И вновь я пошлепал по покрытому лужами проулку вдоль глухих заборов в сторону поймы на север, имея хорошим ориентиром желтую шестиэтажку за спиной. В мое время этот дом был самым старым в Нагатино, а сейчас это новостройка, только-только законченная. Дойдя до спуска к болоту, уже за линией других домов, прямо на склоне увидел маленький домишко, самого непрезентабельного вида. Постоял, глядя на него через забор, да, похоже, комната там всего одна. Не годится, стоит мне только рюкзак распаковать, так сразу паника поднимется. Придется ходить по всем домам подряд, искать, а время к вечеру. Максимум, что сегодня могу успеть, если не повезет, так это еще в Новинках поискать.
Пока я гонял в голове эти невеселые мысли, дверь дома открылась и вышла на белый, вернее, в данный момент серый, свет болезненного вида женщина и с усмешкой, поздоровавшись, сказала:
- Ну что встал как истукан? Проходи в дом, не месяц май на дворе, там говорить будем.
Я не нашелся сразу, что ответить, и только ошарашенно сказал:
- Здрасьте.
После чего, через шаг спотыкаясь, вошел в дом.
Эпизод 4
- Ты проходи, проходи, соколик. Чего на пороге мнешься? - приветливо зазывала мня хозяйка. А мне даже разуться было как-то неудобно. Раньше об этом не думал, но ходит ли вообще кто-нибудь здесь в носках? Впрочем, Артюхина в поезде ничего не сказала, будем надеяться, что и здесь сойдет. Раздевшись в прихожей, отделенной от основного помещения печкой и каким-то еще кирпичным столбом, и оставшись в водолазке навыпуск, чтобы спрятать кобуру с пистолетом, прошел через занавеску в комнату. Изнутри дом выглядел гораздо лучше, чем снаружи, чувствовалась хозяйственная женская рука. Чистенько, но бедненько, вся обстановка внутри не обшитых бревенчатых стен ограничивалась высокой кроватью, столом и парой табуреток. Пол и потолок из мощных, широких досок, видимо, никогда не знали краски. На стенах висели несколько одиночных и групповых фотографий в простых деревянных рамках, дополняла картину почерневшая от времени икона в красном углу. В общем, мне понравилось. Эта избушка живо напомнила мне бабушкин деревянный дом тем, что, казалось, была изнутри наполнена какой-то особенной теплотой и уютом. Хотя постелить чего-нибудь на пол не помешало бы.
- Мне тут сказали, тебя Полиной зовут. Так я Семен, будем знакомы.
- Верно, будем. Ко мне, стало быть, шел, не ошиблась. Зачем?
- Красавица, а хозяин твой где? А то как-то неудобно с моим делом без него разговаривать, - для приличия спросил я.
- В сырой земле хозяин, в Галиции, с шестнадцатого года, так что говори смело, с чем пожаловал. - Ответ меня ничуть не удивил, что-то подобное само на ум просилось, судя по виду хозяйства.
- Не буду ходить вокруг да около, жилье мне нужно. Только, видно, ошибся я, хотел комнату отдельную, а у тебя она одна.
- Нет беды в том, найдется и комната. Ты сам-то откуда будешь? Не праздно спрашиваю, хочу знать, сколько с тебя за жилье брать.
- Да, рабочий я с автозавода. Сварщик. Сегодня только, правда, на работу взяли. Но у меня малость денег на первое время есть, не переживай.
- Ну что ж, пойдем посмотрим комнату твою, потом и о цене договоримся. Только туда вход с улицы, вон, калоши одень, чтобы не обуваться.
Мы вышли из дома и обошли его, со стороны болота он оказался полутораэтажным с низенькой дверцей в полуподвал. Войдя в это помещение, чуть спустившись при этом вниз, я увидел маленькую комнатушку, но с печкой, трубу которой я принял за столб наверху. Приблизительно половину высоты стены составлял массивный кирпичный фундамент, сложенный на взгляд на извести. Выше были бревна с единственной небольшой отдушиной, задвигаемой доской, которая заменяла окно. Внутренняя стена была полностью кирпичной, ее составляли два печных фундамента с дверцей в перемычке между ними. В пустом помещении из всего внутреннего убранства были только простые деревянные нары на земляном полу.
- Ну как, нравятся хоромы? - спросила Полина как-то грустно и вместе с тем иронично.
- На безрыбье… Впрочем, подходяще, обживусь.
- Тогда червонец с тебя. За месяц.
Приятно удивленный незначительностью цены, которая была ниже в три раза, чем объявленная прошлой хозяйкой, я тут же, не раздумывая, согласился.
- Семен, а ты надолго ль в наши края? - Полина постаралась спросить как бы мимоходом, но я заметил какой-то интерес.
- Думаю, что навсегда, - ответил исходя из опыта в прошлом мире, в котором если я и уезжал куда-то с малой родины, меня все время непреодолимо тянуло обратно, даже если условия жизни на новом месте были много лучше. Впрочем, тогда это зависело только от меня, сейчас же обстоятельства могли оказаться сильнее. - Полина, как бы нам с тобой насчет готовки договориться? В смысле, чтобы мне на это дело не отвлекаться, не могла бы ты готовить на двоих? Деньги на еду я сверху накину.
- Накинешь, хорошо. И по дому помогать будешь, - тут же выставила она дополнительное условие.
- Но только по выходным, - уточнил я.
- Договорились.
На этом, по сути, переговоры и закончились, уточнив мелкие бытовые детали и выяснив, что у хозяйки своя баня, остаток дня посвятил помывке и постирушкам после приключений. Почему так много? Это вам не XXI век, пришлось и воды натаскать, и дров наколоть, и баньку истопить. Зато в финале получил наслаждение неземное, сидя в парилке и соскребая с себя пласты наросшей грязи, превращаясь в своих собственных глазах снова в человека. Я бы там до полуночи плескался, но меня выгнала хозяйка, которая, воспользовавшись случаем, тоже решила помыться. На мое замечание, что издревле на Руси мылись вместе, получил решительный отказ и пророчества кар небесных на мою голову, если еще раз посмею до нее домогаться. Пришлось выметаться.
Закончился день совместным ужином, в котором со стороны Полины участвовала каша на воде, а с моей стороны - мелко порезанные засохшие остатки лосятины и бутылка водки, которую Полина тут же припрятала, едва дав мне выпить стопку по поводу новоселья. Не очень-то и хотелось, просто старался наладить более тесный контакт, однако оказался в этой компании единственным пьющим.
Добравшись до своих нар, на которых занял свое законное место набитый душистым сеном матрац, упал на чистое белье и провалился в сон с незатейливой мыслью:
- Нормальная баба, а говорили - ведьма, ведьма.
Глава 6
БАБА-ЯГА
Я толкаю паровоз. Огромный и черный. Не могу видеть, но точно знаю - на котле у него красная звезда. Паровоз дымит и дышит паром, но сам двигаться совершенно не желает. При этом он полностью занимает гнилой деревянный мостик бесконечной протяженности, повисший над туманной пропастью. Мне обязательно нужно на другой берег, там конец пути, и паровоз сам по себе мне нужен как рыбе зонтик, но ни перелезть через него, ни подлезть снизу не могу. Приходится толкать, ежесекундно рискуя сорваться вниз. Бесконечно долго, трудно и опасно.
Наконец мне удается вырваться из этого кошмара в реальность, и я с трудом сажусь на нарах. Самочувствие полностью соответствует затраченным во сне усилиям. Это ж надо! Вторую ночь подряд! Правда, в первую ночь мне снились более разнообразные кошмары, повторяющие в разных извращенных вариантах мои мысли и события последних дней. И немцам я в плен сдавался с трагическими последствиями для собственного здоровья, и лось меня бодал, и под поездом меня тащило, и в Вологде меня резали, а я ничего поделать не мог. Но шедевром были, безусловно, Гайдар с Чубайсом, первый постоянно жрал мою провизию и раздувался все больше и больше, так что я боялся, что когда он лопнет, то загадит всю мою комнатушку, второй же тащил из дома все, что не было жестко закреплено, а то, что было закреплено, отрывал и тоже утаскивал. Я мог только смотреть на это разорение, но помешать был не в силах.
Нечего и говорить, что проснулся я в свой единственный выходной совершенно разбитым и в настроении "утро добрым не бывает", что в последнее время становится привычным. Дополнительно это состояние усугубил представитель народной милиции, заявившийся прямо с самого раннего утра и учинивший формальный допрос "кто, откуда", переросший в допрос с пристрастием, едва он узнал, что прибыл я поездом Архангельск - Москва. Выпытывал, не видел ли я во время поездки подозрительных особ женского пола. Ответ, что путешествовал я в одном купе с членом ЦК ВКП(б), его полностью удовлетворил, и участковый доверительно мне посетовал, что вся московская милиция стоит на ушах по ориентировке на обнаглевшую шпионку, прибывшую этим поездом. А выявил этот факт обходчик, подобравший на путях размокший окурок женских сигарет "Мальборо" и поклявшийся, что раньше его не было, да и бычок совсем свежий, а за ночь прошел единственный пассажирский состав. Мне оставалось лишь помянуть про себя везение дураков.
Бороться с хандрой я принялся традиционным для себя методом, а именно ударным трудом. Переколол весь запас дров на зиму, подправил сарай и забор, сколотил себе из обрезков подобие сундука и стола. Вечером, уставший, но довольный собой упал на матрац, и на тебе - паровоз! Это притом, что сны в моей жизни - чрезвычайно редкое явление. А уж еженощных кошмаров вообще никогда не было. И ведь все припомнил во сне, о чем думал, кроме Бабы-Яги и паровоза. Последний, видимо, синтезирует все мои размышления по главному вопросу, а без старухи с костяной ногой мне только легче. Кстати, соседка Полину ведьмой называла, это что ж выходит - мысли материализуются? Подумал вскользь, и на тебе, через неделю живешь в избушке на курьих ножках.
Посидев маленько и покумекав так и так, решил, что раз кошмары появились именно в этом доме, а хозяйка его, возможно - ведьма, то она во всем и виновата. Надо сходить к ней, разобраться, а то, боюсь, до утра под этим паровозом загнусь. Три часа ночи - самое время делать визиты! Быстро одевшись, вышел на улицу и постучал в дверь.
- Поля! Открывай! Разговор есть.
В избе послышалось сонное бормотание, потом босые ноги прошлепали по полу, и раздался недовольный голос.
- Ну кто там?
- Это я, Семен! Поговорить надо.
- Иди спать, ночь на дворе.
- Да я бы рад, только твоими стараниями мне такие сны снятся, что лучше сразу повеситься.
- Ерунду говоришь, спать иди и мне не мешай!
Я не на шутку разозлился. Она меня еще куда-то посылает!
- Послушай, мне не до шуток! И с ерундой бы я к тебе в этот час не приперся! Не хочешь по-хорошему - подопру дверь и спалю тебя в твоем курятнике к чертовой матери! И буду спать после этого вполне себе спокойно где-нибудь в другом месте! Кошмары мучить не будут.
- Уходи, порчу наведу!
- Не успеешь, - сказал я, подпирая дрыном дверь. - Да и не сможешь. Знаешь, почему ведьм на кострах сжигали? Так я тебе скажу, потому что огонь от всякого колдовства полностью, говорят, очищает. Вот заодно и проверю, правда или нет.
Все это я говорил уже абсолютно равнодушным голосом, собирая оставшиеся после колки дров щепки и складывая их к двери. В избе молчок, ну что ж, чиркнул зажигалкой, и огонек, перепрыгнув в небольшой костерок, который я сложил поодаль от дома, но так, что изнутри этого не было видно, осветил двор и заиграл оранжево-красными сполохами. Потянуло дымком.
- С ума сошел?! Туши скорее! Открываю я, открываю!
- Нет, Поля, это я тебя открываю, - сказал и пнул ногой подпорку, освобождая дверь.
Перепуганная хозяйка выскочила из избы и, осмотревшись, обиженно сказала:
- Дурак! И шутки твои дурацкие!
- Ничуть не хуже, чем твои! - парировал я. - Это что, развлечение у тебя такое, постояльцев сна лишать?
Повисла неловкая пауза, Полина продолжала раздраженно дуться, да и ответить ей было нечего. Я присел на корточки возле костерка, достал приобретенную намедни маленькую трубку, набил табаком из распотрошенных сигарет XXI века и прикурил от головешки.
- А хочешь, расскажу, что мне сейчас снилось? - пыхнул дымком и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Паровоз мне снился, Поля. На хлипком мосту над пропастью. И я его толкал на ту сторону. Сумею - все будет хорошо, остановлюсь - не выдержит мост, рухнет вниз паровоз и я вместе с ним. Так вот, паровоз этот - вы все и есть, Россия вся. Не сумею провести его по мосту - всем крышка. А еще у меня время ограничено, десять лет нам отпущено на все про все. А ты, глупенькая, мне еще мешать вздумала. Нехорошо.
Пока я все это говорил, женщина внимательно на меня смотрела и задумчиво выдала в ответ:
- А ведь не врешь. Или сам в это больше, чем в Бога, веришь.
- Не вру, Поля, не вру. Поэтому на пути у меня лучше не становиться, раздавлю как букашку без сожаления, просто потому, что слишком многое на кону. Пойми меня и не мешай, не надо. Ты уж постарайся, чтобы мне спокойно спалось, ладно?
- Ладно. Но твое жилье будет вдвое дороже стоить! - согласилась и тут же торопливо добавила хозяйка.
Тут я не удержался и расхохотался в голос от осенившей меня простой мысли.
- Постой, ты что, получается, плату вперед берешь, а потом через пару дней постояльцев выживаешь? Да так, что они убегают, про все позабыв? Ну ты и прохиндейка!
- Хозяйства у меня своего нет, земли нет, жить как-то честной вдове надо? Летом к кулакам батрачить нанимаюсь, а сейчас чего? С голоду помереть? - в ее голосе переплелись одновременно и злость, и горечь. - А чужих в своем доме не терплю, один в нем мужик был и впредь будет!
- Вот что, красавица, когда договаривались, никто тебя за язык не тянул. Так что, условия пересматривать не будем. Плату за месяц вперед ты получила, придется меня этот месяц терпеть. Потом уйду, мне с такой мошенницей под одной крышей тоже как-то неуютно. Все! Спокойной ночи.
Я повернулся к собеседнице спиной, в которую полетели и отскочили, осыпавшись осенними листьями под сырым ветром, обрывки восклицаний:
- Да я… Да ты…
Сказать что-то более связное женщина, задыхаясь от злости и возмущения, не смогла или, что более вероятно, не посмела.
Наконец, вытянувшись у себя по горизонтали, я уснул сном младенца, без тревог. Через пару часов меня ждал мой первый рабочий день в этом мире.
Глава 7
УДАРНЫЙ И РОМАНТИЧЕСКИЙ ВИНТОВОЧНЫЙ ОБЛОМ
Эпизод 1
Первый месяц работы на будущем ЗИЛе пролетел, как будто его вовсе из жизни вычеркнули. Сварщики были просто нарасхват, начальники цехов чуть из-за них не дрались прилюдно, а втихаря сулили сварным все мыслимые и немыслимые блага, если те займутся именно их участком в первую очередь. Так как в суете перестройки производства требовалось как всегда все и сразу, то возможности для маневра были, чем пролетарии и пользовались. Учитывая, что сварщиков было всего двое, а точнее, я и мой ученик, правоверный комсомолец Петр Семенович Милов, проблема была только в последнем, он первое время ни в какую не хотел соглашаться, когда нормировщики закрывали на него по две, а то и больше, в зависимости от работы, нормы. Положение спасло только то, что был мой ученик изрядным бабником. Да мои уговоры, мол, не нужны тебе деньги - в детдом отдай. Давил на чувствительную струнку, случайно узнав, что мой подопечный был в прошлом беспризорником и детдомовцем. Тоже мне - Деточкин поневоле.
Да и легально мы зарабатывали будь здоров, планов было громадье, и мы практически ежедневно работали сверхурочно, по две смены подряд. Я при этом вообще домой не уходил, ночуя прямо на заводе, заявляясь в Нагатино только раз в пять дней, попариться в баньке вместо заводского душа да прошвырнуться за необходимыми покупками. Помогать Полине по двору в ноябрьскую слякоть было особо нечего. Мой же напарник бегал ночевать к подругам, живущим поблизости, и в общежитие тоже не наведывался.
В конце месяца к нам, уже осоловевшим от работы, под вечер, подскочил хлопчик и шепнул пару слов Петру. Тот чуть косынку, которую мы пытались присобачить к каркасу ворот цеха, не выронил, переменившись в лице.
- Что случилось, Петя? - с усмешкой спросил я. - Разлюбила?
- Все у тебя, Петрович, бабы на уме! Из комсомола меня хотят исключить!
- Ой ты, епишкин козырек! Натворил чего?
- Натворил! За месяц на недельных собраниях ни разу не был!
- Всего-то? Я уж думал - ты взносы не платишь, скряга, - подковырнул я беззлобно. - Исключить ведь только на собрании могут, так?
- Ну да.
- Когда? В смысле, собрание.
- Завтра вечером уже. Что делать, дядя Семен?
- Нашелся племянничек! Я тебя на пятнадцать лет только старше! - отбросив шутливый тон. - Вместе пойдем, есть мне, что там сказать.
На следующий день, отложив все сверхурочные работы и приведя себя после смены в порядок, на пару шагали к заводскому клубу, где и проходили комсомольские сборища, а по выходным крутили кино. Выкурив по трубочке на крыльце, - Петя старался подражать наставнику и обзавелся своей в первый же выходной, к тому же это производило благоприятное впечатление на женщин, - прошли в зал, где было уже полно молодежи. Меня по пути никто не остановил и не поинтересовался, что ветерану Куликовской битвы нужно. На сцене, как и положено, стол, накрытый красной материей и теплая компания активистов за этим бруствером.
Собрание началось с докладов и обсуждения политики ВКП(б), коллективизация, индустриализация и борьба с троцкизмом. Ничего нового и интересного для меня в этом не было. Индустриализацию я проводил собственными мозолистыми руками. Коллективизацией мне все уши в выходные прожужжала Полина: раскулачивание в Нагатино уже набирало обороты, и ее очень интересовал вопрос, вступать в колхоз "Красный огородник" или нет. А в борьбе с троцкизмом я все равно ничего не понимал, и фамилии отлученных от партии по этому признаку для меня ровным счетом ничего не значили. В общем, начал самым позорным образом засыпать, хорошо, что Петя приглядывал за мной и вовремя пихал локтем. Наконец полуотключенный мозг выделил в нескончаемом потоке слов фамилию Милов, и я, сделав над собой усилие, мобилизовался. Слово держала молодая особа посредственной наружности, но полная внутренней ярости, сидевшая тихо-мирно до того в президиуме. Или как это здесь называется?
И чего она так разоряется? Подумаешь - пропустил шесть собраний подряд. Это разве "систематически"?
- Петя, дорогой, а скажи мне, - спросил я напарника, желая получить подтверждение догадке, - ты ее, часом, не того? Ну понимаешь…
- Это она меня чуть не этого! Еле убежал!
- Понятно, нет никого мстительнее отвергнутых женщин, - сказал я задумчиво. - А уж эта! Соплюшка совсем, а уже мегера.
Петра вызвали из зала пред светлы очи всего коллектива - прямо на трибуну, держать ответ. М-да, электрод Милов с грехом пополам держать уже мог, а вот ответить на обвинения ему было нечего.
- Я… Мы… Больше не повторится… - Тьфу ты, тухлый овощ, слушать противно!
- Кто имеет сказать в защиту Милова? - раздалось из президиума, ну прямо - "все татарин, кроме я".
Я поднялся со своего места и, набрав, сколько мог, воздуха, как можно внушительнее изрек:
- Я буду говорить!
- А вы кто, товарищ, будете?
- Пролетарий я, мастер и наставник этого Демосфена недоделанного.
После слова "этого" я значительно сбавил голос, но со сцены все равно указали.