– Ну вот, Сергий, завтра меня вызывают к государю, ратную службу, знаю, мне поручат, и тебя возьму с собой к царю, расскажу об утеснениях, которые тебе причинили твои родственники.
И вот мы в карете, одетые в шубы, медленно едем по узеньким улицам к Кремлю. Когда мы выехали на Красную площадь, я даже не понял, что это она, и только огромное здание Покровского собора дало мне возможность сообразить, что и как. Вдоль стен Кремля были построены какие-то деревянные хибарки, деревянной была и лестница, которая вела в Кремль. Мы с Хворостининым вышли из кареты и, подметая полами шуб снег, направились в приемный зал. У входа стояли четверо стрельцов с бердышами. Они расступились, и громкий голос откуда-то крикнул:
– Воевода Хворостинин Дмитрий Иванович явился по повелению царя всея Руси Иоанна Васильевича.
Мы с Дмитрием Ивановичем прошли по узорчатому полу мимо думных бояр и увидели трон, на котором сидел человек, получивший впоследствии прозвище Грозный. Мы встали перед троном на колени и уперлись лбами в пол.
Неожиданно прозвучал мягкий негромкий голос царя:
– Дмитрий Иванович, а кого это ты привел с собой? Что-то очень этот отрок на тебя смахивает.
Не поднимая головы, воевода заговорил:
– Милости и справедливости прошу, великий государь. Сын это верного слуги твоего окольничего Щепотнева Аникиты Ивановича, служившего тебе беспорочно. Шесть лет назад выкрали враги отрока из дома и в леса новгородские увезли. Промыслом Божьим он единственный выжил в язву моровую и воспитывался бабкой-знахаркой. Проявил он знания лекарские и был замечен воеводой твоим из Торжка, который и признал отрока. И послал его мне, бо я, один из немногих, кто опознать его может. Прошу, государь, рассудить по справедливости, вернуть сыну боярскому земли вотчинные и взять его на службу царскую в том чине, в каком ты пожелаешь, великий государь.
– С колен подымитесь, – снова раздался негромкий голос, но в нем была такая сила, что я вскочил как подстреленный.
Хмурый лик царя разгладился от моих скаканий.
Он перевел взгляд на Хворостинина и, ехидно улыбнувшись, спросил:
– Так в чем же твой интерес, Дмитрий Иванович, что ты так за мальчишку вступаешься?
– Так ни в чем у меня нет интереса, государь, только несправедливость исправить.
– Ну кто же, кроме тебя, отрока Щепотневым признать может?
– А вот грамота, подписанная всеми, кто видел этого парня в отрочестве, дюжина подписей есть. – И воевода с поклоном вручил грамоту дьяку, стоявшему у трона.
Иоанн Васильевич приподнял голову и осмотрел зал, выражение лица его вмиг изменилось, и у меня по спине потек холодный пот.
– Бояре, слышали, как мой воевода за справедливость Божию ратует? А чем я хуже своего воеводы? Вот тут у меня донесение воеводы из Торжка есть, боярин Трунов в татьбе уличен и в колодках сидит, на дыбе уже рассказал, сколько и чего награбил и кому продал, и сообщников всех описал. Спрашивает воевода, что я с этими татями делать прикажу.
Царь сделал паузу и со зловещей ухмылкой продолжил:
– На кол их всех.
А затем, повернувшись ко мне, продолжил:
– А тебе, Щепотнев, передаю в вечное владение вотчину Трунова и усадьбу твоего отца в Москве. А со службой я еще решу, надо мне поразмыслить, интересные вещи про тебя говорят. Когда решу, узнаешь.
Затем он посмотрел на Дмитрия Ивановича:
– Тебе же поручаю взять полки и в скором времени идти под Коломну, опять крымцы на нас собираются, вот-вот степь просохнет и тут как тут будут. Все – идите.
И мы, низко кланяясь и пятясь, дошли до выхода, где повернулись и вышли во двор. Я вытер пот, струившийся по лицу, и с удивлением заметил, что то же самое делает воевода. Приметив мой взгляд, он улыбнулся:
– Строг наш государь, но… справедлив. А все равно страшно.
Обратно мы ехали молча, каждый погрузился в свои мысли. Наконец я не выдержал:
– Отец, почему ты молчишь?
– Ты знаешь, Сергий, я ведь только сейчас немного в себя пришел. Ведь еще в прошлом годе письмо от воеводы получил, не поверил ему. Думал, давно уже моя кровиночка сгинула. А там, может, поблазнилось старому Поликарпу? Но вот когда он повторно написал, да и ты свое добавил, тут я уже забеспокоился, нашел ниточку одну, и привела она меня к человеку, который тебя передал похитителям, ну а когда пятки ему поджарили, рассказал он, что не убили тебя, а в люди отдали, как там Трунов-то сказал: "Пускай отродье в смердах помыкается". Но все равно, пока тебя не увидел, в сомнениях был. А потом ты видел сам, ездил по друзьям да приятелям, всем надо было тебя показать да грамоту подписать, дело-то не простое, за лжу царю, сам понимаешь, что будет. А теперь дело вроде сделано, вот душой и отдыхаю, хотя какой отдых, послезавтра уже к войскам поеду. В усадьбе-то твоей почти вся челядь старая, тебя помнят, так что сейчас отправимся туда. И в поместный приказ завтра съездим, надо, чтобы бумаги на тебя сделали. Вотчина твоя в тверской земле, после Трунова осталась, он хоть и порастряс ее после Щепотнева, но жить с нее придется. Слышал, сам государь сказал, думать будет о твоей службе, жалованья пока нет. А вотчина у тебя поболе трехсот четей хорошей земли будет. Не знаю, как в этом году, а в следующем тебе уже придется двух оружных поднимать. Я тебе, конечно, помогу для начала, но если в тебе моя кровь, то все сможешь сделать сам.
Я сидел, слушал своего "отца", а в голове был кишмиш. Нарастала паника. До сих пор я жил как бы под прикрытием, то у бабки, то у боярина, затем у воеводы, и знать не знал всех этих четей, налогов, выплат и тому подобного. А сейчас меня, как котенка, выбрасывали в этот жестокий мир, пусть даже и в гордом звании боярского сына.
– Отец, а может, у тебя есть человек, который станет у меня ключником? Я ведь, сам понимаешь, не справлюсь сразу с хозяйством, а мой Антоха помощник только в лечении.
Хворостинин задумался:
– Есть у меня парень смышленый, думаю, он согласится с рядом к тебе перейти, у меня-то он в холопах, а тут такое дело, сразу в ключники.
Скоро мы подъехали к большим воротам, и наш кучер застучал в них рукояткой кнута.
– Кого там принесло? – раздался хриплый мужской голос. – Не ждем мы никого.
– Открывайте! – заорал кучер. – Хозяин ваш Сергий Аникитович приехали!
За воротами послышались крики, створки быстро распахнулись, и мы въехали во двор. Двор-то был побольше, чем у Дмитрия Ивановича, и терем повыше. Но вот челяди, выбежавшей на улицу, насчитывалось около десятка, все в не очень хорошей одежде и не толстые. Неожиданно из дверей дома с воплем выскочила простоволосая невысокая женщина:
– Сережа, ты живой! – бросилась она обнимать меня.
Я стоял и позволял ей это делать, в голове не было ни мысли. Женщина отодвинулась:
– Сергий Аникитович, неужто совсем забыли меня, кормилицу свою Феклу?
Я кинул беспомощный взгляд на Хворостинина.
Тот вышел вперед и веско сказал:
– Опоили вашего хозяина шесть лет назад, и память после этого он потерял. Так что давайте, кто тут у вас старший? Ведите, рассказывайте все и показывайте.
Женщина охнула и заплакала, попыталась погладить меня по голове.
И нас повели по клетям, подвалам, комнатам. Экскурсия была долгой. Но Дмитрий Иванович ничего не пропустил и сунул свой нос во все дырки, чем заслужил уважительный взгляд от нашего провожатого. Тем временем нас позвали пообедать. Увы, обед оказался так себе, каша да квас.
Хворостинин не выдержал и спросил, в чем причина такого бедствия, на что ему ответили, что до сегодняшнего дня владельца у усадьбы вроде бы и не было, а соискатели решали свои проблемы в Поместном приказе. Хворостинин улыбнулся:
– С этого дня у них такой заботы больше нет, спасибо великому государю Иоанну Васильевичу, что за сироту вступился.
Обнадежив челядь, что с завтрашнего дня у них начнется новая жизнь, мы покинули мой будущий дом и направились к Дмитрию Ивановичу, где нас ожидал не в пример более вкусный ужин.
Весь вечер проговорили о моем будущем, Хворостинин пытался мне рассказать об управлении домом и вотчиной, но быстро понял, что нельзя объять необъятное, и оставил свои попытки. Вызвали холопа Федьку, у которого, когда он узнал о моем предложении, заблестели глаза. Он с удовольствием согласился составить со мной ряд и целовать крест.
На следующий день мы, снова в шубах, отправились в Поместный приказ. Дьяки, конечно, уже были в курсе событий и вручили мне документы с поклонами. Дмитрий Иванович проверил все сам и внимательно выслушал приказного дьяка, сообщившего, какие обязанности налагает на меня владение имуществом. Я же стоял рядом и безуспешно пытался понять, о чем вообще идет речь.
Когда приехали ко мне, во дворе стояло три телеги и толпилось несколько мужиков. Мы вышли из кареты, и мужики немедленно повалились нам в ноги.
Вчерашний наш провожатый Матвей подошел с поклоном и сказал:
– Тут такое дело, боярин Сергий Аникитович. Седни мужики с вотчины вашей приехали, они там в непонятках все. Боярина Трунова в колодках держат, семейство в порубе сидит вместе с холопами оружными. Ключника повесили. Никто не знает, что дальше будет. Вот общество и отправило ходоков сюда, и часть оброка привезли, надеялись, может, кто им пояснит, что дальше будет, а то некоторые уже собираются на Юрьев день сойти с землицы. Мы-то им объяснили, что сынок Аникиты Ивановича в наследство вошел, и возрадовались они, ну и зеленого вина на радостях выпили, а вот к вам боятся сами обратиться.
Дмитрий Иванович засмеялся:
– Видишь, кстати приехали, тебе теперь и посылать туда никого не надо. Эй, мужики, кто из вас говорить может?
Один из мужиков, сжимая в руках драную шапку и светя огромной лысиной, медленно поднялся с земли:
– Прости, боярин, что не знаю, как звать-величать тебя, я староста села Заречье Ефимка Лужин. Общество мне доверило в Москву сходить, узнать, как жить дальше, – сообщил он, немного шатаясь и распространяя запах перегара. – Христа ради, простите, что выпили мы, но пили-то на радостях, что наследник у Аникиты Ивановича объявился.
Я взглянул на Дмитрия Ивановича, и тот поощрительно кивнул мне.
– Мужики, за то, что напились за мое здоровье, а не просто погулять вышли, прощаю вас. Я пока еще не разобрался, что тут Трунов натворил, так что все останется, как при батюшке моем родном было. Оброк прежний платить надо, по недоимкам всех по семьям распишете. Почему и как недоимки образовались – ежели по несчастью какому, то прощу, если по лени или нерадению, тогда посмотрим. Так что возвращайтесь в село и всем обстоятельно обо всем расскажите. И пусть никто не думает съезжать. Усадьбу, если там всех повязали, надо беречь, чтобы в целости была. Приеду, проверю и спрошу, если что. И сегодня мне, староста, представь, как и чем оброк моему батюшке платили. Если писать не умеешь, вот Матвей стоит, с ним все сделаете, а потом можете еще за мое здоровье выпить, если есть на что. Потом, Матвей, размести их где-нибудь переночевать да поесть приготовь. Негоже, если они приехали, а мы их голодом будем морить.
После этого мы отправились домой к Хворостинину, там я собрал свои вещи, попрощался. Мы крепко обнялись, и он сказал:
– Все не верю, что тебя нашел, я ведь клятву дал матери твоей искать тебя, она спокойно с этим постриг приняла. Надо в монастырь ей весточку послать, что сынок ее любимый жив, здоров и государем отмечен. Не знаю, свидимся ли с тобой еще, сам понимаешь, война. Но наше дело боярское – землю свою защищать, на том и стоим. А ты будь здоров и тоже делай свое дело.
После этого я вместе с Антохой и Федькой отправился к себе в усадьбу.
Когда мы прибыли, уже смеркалось, но во дворе пыль стояла столбом, выбивались перины и подушки. Впечатление было такое, что все вокруг покрыто тряпками.
Я познакомил челядь с новым ключником. Приняли известие спокойно. А Федька через минуту уже куда-то исчез, был слышен только его требовательный голос:
– А где опись, а где телеги, а где клеть с припасами?
Но когда я зашел в дом, там уже все выглядело совсем не так, как вчера. Если вчера это было мрачное, едва протопленное место, то сегодня все оказалось отмыто, отскоблено, и от печей шло заметное тепло. А из кухни доносились приятные запахи.
Вскоре меня позвали к ужину, я сидел в одиночестве, еда не лезла в глотку, но что было делать – не по чину моей челяди сидеть со мной за столом. Но тем не менее когда я поужинал, меня, как и моего ключника, охватила жажда деятельности. Поэтому, взяв светильник, мы втроем – я, Федька и Антоха, ходили по дому в поисках места, где мне было бы удобно сделать свой кабинет, операционную, а также мастерскую по изготовлению эфира. Кроме того, я все обдумывал вопрос: как получить новокаин? Насколько помнил, это тоже довольно несложный процесс, и исходные вещества были известны алхимикам… Но вот вопрос его очистки… и потом, кто сможет сделать мне шприц?
Не найдя в доме подходящего места, мы вышли во двор и отвели под мастерскую часть конюшни. Держать такой выезд, какой держал мой отец Щепотнев, я не собирался, но потом передумал и решил, что для мастерской нужно будет поставить отдельный сарайчик, мало ли какие вещества придет в голову синтезировать. Отдав нужные распоряжения Федьке и Антохе, я с гудящими ногами отправился в постель. Мне собирались помочь раздеться две женщины, которых я выгнал, сказав, что смогу это сделать и без них.
Уже светало, но никто меня не будил. Я встал, досадуя, что проспал, но, когда вышел, оказалось, что почти вся дворня тоже почивает, за исключением Федьки, который уже с деловым видом бегал по двору, и мужиков, почесывавших со сна головы и собиравшихся в обратную дорогу. Я подозвал своего ключника:
– Федор, ты запиши все, что староста рассказал, сколько у них там дворов, кто живет, детей сколько, сколько пашни на каждого, ну, ты сам лучше меня знаешь, что еще надо. А потом сравним, что в Поместном приказе о вотчине написано, чтобы в дураках не оказаться.
Федька согласно кивал, а потом сообщил:
– Сергий Аникитович, я тута все обсмотрел, все обсчитал, нам до мая хлеба хватит, мясного в леднике лежит немного, только если для вас, бурт репы еще заложен, яблок моченых пять бочек, рыжиков соленых пять ушатов.
Я прервал разговорившегося Федьку:
– Федор, мне это неинтересно, главное, ты мне сообщай, если все заканчиваться будет, чтобы мы впросак не попали. Книги веди, вот когда я войду в дела, тогда вместе сядем и книги проверим, и что по клетям лежит, тоже. Рухлядь перетрясите, чтобы потом голыми не ходить. Серебра мне Дмитрий Иванович щедрой рукой отсыпал, сам ведь видел, нам для начала хватит, а там с Божьей помощью все образуется.
Тут меня позвали к завтраку, и я с аппетитом уничтожил, все, что было поставлено на столе. После завтрака уточнил, где около нас ближайшая церковь, чтобы выстоять там обедню и поглядеть на местное духовенство.
В сопровождении челяди, соответственно одевшись, через час отправился в церковь. Мои люди быстро показали, где раньше стояли Щепотневы, и я уверенно ступил на это место, не обращая внимания на косые взгляды нескольких бояр, которые, похоже, уже считали это место своим. Отстояв службу, направился к попу на исповедь, сказал, что очень долго не имел возможности покаяться в грехах. Попу и самому не терпелось узнать о новом прихожанине как можно больше, и я поведал ему свою историю. Поп тщательно осмотрел крестик, который дал мне отец Павел, и сказал:
– Видно, ты, Сергий, истинно помог церкви, если таким крестиком тебя отец Павел одарил. Иди и старайся не грешить.
Вернувшись домой, я продиктовал Федору большой список покупок, которые необходимо было сделать, и тот исчез с моих глаз. Затем вызвал Антоху, которому поручил помогать женщинам, готовящим большую комнату на первом этаже под операционную.
В комнатке рядом со своей спальней решил сделать кабинет, и, позвав Матвея, долго объяснял, чего я хочу. Тот еще дольше чесал в затылке. Но потом сказал, что знает одного столяра с руками, растущими из правильного места, он его позовет, а боярин все растолкует сам.
И вот вокруг меня закипела работа, все были заняты, и только я уныло слонялся по дому и с тоской глядел на наступивший бардак. Но вернулся Матвей и привел тощего дедка с такой же тощей драной бородкой. Дедок с достоинством мне поклонился, а Матвей сказал:
– Вот, Сергий Аникитович, лучший мастер здесь у нас, руки золотые. А зовут его Васька Санник, сани он хорошие делает.
Когда я начал рисовать эскизы мебели, дед Васька стал хмурить брови, и из него градом посыпались вопросы: а это зачем, а это для чего, никто так не делает. Но затем он, как и все до него, начал чесать затылок и признал, что из этого может что-то получиться. Потребовал в задаток десять копеек и ушел готовить инструменты и материал, пообещав с завтрашнего дня приступить к работе. Мне надоело смотреть, как работают другие, и я отправился к себе, в будущий кабинет, разложил там свой небольшой запас инструментов, стал очищать их от ржавчины, появившейся за время путешествия, и с тоской вспоминать свой инструментарий пластического хирурга.
Инструментарий я очистил вовремя, потому что раздался стук в ворота, и когда их открыли, увидели дьякона – огромного мужика в рясе с таким же огромным флюсом.
Зайдя внутрь, он прогудел гулким басом:
– Благословен будь дом и все, в нем обитающие, – затем подошел ко мне и произнес: – Прости, боярин, что явился незваный, но не могу больше терпеть эту дикую боль. А ни один коновал за меня не берется, в прошлом годе один рискнул зуб драть, я единый раз его ударил легонько, так чуть не зашиб. Теперь они меня как увидят, все разбегаются, будто клопы. А сегодня отец Евлампий меня порадовал: иди, говорит, Гаврила, к молодому Щепотневу, знаю я, что может он зубье без боли драть, кинься ему в ноги, авось и поможет тебе.
Появившийся сзади Федька усиленно шептал мне в ухо:
– Забесплатно не делай, Сергий Аникитович, это такой скряга, за полушку удавится. Если ему бесплатно сделать, завтра здесь толпа таких будет.
Я, сказав Гавриле, чтобы тот присел в уголке, отошел с Федькой в сторонку.
– Федька, так сколько стоит зуб выдрать?
– Так, Сергий Аникитович, ежели, как дьякон сказал, без боли, так я даже и не знаю, этак можно и денег двадцать попросить.
– Ну ладно, для начала двадцать и попрошу, будет у него десять копеек?
– Будет, будет, он мужик рачительный, хозяйство имеет.
Я подошел к смирно сидевшему дьякону.
– Гаврила, за то, что первый раз здесь зуб удаляю, сделаю я тебе работу бесплатно, но вот дурман-водка, которую нюхать надо, дорого стоит. Так вот, чтобы меня в расходы не вводить, заплати ты мне десять копеек, деньги ключнику моему отдай, а сам посиди тут, пока я все приготовлю.
Мы с Антохой приготовили все для удаления зуба, и я посадил дьякона на стул, но на всякий случай позвал двух здоровых мужиков подежурить за дверями. Хотя при рауш-наркозе фаза возбуждения не очень проявляется, все равно на всякий случай надо было поберечься.