– Князь Черкасский… – выдохнул Валентин.
– Прошел недавно, – лениво молвил стражник. – Вон по тропинке… На выход небось…
Протоптанная меж сугробов тропинка, терявшаяся в темноте за заснеженными пушистыми елками, вела к выходу из сада, на слободские улицы.
Первым стартовал с места Ероха, на пару метров опередив своего друга. Он так энергично несся вперед, что Валентин подумал: "Если настигнем Черкасского, надо успеть окоротить Ероху, не то он своими пудовыми кулачищами прибьет его ненароком". Они добежали уже почти до калитки, освещенной фонарями стражников, но Черкасского так и не догнали.
– Князь Черкасский выходил сейчас? – крикнул Валентин стоящим у калитки стражникам.
– Только что вышел, – ответил один из них. – А что за дело к нему?
Такое любопытство простого опричника явно граничило с нарушением субординации. Валентин с Ерохой были хоть и земскими, но из царского круга, из опричного "рыцарского братства". Но Валентин, не обостряя ситуации, лишь ограничился ответом:
– Царевич ищет его, послал догнать.
– Но обратно через калитку хода нет, – предупредил его стражник. – Положено всех выпускать и никого не впускать. Так что, чтобы вновь во дворец попасть, придется вам через главный вход кругаля делать.
– Знаю, – небрежно бросил ему в ответ Валентин. – А незадолго до князя Черкасского не выходил ли отсюда какой-нибудь рядовой воин?
– Рядовым воинам в царском саду делать нечего. Только ежели службу нести, на часах стоять… А опять же ежели он на часах стоит, то ходить ему никуда не положено.
Стражник попался уж больно разговорчивый. Валентин от злости даже зубами скрипнул.
– Хватит болтать, открывай скорей калитку!
Они шагнули за калитку, тут же захлопнувшуюся за ними, и перспектива ночных слободских улиц, кое-как подсвеченная луной и редкими огнями, открывшаяся перед их взором, показалась после тесного сада огромной, чуть ли не бесконечной. Где-то вдалеке смутно виднелись человеческие фигуры, но ни в одной из них нельзя было признать князя Черкасского. Сделав несколько шагов, Валентин с Ерохой в замешательстве остановились.
Теперь, когда охотничий инстинкт внезапно отключился, как у ищейки, потерявшей след, а включившийся разум только начал складывать из обрывков накопившейся в мозгу информации некую целостную картину, Валентин с Ерохой напоминали ту самую злосчастную ищейку. Разве что не скулили жалобно и не бегали кругами.
– Наконец-то! – послышался совсем рядом женский возглас. – Ну и нетороплив же ты, сударь! – Валентин с Ерохой разом обернулись на голос. Как-то у них само собой получилось, что высматривали они Черкасского, глядя вдаль, а вот вдоль ограды сада даже беглого взгляда не бросили. Обряженная в долгополый, расклешенный книзу тулуп и замотанная в пуховой плат поверх кокошника женщина походила на большую фантастическую куклу. Она не подбегала, не подходила, а подплывала к ним, как матрешка, лишенная ног. – Я уж тебя, государь, и в начале улицы ждала, и к главному ходу ходила, а теперь вот под забором кукую… Если бы для себя – давно домой бы ушла! Но госпожа мне строго-настрого наказывала: "Делай что хочешь, а приведи сегодня Михайлу!" Оно и понятно. Когда еще выдастся такой случай, что господина дома не будет? Он сегодня во дворце, на пиру царском. Он туда редко ходит, но как пойдет, так его эти сопляки обязательно упоят так, что он под столом ночует.
Последние слова она договаривала, уже ухватив Валентина с Ерохой под руки и чуть ли не силком ведя их в одном только ей ведомом направлении. Теперь до Валентина дошло, кто это. За жуткими событиями последнего получаса он совершенно позабыл и о женщине в мехах, и о назначенном ею свидании.
– Далеко ли идти? – кратко осведомился он у провожатой.
– Не-а, недалече. Почитай, пришли уже.
Валентин подумал, что надо бы отправить недоумевающего Ероху обратно во дворец. Ну не куковать же ему на морозе под чужим забором, дожидаясь Валентина. Ведь он ни сном ни духом о том, куда их ведут и зачем. Просто, раз Михайла идет, значит, и он, Ероха за ним следует.
– Слушай, Ероха, – начал Валентин, – Тут такое дело… Короче, поиски злодея на сегодня отменяются. А у меня еще дельце одно есть. В гости меня пригласили, а за всеми этими делами – и из головы вон. Она же, – он кивнул на провожатую, – напомнила вовремя. Ты отправляйся домой. Ребят предупреди, что ночевать сегодня не приду.
– Ага, понятно, – прореагировал на его слова Ероха. – Помощь моя не понадобится?
– Нет, сам справлюсь. Ты иди…
– А чего ты его отправляешь-то, сударь мой? – перебила их диалог женщина. – Раз уж пришли вдвоем, так и в гости идите вдвоем. Оно и правильно. У каждого доброго господина должен быть сопровождающий. Без стражи-то оно и неприлично. Ты иди смело, сударь. Не придется ему тебя на морозе ждать. Я уж позабочусь.
Самое комичное в этом разговоре было то, что происходил он в движении, причем эта пушистая, похожая то ли на копну, то ли на матрешку баба, ухватив слегка упирающихся Валентина и Ероху за рукава, энергично тащила их вперед, словно полицейский, доставляющий в участок двух пойманных им хулиганов.
– Ладно, Ероха. Не уходи никуда. Раз она говорит, что в тепле подождешь, то ты уж лучше со мной иди.
Некоторая заторможенность Ерохи объяснялась просто. Он ждал реакции друга. Михайла явно что-то знал и об этой бабе, и о том, куда они идут, но почему-то предпочел пассивное соглашательство активному действию. Уж он-то, во всяком случае, был куда больше Ерохи осведомлен обо всех обстоятельствах сегодняшнего происшествия. Потому-то Ероха, внимательно наблюдая за Михайлой, вел себя в точности как он. Валентин же, стараясь потянуть, насколько это возможно, время, просто просчитывал в уме возможные варианты.
Ведь о том, что Валентин уйдет сегодня с пира около восьми часов, и уйдет один, знал не только князь Черкасский, но и эта баба, назначившая ему свидание. Так что быть причастным к покушению мог не только Черкасский, но и она. С другой стороны… Если она или стоящие за ней люди организовали покушение, то почему она ждала его в назначенном месте? Зачем ждать того, кто должен быть убит по твоему приказу? А может… Может, ее уже успели известить, что покушение на Валентина сорвалось и необходимо все-таки добить клиента? Что может быть лучше в такой ситуации, как заманить его в ловушку? Но кто успел сообщить ей о том, что покушение сорвалось? Одного из убийц Валентин прикончил. Второй? Но из сада он не выходил. Однако он мог выйти из дворца, а не через сад. Она сама говорила, что ходила к главному входу во дворец. Убийца все же был в таком состоянии, что стража наверняка остановила бы его. Нет. Вряд ли он покинул дворец. Всего безопасней для него – спрятаться внутри дворца, в одном из покоев. Тогда кто же предупредил эту бабу?
И тут Валентин понял свою ошибку. До сих пор он рассуждал, подозревая либо Черкасского, либо бабу. А что, если они действовали совместно? Тогда все сходится. Черкасский вышел через сад, предупредил ее, что покушение провалилось, и она побежала встречать Валентина в условленном месте. И встретила, кстати, не в начале второй улицы, как говорилось в ее послании, а прямо у ограды дворцового сада.
С третьей стороны… Что, если баба эта не имеет к покушению никакого отношения, а просто все так совпало? Черкасский случайно узнал, что Валентин сегодня покинет царский пир и отправится на свидание к женщине. Прекрасный случай, чтобы подготовить засаду. На всякий случай Черкасский сбегает с пира вслед за Валентином и ждет дома донесения об успешном выполнении его задания. Баба же эта действительно послана незнакомкой в мехах, и Валентина сегодня ожидает ночь страстной любви. Возможно? Возможно. И отказываться от такой возможности Валентину страсть как не хотелось.
Рассуждая таким образом и взвешивая варианты и возможности, Валентин так и не успел прийти хоть к какому-то выводу, когда баба-"матрешка" вдруг объявила:
– Пришли, однако, уже. Говорила же – идти недалече.
Они остановились перед небольшим с фасада домиком, выглядевшим в неверном свете фонаря, висевшего на углу, как резная, сложной затейливой формы шкатулка. К дому примыкал длинный забор, огораживающий участок. В заборе имелась калитка, но провожатая подвела их к самому дому, к красному крыльцу. Окна в доме были темны, и лишь сквозь одно из них вроде бы пробивался слабый красноватый отблеск.
От неизвестности, от нехороших мыслей у Валентина по спине пробежала мелкая дрожь. "Не дрейфь! – подбодрил он сам себя. – Ероха с тобой, у нас два кинжала и недурная школа, пройденная у дона Альбы и Силкиного бати. Еще посмотрим, чья возьмет. Четверых-то мы точно уложим, а их там вряд ли больше. Ведь того, что со мной будет еще и Ероха, они никак не могли ожидать". Баба поднялась на крыльцо, звякнула ключом о замок и уверенно потянула на себя отпертую ею дверь. В проеме, кроме темноты, ничего не было видно.
– Милости просим! – пригласила она. – Ну… Идите же!
Валентин в два прыжка взлетел на крыльцо, обхватил бабу-"матрешку" одной рукой поперек необхватного туловища и, неожиданно легко оторвав ее от пола, прижал к себе. Второй рукой он выхватил из ножен кинжал и, выставив его вперед, прикрывшись бабой, шагнул в темноту. Ерохе и секунды не потребовалось, чтобы понять маневр товарища, поэтому в доме он был одновременно с ним и, обнажив свой кинжал, прикрывал Валентина справа.
От столь неожиданного поведения гостей баба вначале взвизгнула, но, будучи, судя по всему, особой неглупой, тут же сообразила, что гости опасаются ловушки. В таком веселом месте, как Александровская слобода, где народ живет все больше лихой и отвязный, это не так уж и глупо. И во всяком случае, совсем не смешно. Поэтому, перестав брыкать ногами в воздухе, она спокойно сказала:
– Дверь закройте входную, прихожую всю выстудите. И на пол, сударь, будь добр, поставь меня. Я свет зажгу. А чтобы не убежала, можешь меня за ворот тулупа держать.
После этих слов Валентин, устыдившись собственного малодушия, выпустил "матрешку" из объятий, но кинжала в ножны не спрятал на всякий случай. Ероха, захлопнув ногой дверь, встал плечом к плечу с товарищем, готовый ко всяким неожиданностям.
Ко всяким, но только не к такой. Запалив светильники, "матрешка" сбросила с себя тулуп, толстый пуховый плат и, сняв, как листы с капусты, одну за другой три душегрейки, превратилась в прекраснейшую женщину лет двадцати пяти от роду. И даже пухлые чувственные губки у нее оказались накрашены, и большие выразительные глазки умело подведены. А уж румянец на щеках у нее горел естественный, от мороза. Ероха от такого чудного преображения даже рот раскрыл. Нет, все-таки она была чуть полновата, но это даже и к лучшему. Не любил Ероха поджарых баб, таких как несчастная Юлька-гимнастка.
– Пойдем, сударь. Хозяйка уж заждалась, – молвила женщина. – Да спрячьте вы свои кинжалы. В доме, кроме хозяйки и меня, никого нет.
Она заперла входную дверь, взяла в руки светильник и вышла из прихожей. Валентин, как околдованный, послушно последовал за ней, за Валентином – Ероха. Так гуськом они изрядно попутешествовали по дому (дом, несмотря на игрушечный фасад, оказался немаленьким). Наконец остановившись перед одной из дверей, она сказала:
– Здесь. Иди, сударь. А человек твой тебя со мной подождет. Мы рядом будем.
Окончания фразы Валентин уже не расслышал из-за того, что сердце его вдруг застучало, как отбойный молоток, и кровь ударила в голову. Он открыл дверь и шагнул в комнату. В золотистой полутьме возле пузатой печи, в открытом зеве которой с полена на полено перебегали язычки оранжево-красного пламени, на низком широком топчане, покрытом меховой полстью, лежала та самая незнакомка. То ли от печи, то ли от меха ей стало жарко так, что, сбросив с себя меховое покрывало, она лежала абсолютно обнаженной, а ее матово-белая кожа отсвечивала золотистыми отблесками пламени.
– Ох и умеешь ты помучить женщину, Михайла, – усмехнувшись, произнесла она. – Никого бы не ждала столько, а вот тебя, видишь, жду.
Этот нежный, звучащий серебряными переливами голос вывел Валентина из нахлынувшего на него оцепенения, и он бешено принялся рвать с себя одежду. "Матрешка" прикрыла за ним дверь и шепнула Ерохе:
– Пойдем вниз. Как раз под ними будем. Так что, если господин твой позовет тебя, услышишь сразу.
– Не господин он мне, – обиженным тоном поправил ее Ероха. – Нет у меня господ. Михайла друг мне и сотоварищ по общему делу.
– Так ты тоже купец, оказывается? – уточнила она.
– Ну… Купец. В Ярославской купеческой гильдии числюсь.
За этим разговором Ероха и не заметил, как они дошли до лестницы и, спустившись по ней вниз, вошли в небольшую комнатенку, в которой и мебели-то было только широкая кровать, сундук да два табурета. "Матрешка" потянулась к нему, встав на цыпочки, и Ероха, крепко обняв ее, впился в ее сладкие губы страстным поцелуем.
– Вёсна… Вёснушка зовут меня, – прерывисто дыша после долгого поцелуя, шепнула она Ерохе.
– А меня – Ероха… Ерофей, значит.
Рук на его шее она так и не разомкнула и после этой небольшой паузы вновь прильнула к его устам. В кратком перерыве между поцелуями Ероха успел подумать, что надо бы подхватить ее на руки и по-молодецки бросить на кровать, после чего и самому туда прыгнуть, но как только губы их вновь сомкнулись, всякие мысли у него из головы улетучились, и он по четверть шажочка, двигаясь вслед за Весной, незаметно для самого себя добрался до кровати. Здесь, не размыкая ни рук, ни губ, Весна мягко повалилась на спину, ловко увлекая за собой Ероху.
Все произошло так быстро и неожиданно, что Ероха и раздеться-то толком не успел. Весна вновь поцеловала его, на этот раз коротко и по-матерински – в лоб, молвив:
– Ты разденься, Ерошенька, а я тем временем постель раскрою. Полежим пока. Все равно тебе ждать до-олго придется. Уж я-то свою госпожу знаю…
Ероха послушно разделся и, оказавшись с Весной под одним одеялом и ощутив своей разгоряченной кожей прикосновение ее гладкой как атлас и прохладной кожи, вновь вспыхнул страстью.
После, опустошенный, без единой, даже самой коротенькой мыслишки в голове, он лежал на спине, заложив одну руку за голову, и невидящим взглядом бездумно пялился в деревянный потолок, слабо подсвеченный единственной горящей свечой. Второй рукой он крепко прижимал к себе Весну, пристроившую свою прекрасную головку на его могучем плече. Ладошкой она медленно водила по его груди, основательно поросшей рыжеватым волосом.
– Какой же ты волосатый, Ероша, – приговаривала она, лаская его. – Щетина прям как у этого…
– У кабана, – закончил за нее Ероха.
– Не-эт… У кабана щетина жесткая, потому что он злой. А у тебя – мя-а-аконькая. Ты, Ероша, добрый. – Здесь ее пальчики перебрались на аккуратную Ерохину бородку. – И в бороде у тебя волос мягкий… Это значит, что человек ты незлой. Большие – они все добрые, – подытожила она. Неожиданно сменила тему: – А сколько тебе лет, Ероша?
– Двадцатый…
– А чего не женат?
– А тебе почем знать, что неженат?
– Так по всему видно. Холостяк – он и есть холостяк.
– Гм… Некогда все было. То деньги надо было зарабатывать, то… Дела видишь какие кругом творятся?
– Какие еще дела, Ерошенька?
– В государстве все вкривь и вкось, разделение кругом и неустройство.
– Так ведь что человеку государство? Есть ли оно и каковы его дела, человека, мне так мнится, не касается. Что бы то ни было, а человеку надо дом свой заводить, семью строить, детей рожать… Иначе жизнь человеческая остановится.
– Это кому как. Нам с друзьями государственные дела куда важнее личных. Да и что ты все об одном и том же… Скажи лучше: в чьем доме мы сейчас находимся?
– А тебе зачем?
– Как это зачем? – Ероха от удивления даже приподнял голову с подушки. – Прийти в гости и не знать к кому? Что-то странное ты говоришь, девонька.
Голос Ерохи окреп, в нем даже зазвучали злые нотки.
– Что ты… что ты… – забеспокоилась Весна. – Ты только не гневайся, Ерошенька. Это дом царского казначея Фуникова Никиты.
– А Михайла, стало быть, с его женой?
– Ну да… Марфа ее зовут, урожденная княжна Вяземская. Я в казначеев дом вместе с ней пришла. Казначей-то Фуников… Он из дьяческого сословия. Уж как княжна плакала, когда узнала, что выдают ее за простого дьяка. Да еще за старого… А потом ничего… Стерпелось. Да и хорошего в таком муже много обнаружилось. Казначей-то он всегда при деньгах. Поди разбери, где свои, а где царские… И то, что стар, – не беда. Проще с такими молодцами, как Михайла твой, шашни водить…
– Постой, так она Афоньки Вяземского сестра, что ли?
– Ну да… А ты князя Вяземского запросто Афонькой величаешь?
– Гм, – скептически хмыкнул Ероха. – Да я таких князей, как он, пучок купить могу. Купить, продать и еще раз трижды перепродать.
– Ты так богат, Ероша? – с придыханием спросила она.
– Постой… – Ероха приподнялся, старательно вслушиваясь в доносящиеся сверху звуки. – Что-то там не так… Слышишь, крики какие… Как зверь кричит! Надо пойти глянуть… – Он попытался привстать, но Весна, вцепившись в него, уложила обратно в кровать.
– Глупенький… Не надо им мешать. Им хорошо вдвоем.
– Отчего же… Будто зверь воет?
– Оттого что хорошо. Любятся так они, Ероша.
– Что же ты так не выла по-звериному?
– А ты попробуй еще разочек…
Покидали гостеприимный дом казначея Фуникова Валентин с Ерохой еще затемно. За часы, проведенные ими в гостях, погода резко изменилась. Небо заволокло облаками, подул сильный, резкий ветер, повалил густой снег. Заботливая Весна все порывалась вручить им факел либо фонарь, дабы гостям было проще найти дорогу домой, но Ероха остановил ее. Заблудиться в небольшой слободе – даже не смешно, ведь слобода с ее улицами и переулками – не дремучая лесная чаща. А им и пройти-то всего предстояло – из начала второй улицы в конец третьей.
Выпустила их Весна на улицу через калитку в заборе. И вроде бы двинулись они в правильном направлении. Свернули в ближайший переулок, чтобы попасть на свою улицу. Дошли до ее конца. Что за черт? Куда подевались их три дома, окруженные единым забором? Мороз меж тем крепчал, а ни на том, ни на другом не было ни шубы, ни шапки. Лишь легкие кафтанчики. Дело принимало неприятный оборот. Так сдуру можно и замерзнуть в трех шагах от дома.
– Слышь, Минька, – пытаясь перекричать вой злого ветра, прокричал Ероха. – Выйдем к крепостной стене и пойдем вдоль нее. Я в одну сторону, ты в другую. Кто-нибудь и наткнется на нашу усадьбу. Она же под самой стеной стоит. Кто найдет, ребят поднимет и с фонарями за вторым пойдет.
– Нет, – не согласился Валентин, – нельзя разлучаться. – А в какую сторону идти, не знаем. Замерзнем, пока найдем. Вон стена. Если от стены пойдем вдоль по улице, то выйдем к дворцовому саду. Вдоль ограды сада выйдем ко дворцу. Там и заночуем.
Этот вариант, в отличие от Ерохиного, требовал больше времени, но гарантировал успех, почему и был сочтен обоими предпочтительным. Через четверть часа, может, чуть дольше Валентин с Ерохой подошли ко дворцу, обогнули его и сразу увидели огни нескольких фонарей, пляшущих на ветру у главного входа.
– Не нас ли вышли искать? – сделал предположение Ероха.
Валентин лишь скептически хмыкнул в ответ. Подойдя поближе, в неверном свете фонарей они уже смогли различить карету, стоящую у красного крыльца, и человек десять народу с фонарями, стоящих рядом с ней.