- Принеси-ка подогретого вина. А то так голос ссадим, не заметим, - подмигнул я ему.
Парень моментом подорвался и убежал к кострам.
А я не на шутку заскрипел извилинами. Воспитанник падре, однако. Вот только невинной жертвы священника-педофила мне и не хватает до полного счастья в ближнем окружении. Потому и отослал парня, что такую информацию мне срочно надо переварить наедине. В моем времени педофильские скандалы с католическими пасторами возникали с периодичностью почтового поезда. И очень смачно обсасывались всеми средствами массовой информации. Вплоть до того, что самого папу римского каяться заставляли. Зачем - понятно. При легализации гомосексуализма и полной толерастии во всем остальном, кроме педофилов, у демократов совсем не осталось "врагов народа".
Известный всем педик в традиционном христианском обществе - содомит и изгой, а тайный - вкусный объект для шантажа. К примеру, в Англии, шантажируя оглаской, наша разведка заставила работать на СССР аристократическую "кембриджскую пятерку". Это в середине двадцатого века. А вот в начале третьего тысячелетия такое уже по определению невозможно - в Англии содомией публично гордятся.
А вот как ТУТ к содомитам относятся, я пока не знаю. Может быть, и толерастно до радужности. До гей-парадов на Масленичный карнавал.
Представил себе лав-парад геев-флягелянтов и усмехнулся такой картинке.
А с другой стороны, резон еще в том, что других подходящих кандидатур вокруг что-то не наблюдается. К тому же грамотных. Не те века. Не помню, чтобы их было много, помимо жеребячьего сословия.
Все же как это трудно решиться кому-то довериться, тем более в незнакомой обстановке. Да что там незнакомой - фантастической! К тому же, один раз уже погибнув, очень не хочется повтора. И надо честно признаться себе в том, что "Штирлиц как никогда был близок к провалу". Дальше вопросы у меня пойдут такие, что у парня, кроме недоумения, ничего вызвать не смогут. А это опасно тем, что…
Повторяться не хочу - смотри выше.
К тому же, как ни крути, а кроме этого парня, у меня в обозримом пространстве другой подходящей кандидатуры нет. Что может быть лучше кандидатуры раба в таком случае? Кто был ничем - тот станет всем.
Одноглазый, который почему-то слишком фамильярен с "государем", отпадает сразу. Да и не нравится мне его бандитская рожа. Рыцари тоже отпадают по определению. В вопросах чести у них в заду вода не держится. И как они воспримут мои предложения? Вот хрен мне угадать навскидку местный этос.
А остальные кто тут?
Чьи это люди?
Мои, как "государя"? Или из рыцарских копий пахолики? Тогда вассалы моих вассалов - ни разу не мои вассалы.
Микал примчался обратно не один, а с двумя такими же парнями в неброской одежде. Головных уборов на них не было, и мне стало видно в неровном свете факела, что эти молодые люди, в отличие от рыцарей и пажей, очень коротко стрижены.
В руках всех троих была поклажа.
Рядом с моим лежбищем они споро расстелили холщовую скатерть, поставили на нее несколько оловянных тарелок с нарезкой из мяса, хлеба и сыра. Серебряную солонку с откидной крышкой и пучок перьев зеленого лука. Микал в руках держал исходящий паром котелок и пару небольших оловянных кубков на низких ножках.
Закончив сервировку, они все встали на колени, склонив головы. Тут я заметил на шеях этих парней ошейники, но не как собачьи, а из тонкой замши. Не натирающие кожу. "Да они же рабы", - смекнул престарелый кандидат исторических наук в теле молодого феодала.
А вот Микал носит свой башлык завязанным, и шеи его не видать. Не хочет, наверное, чтобы сторонние видели его рабский ошейник? Стесняется? К тому же у этих парней нет никакого оружия, а у Микала вон какой здоровый тесак на поясе. А ведь он тоже раб. Сам в этом сознался. Без пол-литры и не разобраться мне в местных общественных связях. А надо.
Я разрешающе махнул рукой. Нет, не так; совсем не так - я милостиво помавал дланью, и парни убежали. А Микал остался, все так же стоя на коленях.
- Ну что tormozisch? Наливай, - приказал я ему и понял, что слово "тормозишь" произнес по-русски.
Вот так и палятся шпионы и попаданцы.
Однако Микал не стал переспрашивать и разлил горячее вино по кубкам.
Вино было так себе, как из сетевого супермаркета. А для нормального глинтвейна в нем остро не хватало специй и сахара. Однако что-то типа меда во вкусе ощущалось. По крайней мере, винную кислинку перебивало, но не более. Что уж теперь привередничать - горячее сырым не бывает.
Мясо оказалось классическим хамоном каменной твердости. Козий сыр - наоборот, мягким, типа бри. А хлеб - пресный лаваш, уже успевший слегка подсохнуть. Так что и лучок с сольцой пошел в кассу. Похрустеть.
Особо порадовался я за себя, ощутив во рту вместо привычного пластмассового "социального" протеза здоровые молодые зубы, способные гвоздь перекусить. Как оно, оказывается, насладительно по ощущениям - рвать зубами твердое мясо, а не рассасывать его.
О! Да мне же теперь и "виагра" не нужна! Это гут. Это мы завсегда, хоть компьютер с порнушкой остался в далеком прошлом-будущем. Но надеюсь, этому телу, для того чтобы возбудиться, порнуха без надобности вовсе. Потом проверим. Все проверим. Главное - выжить.
Пока я насыщался, Микал пил маленькими глотками вино, не притрагиваясь к еде. Возьмем на заметку такое его поведение: делает только то, что заранее разрешено: сказал я обоим промочить горло - и он пьет. А вот насчет закуски он распорядился самостоятельно: наверное, хочет парень кушать и надеется на господские остатки. Что ж, все съедать не буду. Не расстраивать же потенциального союзника.
- Остальное можешь съесть, если хочешь. - Я снова неопределенно помавал дланью над "дастарханом".
- Благодарю, сир, - торопливо пролепетал Микал и так же торопливо принялся за еду, не забывая искоса оглядываться на костры, словно кто-то мог оттуда прийти и отнять у него эти деликатесы.
Впрочем, это они в двадцать первом веке - дорогие деликатесы, а сейчас вроде как самая обыкновенная еда для долгой дороги.
Когда юноша насытился, я попросил:
- Расскажи о себе.
Удивился пацанчик, очень удивился. Это у него на рожице было написано несмываемыми письменами охреневшей мимики.
- Что вы хотите услышать, сир?
От ешкин кот; он мною еще манипулировать пытается. Или все проще - боится чего-то?
- С самого начала и расскажи. Ты же не васкон? Так откуда ты?
- Варяг я, сир. С южного берега Варяжского моря.
У-у-у… Как тут все запущено. Какие-такие, йок макарек, в пятнадцатом веке варяги? Или мне пора снести в сортир свой кандидатский диплом по истории, или тут сама история совсем иная, чем у нас была. А это уже хуже. Много хуже. Никакого послезнания в качестве вундервафли у меня в таком разрезе нет. И не будет. От черт, придется жить простым феодальным бытом, не зная будущего. Как все люди. Никаких преимуществ. Одни минусы. Хотя минус на минус дает плюс.
Первый минус - это полное отсутствие памяти носителя моего тела до моего вселения в него. Полтора десятилетия так навскидку. А второй минус придется еще поискать. Вот так и крутил я эту мыслю, слушая парня вполуха.
- С какого конкретно ты места?
- С южной Ютландии, сир.
- Разве там не дойчи живут?
- Нет, сир, дойчи гораздо южнее находятся. Севернее нас даны, а мы - варяги, нас еще ютами дразнят. На запад остатки англян, что на остров не перебрались. На восток - шверинцы. На юг - алеманы. А вот за ними - дойчи.
- Ofiget; dajte dva, - вырвалось у меня по-русски.
- Schto dva? - переспросил меня парень на том же языке. - Schto vam podat?
- Ты и русский язык знаешь? - вопрошаю из осторожности по-васконски.
- Русы когда-то были частью ютов, но давным-давно ушли на восток. Лет с пятьсот так, точнее я не помню, - и добавил: - Stariky bajaly, chto uvel ich konung morja Rurick v tzarstvo testia svoego.
Рано еще мне так раскрываться. Рано. А мальчишке за зондаж - пять с плюсом. И я перевел беседу снова на васконский язык:
- А в рабство как попал? Я понял так, что родился ты свободным.
- Да ваши вассальные мурманы из Биаррица, сир, и напали. Кого побили, кого похватали. Так я на их ladie и оказался. - Слово "ладья" он опять сказал по-русски. - Это был их последний поход за женщинами.
- За женщинами?
- Да, сир, им же запрещено жениться на местных…
Вот стервец. Пороть мало. Но чувствуется школа. Ох непрост был капеллан в моем замке, ох непрост.
- А потом - в Биаррице - они меня определили в монаршую квинту - долю в добыче. Отвезли в замок, там постригли и приставили в капелле прислугой за все. Крестили по-местному. А как вырос, майордом определил кнехтом в конные арбалетчики, хотя капеллан очень уговаривал принять сан.
- Почему не принял? Быть идиотом тебе не грозило…
- Даже если перестать брить тонзуру, сир, то веревочный пояс затягивает чресла на всю жизнь, - ответил парень довольно жестко, но в пределах вежливости.
Философ, однако; в такие-то годы.
- Баб любишь больше вина? - спросил в лоб.
- И это тоже, сир, - не стал он запираться.
Вот так вот. Если приближать такого, то постоянно придется тюкать по темечку - предупреждая об опасности "медовой ловушки". Но в это время до такого могли и не додуматься. Хотя уже в Библии такое руководство есть. Глава про Эсфирь, которую руководители еврейской общины подложили под персидского царя с целью свалить первого министра… Но этот, слава богу, бабник, не жертва священника-педофила.
- А здесь ты кто?
- Как кто? Ваша охрана. Вы же сами распорядились оставить кнехтов в лесу западнее Плесси-ле-Тура на всякий крайний случай с запасными лошадьми. Вот мы и пригодились.
Теперь лови, парень, разрыв шаблона.
- Хочешь быть свободным?
И вот тут уже он меня удивил, порвав все мои шаблоны.
- Нет, сир. На свободе я умру от голода. Или подамся в разбойники, и меня повесят. Лучше буду у вас в кнехтах. По сравнению со свободными простецами кнехт в войске конде - большой господин. Хоть и раб.
И тут я решился. Была не была. Все одно пора действовать. Завтра уже может быть поздно.
- Ты тайны хранить умеешь?
Паренек спокойно и с достоинством ответил:
- Да, сир.
- И какие тайны ты хранишь?
- Если я вам о них сейчас поведаю, сир, то они перестанут быть тайнами, и окажется, что я их не умею хранить.
Вот так вот. Браво! Раб! В лицо "государю"! Ой, мама, роди меня обратно. Куда я попал?
- Хорошо. Тогда скажи: стоит ли мне доверить тебе свою тайну? Страшную тайну, которая тебя может как возвысить, так и погубить.
Микал промолчал. А я его в этом еще и простимулировал.
- Не торопись отвечать. Все взвесь сначала. Ты же умный мальчик. Могу гарантировать только одно: если решишь все оставить как есть, то для тебя все и останется, как и было. В противном же случае в твоей судьбе произойдут большие перемены. Замени факел, за это время все и обдумаешь.
Микал ушел, и я снова остался в одиночестве. Черт возьми, это - попадалово. Читал книжки про такое, примерял на себя, естественно, но в моих думках все проходило в той истории, которую я хорошо знал. А вот теперь как выгребать? "Ничто не выдавало в Штирлице русского разведчика, кроме буденновки и волочащегося за ним парашюта".
Вернулся Микал. Один. Принес с собой три готовых к запалке факела.
Заменил прогоревший факел на новый. Его лицо при этом хорошо осветилось. Это гут.
Потом он встал на колени и сказал, глядя мне прямо в глаза:
- Располагайте мной, сир, так, как посчитаете нужным. Я готов принять вашу тайну и хранить ее ото всех. Не выдать ее даже под пытками.
Глаз не отводит. Это хороший признак.
- Под пытками, говоришь? - усомнился я. - Пытки тоже разные бывают. Видел я людей, которых не сломила невыносимая боль, но ломала угроза потери бессмертной души.
Боже, что за хрень я несу…
- Я ваш, сир, душой и телом. Иисус Христос тому порукой и Отец Дружин.
Он торопливо перекрестился.
- Мало, - сказал я. - Волосом поклянись, что он лишит тебя мужской силы в случае твоего предательства.
В глазах мальчишки мелькнул даже не страх, а ужас.
- Откуда вам такое известно, сир? - даже не сказал, а торопливо выдохнул он.
- Для начала условимся, что вопросы здесь задаю я. Ну так как?
- И Волосом клянусь я, что буду верен вам и телом и душой, что жизнь моя и смерть моя принадлежат вам, сир.
- Теперь верю, - констатировал я ситуацию. - Посоветуй, кем тебя назначить, чтобы ты всегда был при моей персоне, а не в чьем-то копье. И главное, чтобы это назначение не вызвало ничьей зависти.
- Вашей ступенькой, сир.
- Кем?
- Ступенькой, на которую вы будете опирать ногу, когда будете садиться в седло. Неужели вы такого не помните?
- В том-то и состоит моя тайна, что я ничего не помню до сегодняшнего дня. Совсем ничего. Даже того, кто я. Теперь тебе понятно, какой страшной силой обладает эта тайна?
- Да, сир. - Шок у парня; правда, легкий.
- Вот и ответь мне: кто я?