- Я же как лучше хотел!
Но всё обошлось. Почти у самого крыльца Тайной канцелярии арестант вдруг начал мычать и приподниматься на локтях.
"Братишка" обрадовался:
- Видишь, а ты переживал?
- Видеть-то вижу, да пока не знаю, что именно. Может, это конвульсии? Посмотрим, что медицина скажет.
Мужик, у которого мы реквизировали повозку, мялся у входа. Я предложил ему чуток обождать. Мол, есть все шансы на компенсацию. Но возница заявил, что никаких наград ему не надо, ибо помогал "не корысти ради" и тишком-бочком попятился к верной лошадке, а потом стремительно унёсся прочь. Я прекрасно понимал его чувства. Связываться с Тайной канцелярией себе дороже.
Тем временем, Иван позаботился об арестанте, вызвав к нему врача. Им был всё тот же сухонький немец Мартин Линдвурм.
После осмотра он сообщил, что пациенту досталось изрядно, но обошлось без несовместимых с жизнью увечий.
- Одно плохо, - покачал головой эскулап. - Допрашивать его нельзя. Больной сильно не в себе. Он заговаривается и может часто терять сознание.
- Доктор, а завтра как? - с надеждой заглядывая в глаза, спросил Иван.
- Завтра он окончательно придёт в себя, и вы сможете устраивать какой угодно допрос, - уверенно объявил медик.
Карташова определили в камеру-одиночку. Пока ждали Ушакова, успели перекинуться парочкой фраз с Хрипуновым и Турицыным. Новости о наших "подвигах" разлетелись моментом. То и дело подходили всё новые и новые люди, чтобы поздравить с успешным арестом. Мой порядком потрёпанный вид неизбежно наводил на мысли, что лёгким это мероприятие не было.
Хрипунов хвалил нас, а Турицын немного завидовал. Я успокоил его, сказав, что такого добра на всех хватит. Не последнего ворюгу закрываем.
В том, что Карташов причастен к краже, после недавнего горячего приёма, никто не сомневался. Не станет честный человек устраивать войнушку со слугами правопорядка.
Время скоротали быстро. Нам сообщили, что Ушаков ждёт нас к себе.
Было ясно, что на особые "плюшки" рассчитывать нечего. Основную работу проделал сам генерал-аншеф. Мы пожинали её плоды.
Ушаков расставил сети информаторов, они донесли ему как птички в клюве ценные сведения. Наша работа была чисто технической. Но всё равно, мы чувствовали себя героями.
Доклад не был длинным. Приехали, допросили, вышли на нового фигуранта, взяли под стражу. При аресте была попытка сопротивления: в нас стреляли, пытались убить. Не обошли стороной вероломство Лестока. И пусть причина его поступка неизвестна, но ставить палки в колёса следствия чревато весьма неприятными последствиями.
- Лестока трогать нельзя, - вздохнул великий инквизитор. - Не позволит матушка-императрица взять сего медикуса в ежовые рукавицы. Будь моя воля, я б его на виску да горячим веничком по спине! Но… Нельзя! Смиритесь, судари.
Мы понуро опустили плечи.
- Обыск на фатере Карташова учинили? - поинтересовался генерал-аншеф.
- Никак нет, не успели.
Ушаков вызвал Хрипунова и велел ему отправляться на квартиру арестованного поручика, чтобы перетряхнуть там всё. Нам досталось другое приказание:
- А вы, добры молодцы, поезжайте к князю Трубецкому, да верните ему утрату. Пусть ведает, что мы в Тайной канцелярии шти лаптем не хлебаем.
- Так у нас же некумплект, - робко произнёс Иван.
- Ничего. Что сегодня не найдём, завтра с этого Карташова вытрясем.
Лицо Ушакова переменилось. Из строгого превратилось в умилительно-ласковое. Причина тому была одна: в кабинет всесильного инквизитора впорхнула его дочь. Промелькнул ворох пышных юбок с кружева, закачались перья на треугольной шляпке, запахло духами.
Надо сказать, что её появление подействовало не только на отца. Предок тоже застыл подобно каменному истукану.
А ведь он её любит, вспомнил я.
Екатерина Андреевна была чудо как хороша. Сейчас я понимал и в какой-то степени разделял чувства предка.
Девушка, поздоровавшись со всеми ("Бонжур, судари! Здравствуйте, тятенька"), чмокнула отца в щёку, с любопытством поглядела на нас. Ну да, меня-то она не знает.
- Ты погодь чуток, - попросил её Ушаков. - С делами токмо разберусь.
- Важные, небось, дела?
- Других не бывает. Вон два братца Елисеевых татя, что обокрал князя Трубецкого, заарестовали и покражу нашли. Видишь, какие у меня орлы!
- Вижу, - сказала девушка и лукаво подмигнула Ивану.
Парня от такого внимания чуть кондратий не хватил. После того как Ушаков отпустил нас, мой предок долго восхищался красотой своей возлюбленной. Разумеется, мысленно, но в этот миг он случайно ослабил защиту, и я читал его мысли, словно раскрытую книгу.
Было стыдно и неудобно. Я ужасно не хотел вторгаться в его мир, но это произошло против моей воли.
- Извини, братишка, - сказал я, когда Иван переключился на другие мысли.
- За что?
- Просто так… извини!
И я дал себе слово добиться того, чтобы его мечты воплотились в реальность. Быть может, это приведёт к искажению будущего. Род Елисеевых переменится, не станет меня, не станет других…
Хотя да пошли они к такой-то матери, эти хроновыверты с хронопарадоксами!
Глава 23
Как это обычно бывает в Питере, ни с того ни с сего небо затянуло. Немного погромыхало, и начался дождь. На дороге моментально образовались лужи, прыгать через которые ещё то удовольствие. А ветер продолжал нагонять всё новые и новые тучи.
Но нам повезло: мы добирались к Трубецким в казённой карете. Иван уступил место на козлах наёмному кучеру и забрался внутрь. Несмотря на сырую погоду, настроение было замечательным.
- Ладно всё получилось, - заговорил копиист.
Он ни на секунду не расставался с прижатым к сердцу холщовым мешочком, в нём находились драгоценности, которые мы собирались вернуть владельцу.
- Неплохо, - согласился я. - Сам не ожидал такого. Похоже, мы с тобой сработались, братишка.
- Что есть, то есть. Покражу раскрыли, на "скоморохов" вышли, убийцу Вареньки нашли.
- По скоморохам не всё ясно. Не выходят у меня из головы те слова, что мёртвый поляк написал.
- "Скарб" и "ваза"?
- Они самые. Тот лях явно имел в виду что-то более серьёзное, чем часики Миниха в горшке. Может, я конечно, и усложняю, а Хрипунов прав…
Мои слова были прерваны, карета остановилась.
- Эй, служивые! Вылазьте, приехали, - зычно прокричал кучер.
- Потом договорим, - сказал я.
Дворня Трубецких при виде нас забегала, как тараканы по кухне. Больше всех суетился дворецкий Гаврила.
- Судари, могу ли я быть чем-нибудь полезен?
- Дома барин? - спросил я у него.
- Изволят быть у себя. О вас доложить? - угодливо согнулся он.
- Всенепременно докладывай.
- Осмелюсь спросить, а по какому поводу визит?
- А это уже не твоё дело, братец. Барину сами скажем, тет-а-тет. По французски парле?
Гаврила отрицательно замотал головой.
- Не парле значит, - констатировал я. - Ну чего на меня смотришь? Дуй к барину, докладывай, что мы прибыли.
Встреча с князем произошла всё в том же кабинете. Недавно в нём произвели уборку, пахло только что вымытым полом и табаком. Дожидаясь нас, Трубецкой соизволил раскурить трубочку.
Мы вошли уверенной солдатской походкой, встали в дверях.
Вид у кригс-комиссара был деловитый, настрой решительный. Не привык князь к хорошим известиям от Тайной канцелярии, готовился устроить выволочку нерадивым следователям, пометать в них громы да молнии.
- Ваша светлость, - Иван слегка опустил подбородок.
Я последовал его примеру, приветствуя вельможу.
- Пришли?! - рявкнул Трубецкой, да так, что у нас уши заложило.
- Как видите, - не стал отпираться я.
Меня князь раньше не видел, но никакого любопытства у него я не вызывал. Подумаешь, ещё один мелкий клерк, писарюга. Правда, во взгляде появилось ещё больше злости.
"Боже, какой индюк!" - в сердцах подумал я.
"Не то слово!" - мысленно согласился Иван.
- Я же велел с пустыми руками ко мне не приходить! - снова загрохотал Трубецкой.
- Позвольте! - рассердился Иван. - Отнюдь не с пустыми руками. Мы свой хлеб даром не едим.
Он с нарочитым небрежением высыпал перед Трубецким содержимое мешочка.
- Что это? - не сразу понял кригс-комиссар.
- А вы взгляните, ваша светлость. Узнаёте?
Князь внимательно посмотрел на драгоценности, осторожно потрогал и повертел в руках, зачем-то понюхал и, удовлетворившись результатом, перевёл взгляд на нас.
- Добро! Хвалю.
- Спасибо, ваша милость, - поклонились мы.
- Татя вызнали? - Металла в голосе у Трубецкого убавилось, равно как и пренебрежения к тлям, осмелившимся потревожить покой сиятельного вельможи.
- Вызнали, - подтвердил Иван. - Поручик Бутырского полка Карташов. Схвачен нами самолично и препровождён в крепость.
Трубецкой грохнул по столу кулаком, да так, что драгоценности подпрыгнули и едва не посыпались на пол.
- Вот шельма! Всего-то два раза у меня бывал и уже обнести успел! Кол ему в задницу.
- Это мы успеем, - заверил я. - Не сомневайтесь. Что заслужил, то и получит.
- Сознался уже?
- Почти, - хмыкнул Иван, скосившись на мой слегка потрёпанный после схватки вид. Не получилось у меня привести себя в порядок полностью. - Завтра допрос учиним, как положено, вызнаем всё, показания запишем. Вас всенепременно в известность поставим, что да как.
- Толково!
Князь дёрнул за шнур колокольчика, велел позвать Анастасию Гавриловну. Та явилась, шурша юбками, стараясь выглядеть кроткой невинной овечкой. Я в жизни многое повидал, но столь явное лицемерие вызвало у меня зубовный скрежет. Перед нами разыгрывался хорошо отрепетированный спектакль, причём каждый из актёров прекрасно осознавал, что ломает комедию. Не было тут примерной и любящей супруги, не было верного мужа. Лишь два комедианта: развратных, подлых и вороватых. Но они старательно играли в семью, не сознавая, что зрители давным-давно их раскусили.
Из мыслей Ивана я знал, что он чувствует то же самое. Происходящее его коробило, как и меня.
На лице дамы появилось брезгливое выражение. Она одарила нас презрительной улыбкой.
- Милый, ты звал меня?
- Смотри, дорогая, - чересчур бравурно воскликнул Трубецкой. - И года не прошло - сыскалась потеря!
- Вот радость-то! - без особых эмоций произнесла женщина.
Ну да, не её цацки же, чему радоваться? Хотя эта невозмутимость тоже показалась мне напускной. Руки у дамочки явно дрожали, и этот тремор не ускользнул ни от кого, разве что только от мужа.
- А знаешь, кто ворюгой оказался? - почти выкрикнул Трубецкой.
- Кто? - с деланным равнодушием спросила княгиня.
- Да Карташов, поручик! Ты его вряд ли помнишь, он у нас и бывал-то всего ничего. Поди ж ты, я б на него и не подумал, прислугу перепорол.
- И правильно сделал, - похвалила Анастасия Гавриловна. - Ежли дворню в узде не держать, так она совсем распоясается. Наука лишней не будет. А вам, молодые люди, от меня искренняя благодарность за то, что татя сыскали.
Мы вежливо склонили головы.
- Всегда к вашим услугам, - деликатно произнёс Иван.
Трубецкой тем временем принял какое-то решение.
- Я завтра с государыней буду иметь разговор. Упомяну о молодцах. Достойны они похвалы, достойны. И не токмо похвалы. - Князь извлёк из ящика письменного стола маленький кожаный кошелёк и протянул нам. - Берите, заслужили!
- Не стоит, ваша милость, - мотнул головой Иван. - Мы присягу давали. Запрещено нам к взяткам касаться.
- Разве сие взятка? - удивился Трубецкой.
Я мысленно зашипел на предка.
"Ты чего ломаешься?"
"Не могу! Нельзя так! Я на государевой службе".
"Тогда я возьму. Мы люди не гордые. К тому же мне казённые харчи ещё не положены".
"Нет, братишка. Сам не возьму и тебе не позволю!"
"Дурак ты, Ваня, и уши у тебя холодные", - обиделся я, в душе понимая правоту предка. Такая благодарность была сродни попытке купить нас.
Догадавшись, что решение копииста окончательное, князь хмыкнул и убрал деньги, причём с явным облегчением, отнюдь не с обидой.
"Да ведь этот козёл из-за копейки готов удавиться!" - догадался я.
"Именно! А ты ему потакать хотел. Он бы потом думал, что с нами за полушку что хошь делать можно!"
"Ладно, братишка. Прости!"
"Бог простит".
Иван взял с Трубецкого расписку по всей форме. Отчётность важна в любом деле, особливо в нашем. К тому же в полученной бумаге пусть другими словами, но говорилось, что претензий к нам не имеют, наоборот, довольны проделанной работой. Такой документ будет хорошей страховкой при любых обстоятельствах.
На этом формальности закончились, мы сочли визит к Трубецким исчерпанным. Вежливо раскланялись и удались.
Наутро вдвоём отправились на службу. Мне до сих пор был неясен мой нынешний статус: взял ли меня Ушаков к себе или нет, в любом случае я решил идти с Иваном до конца. Там, глядишь, всё и образуется.
Канцеляристы встретили нас радушно, отовсюду слышались весёлые приветствия. Во время небольшого перерыва угостили домашним квасом и снедью.
Иван радовался, что не нужно корпеть за конторкой, переписывать пожелтевшие от времени и сырости бумаги. Ему нравилась новая жизнь, полная опасностей и приключений. Предок был романтиком. Жаль, я не разделял его увлечений.
Допрос Карташова назначили на девять утра. Мы с Иваном отправились за ним в сопровождении бравого капрала-гвардейца, прикомандированного к Тайной канцелярии. Ежедневно здесь дежурили десятки вояк, кто-то менялся каждые сутки, кто-то попадал чуть ли не в постоянный наряд.
Я очень удивился обилию штатского люда в коридорах казематов: заплаканные женщины, детишки, старики. Многие держали узелки и котомки. Наряду с простолюдинами хватало и особ благородных кровей. Объединяло их одно - выражение скорби, горести и какой-то обречённости на лицах.
- Кто все эти люди? - спросил я у сопровождающего.
Тот, не оборачиваясь, пояснил:
- Известно кто: у многих, кто в казематах сидит, родня есть. Навещать заарестованных не возбраняется. Да и нам легче. На провиант ить денег отпускают мало. Вот и кормятся колодники с того, что родные приносят.
- А ежли родни вообще нет? Как таким быть?
- Не спрашивайте! Плохо, господа. Такие по улицам ходют, милостыней харчи добывают.
Я обалдело закрутил головой. Здешний режим содержания совсем не походил на современный мне. К узникам Петропавловки запросто ходит родня с улицы, передачки носит, причём с личной доставкой в камеру. Интересное кино. Не ожидал.
Навстречу торопливой походкой прошла женщина в чёрной монашеской рясе, которая прятала её фигуру. Мелькнуло бесцветное абсолютно невыразительное лицо из тех, что и запомнить-то невозможно.
- Она-то что здесь делает? - удивился я.
- Божий человек. Сирых навещает да убогих, тех, кому никакого вспомоществования нет. Лекарства приносит, провиант опять же.
- И что, никакого допроса и осмотра?
- Я же сказал: божий человек. Кто её осматривать будеть?
- Ну-ну, - усмехнулся я.
Мы подошли к одиночке, в которой держали Карташова. Возле дверей мялся молоденький солдатик. При виде капрала он вытянулся в струнку. Начальство, как же!
- Открывай, - велел ему наш сопровождающий. - На допрос велено доставить.
Солдат стал возиться с замком. Отомкнув, шагнул в сторону.
- Проходите.
- Что, судари, милости прошу, - сделал приглашающий жест капрал.
- После вас, - галантно раскланялся я.
Капрал понимающе ухмыльнулся в усы.
В камере нас ожидал сюрприз. Да что там: всем сюрпризам сюрприз!
Картина была невесёлой. На земляном полу, скорчившись, лежал покойник. В его груди торчал всаженный почти по самую рукоять нож. На нательной рубахе расплылось кровавое пятно.
Капрал снял с головы треуголку.
- Вот зараза! - зло произнёс я.
Иван машинально перекрестился. Он не мог оправиться от изумленья. Ну да, в закрытой охраняемой камере самого главного КПЗ страны неизвестная сволочь прирезала нашего Карташова. Причём сделала это недавно: покойник был совсем тёплый.
Капрал задумчиво посмотрел на мёртвое тело, а потом заорал во всю глотку:
- Эй, молодой! Бегом сюда!
В камеру ворвался перепуганный солдатик. Капрал схватил его за рукав и подвёл к трупу:
- Это что такое, а?
Караульный подавлено молчал, не отрывая взгляд от мёртвого тела.
- Я тебя снова спрашиваю: что это такое? - повторил капрал.
- Это… это, господин капрал, арестант, поручик Карташов.
- Вижу, что Карташов. Токмо почему он у тебя в таком состоянии пребывает? Тебя что, труп караулить ставили?
- Никак нет! Живого караулил. Он ещё жалился, что холодно в камере, печь просил истопить, а я отказал. Дров, говорю, у меня нет. Не выдали ещё. Живой он был, вашродь, как есть живой.
- Тогда кто его живота лишил? - капрал схватил солдата за грудки, подтянул к себе. - Ты? А ну, сказывай, покуда зубы тебе не выставил! Ты убил?
- Никак нет, - заверещал тот. - Никак нет! Не мог я его живота лишить! Зачем мне сие?!
- Говори, раззява, кто был у него, кого впускал?
- Никого не впускал, господин капрал, окромя монашки одной.
- Монашки! - дёрнулся я.
Мы с Иваном ринулись к выходу, расталкивая и пугая встреченных на пути людей. Пулей пролетели по коридору, выскочили на крыльцо.
Поздно. Монашки уже и след простыл.
Я горестно сплюнул и поплёлся назад в камеру. За спиной понуро пыхтел мой "братишка".
Глава 24
Люди в белых халатах обступили новичка, с любопытством осматривавшего всё вокруг. По их поведению чувствовалось, что новый человек тут - редкое явление. К тому же, все знали, что это племянник того самого Елисеева. Известие подогревало интерес к персоне. Сразу поползли шепотки.
- Коллеги, у нас пополнение. Прошу любить и жаловать Евгения Южина, нового сотрудника, - представил его профессор Орлов.
Он дружески обратился к Евгению:
- Коллектив у нас хороший, думаю, вы сработаетесь.
- Сработаемся, - уверенно заявил тот и протянул руку для знакомства:
- Евгений!
- Стас. - Первым ответил на рукопожатие чернявый лаборант. - Какое-то время будешь под моим крылом. Я весь восемнадцатый век курирую. Будут вопросы - обращайся.
- Вижу, процесс пошёл, - улыбнулся Орлов и направился к выходу.
Стас потянул новичка за собой. Провёл по лаборатории, познакомил с оборудованием. Потом посадил в комнатушке, предназначенной для отдыха, и велел тщательно изучить распечатку с правилами техники безопасности.
- У нас с этим делом строго, - предупредил он.
Через полчаса комната набилась сотрудниками. Они по очереди подходили, представлялись, наконец, самый напористый, очевидно, заводила, приступил к главному:
- Ты, Женя, как к традициям относишься?
- Хорошо отношусь, - заверил Южин, с интересом ожидающий продолжения разговора.