в том, что забывчивость кажется признаком пренебрежения.
Умеющие перенести шутку и прилично пошутить (…) доставляют одинаковое удовольствие своему ближнему.
Никто не любит того, кого боится.