Шум катера начинает нарастать. Он еще далеко, но с каждой минутой становится ближе, громче, страшнее… Прожектор шарит по поверхности воды, пока не добивая до нас, но это только пока. От него не укрыться, спрятаться можно только впереди, в пещере. Надо успеть, другого выхода нет! Но тот, что есть, уже близко, и с каждым движением все ближе и ближе. Выноси, "Ладога", выноси, самая скоростная байдарка в мире, выноси, родимая! Звук сзади нарастает, заполняя собой весь мир. Как заведенная машу веслом, каждым гребком бросая вперед узкое суденышко. И байда не подводит, нос ныряет в тень скалы… И в этот момент прожектор высвечивает нас, умудрившись ослепить даже из-за спины, но одновременно освещая путь. Под усиленную динамиком турецкую фразу резко табаню правым, разворачивая нос. Гребок, еще гребок, еще. Громкое тарахтение, похожее на стук дятла. И частые удары по скалам за нашей спиной и по воде там, где мы были совсем недавно. Они стреляют! По нам! Страшно! Липкий ужас наваливается, парализуя, не давая даже шевелиться, но руки продолжают движение, ставшее более естественным, чем ходьба, и испуг вымывается осознанием: поздно. Мы ушли. Прикрыты скалой, которую не пробить из ихнего паршивого пулемета. И к которой им не подойти. Здесь слишком мелко и слишком узко. А мы уходим через пещеру имени старого Селима, уходим вперед, в Грузию, в СССР, к Егору!
Кто же ты такой, старый Селим, прокатчик водных велосипедов из Трабзона, чисто говорящий по-русски и по-английски и знающий каждый метр побережья лучше, чем собственную ладонь? Кем ты был, пока годы не заставили тебя осесть в аляповато раскрашенном сарае на пляже отеля? Контрабандистом? Пограничником? Пиратом? Не знаю. И никогда не узнаю. Но ты спас меня, старик. Спасибо тебе. И пусть Аллах Милосердный осуществит твою самую заветную мечту…
Турция, г. Трабзон.
Селим Кривой Клинок, бывший контрабандист
К зданию проката подошли пятеро. Три мордоворота в камуфляже и с автоматами. И двое в новых цивильных дорогих костюмах. Представительный мужчина лет шестидесяти и спортивный парень не старше двадцати пяти. Оба смотрелись очень неплохо, хоть габаритами и уступали собственной охране. Что, впрочем, и неудивительно.
– Мерхаба, Селим, – произнес старший. – Давно не виделись.
– Гюнайдын, Эртан, – ответил старик-прокатчик.
– Ты считаешь, что день добрый, старый враг? – Эртан усмехнулся. – У меня другое мнение. И я постараюсь изменить твое. Где девка, Селим?
Старик усмехнулся, не скрывая издевки:
– О какой девке ты говоришь? Или ты думаешь, что в семьдесят лет я бегаю по молоденьким, подобно неоперившимся юнцам?
– Я говорю о русской, блондинке с внешностью, достойной гарема моего сына, – Эртан кивнул на молодого, – но, увы, порченной каким-то неверным, если судить по ребенку. Она жила в этом отеле.
– И ты считаешь, что старому Селиму больше нечего делать, как разевать рот на каждую русскую блондинку, что приехала посмотреть на храм Святой Софии и поплавать в море? Стыдно признаваться, Эртан, но годы берут свое. На ложе утех девушки редко остаются довольны стариком.
– Знакомься, Тургут, – сказал Эртан сыну. – Это и есть Селим Кривой Клинок. В сплетении его слов с легкостью потеряется половина Турции, не то что одна блондинка. Не удивлюсь, если Россия заблудилась именно там. А зачем ты достал оттуда СССР и Усатого, Селим?
– Вижу, ты многое помнишь, Шакал, – при упоминании своего юношеского прозвища Эртан сморщился, но промолчал, – но тогда ты должен помнить цену словам. Скажи, что ты хочешь, и получишь правдивый ответ.
– Я хочу знать, кто предупредил русскую шлюху и помог ей бежать! – в голосе Эртана прорезались властные нотки.
– От тебя опять сбежала баба? – удивленно вскинул брови старик. – А с чего ты решил, что ей кто-то помог? Не первая женщина предпочла лучшее общество и не последняя…
– Хочешь меня оскорбить? Нет, Селим, так легко тебе не отделаться. Мои люди нашли твой проход в Грузию. Пещера, залитая водой. Очень остроумно.
– Надо же, твои абреки научились думать? Сомнительно. Тогда как им это удалось?
– Проклятая девка успела туда нырнуть. На подаренной тобой лодке. Где выход из пещеры? Ей не уйти далеко, будет отсыпаться. Она мне нужна! Теперь это долг крови!
– Эх, Шакал, Шакал… Все шакалишь, Шакал… Скольких ты потерял?
– Двоих, – скрипнул зубами Эртан.
– В сражении с безоружной девчонкой и ребенком? Или они свалились за борт в шторм? Пора бы тебе образумиться, Шакал, – старик, кряхтя, поднялся с табурета, на котором просидел всю беседу.
Дальнейшее произошло мгновенно. Не было ни выстрелов, ни блеска отточенной стали. Вороненый металл не блестит на солнце, вспугивая жертву солнечными зайчиками на острых гранях. Просто старик встал, а гости упали, не успев схватиться за оружие. Все пятеро. Старик неторопливо склонился над телом Эртана.
– Ты многое помнил, Шакал, но, хвала Аллаху, не все. Ты забыл, что свое прозвище я получил не за кривые слова, а за вот этот клинок, – Селим нагнулся и вытащил из горла трупа нож с причудливо изогнутым лезвием. – И еще ты забыл, что меня называли также Ассасином. Мой член уже мягок, – продолжил он, вспомнив тему разговора, – но руки крепки. Тебе же Аллах не дал простейшего знания: если пришел убивать – убивай, а не упражняйся в искусстве плести словесные сети. Тем более когда не умеешь и этого.
Старик аккуратно вытер нож о пиджак убитого и спрятал в складках одежды. Крикнул тут же материализовавшихся из воздуха "племянников", приказал убрать трупы. Парни, уже припрятавшие "калашниковы", ухватили за конечности главного. Глядя вслед уносимому Эртану, старик продолжил рассуждать вслух. Все равно некому было прислушиваться и спорить. Не считать же собеседниками четырех убитых:
– Значит, девочка прорвалась. И шторм не остановил, и погоня поймала разве что ее бурун. Ай, молодца! Она того достойна, храни ее Аллах. Тем более я виноват перед ней. Сын Шакала не случайно заметил русскую. Но у меня был только один шанс добраться до тебя, Эртан! Слишком большую силу ты набрал. А так – примчался сам. Ты ведь еще кое-что забыл, Шакал. Ты забыл Айнур! Нехорошо, последний и самый главный из ее убийц. Тридцать пять лет назад я не смог спасти свою любовь, но теперь вернул все долги. И тебе, и Аллаху. Можно спокойно доживать предначертанный срок. Прощай, Шакал, надеюсь, Иблис с радостью примет твою душу…
Восточная Пруссия, г. Кенигсберг.
Ганс Нойнер, оберштурмфюрер СС, дивизия "Мертвая голова"
"Эх, жить хорошо и жизнь хороша, – сладко потянувшись, так что захрустели косточки в приятно утомленном после ночи теле, подумал Нойнер и открыл дверь. – Хорошая женщина и хорошая выпивка – что еще нужно солдату, приехавшему с фронта, – он вспомнил атаку польских сверхтяжелых танков и погибших сослуживцев. – Даже отдых не помогает, – вздохнул он. – С другой стороны, какой может быть отдых в такой ситуации. Мы оказались в будущем, в котором победили плутократы. Обнаглевшие евреи, поляки и коварные англичане требуют выдачи "военных преступников", а Германия не может и слова сказать в нашу защиту…"
Дверь захлопнулась за спиной, и Ганс оказался на улице, пустынной в этот ранний час. Но не совсем пустой, недалеко от общежития Трудового Фронта, в котором ночевал Нойнер, стоял автомобиль, двигатель которого работал на холостых оборотах. Ганс бросил взгляд и сбился с шага. Из окна машины на него глядел Куно Клинсманн. Осторожно осмотревшись, Нойнер неторопливым шагом, старательно принимая самый невозмутимый вид, подошел к легковушке. И тут не выдержал, оглянулся. Улица была по-прежнему пустынна, лишь вдалеке из-за угла вывернулся фургончик молочника.
– Что? – негромко спросил Ганс, подойдя вплотную к машине.
– Вечером в Кенигсберг прибывают первые части. Немцы и американцы, – Клинсманн отвел взгляд. – На заднем сиденье…
Нойнер забрался на заднее сиденье. Переодевание в маленьком "кюбельвагене" во время движения, надо заметить, мало отличается от циркового номера. Но Ганс с этим справился, превратившись за время поездки к противоположной окраине города в пехотного обер-фельдфебеля.
– Да, это не "Хорьх Адмирал", – заметил Ганс. – А что, лейтенантской формы не нашлось? – недовольно спросил он у напряженно крутящего руль Куно.
– Решили, что нижних чинов Ге-Пе-У будет меньше проверять, – ответил Куно, притормаживая у стоящего у обочины фургончика. Из-за фургончика выскочил Кнохляйн, тоже в армейской форме, и сразу заскочил в "кюбельваген".
– Поехали, до прибытия первых частей осталось меньше десяти часов, а нам еще с русскими договариваться, – нетерпеливо бросил он и, обернувшись к Нойнеру, спросил:
– Удивлен, Ганс?
– Есть немного…
– Не стоит. В фургончике – кое-какие подарки для русских и семья одного из… – Фриц показал вверх, – сам он скрыться не пытается, слишком известен, зато помог нам. Ну и мы, в свою очередь, его семью увезем.
– А как на это посмотрят русские? – Несмотря на попытку казаться невозмутимым, удивление Ганса не разглядел бы только слепой.
– Для этого и везем подарки, – сухо ответил Кнохляйн, передал Нойнеру пару листов бумаги, кинул. – Почитай, твоя легенда. – И отвернулся, якобы разглядывая дорогу.
"Волнуется, – внезапно подумал Ганс, – еще бы, узнать о своей судьбе такое".
Да, вовремя в руки начальства попалась аппаратура из будущего. Несколько человек из их полка исчезло еще вчера, видимо, тоже получили весточку о будущей судьбе. О судьбе же своего комбата Нойнер узнал совершенно случайно, посыльный из гестапо просто перепутал и передал предназначенный для Кнохляйна пакет ему.
"Пытки в английском лагере, повешение – врагу не пожелаешь. Цивилизованные англичане, надо же. Неужели русские большевики в этом отношении лучше? – разглядывая в окно проносящиеся восточно-прусские пейзажи, думал Ганс. – Что нас ждет?"
Ехали спешно, но все же несколько раз останавливались, чтобы дозаправить фургончик и слегка размяться после долгого сидения в автомобилях. На одной из остановок Нойнер сумел получше рассмотреть пассажиров фургончика. Высокая, худощавая фрау, примерно одного возраста с ним, и двое детей. Мальчишка, постарше, с интересом разглядывал всех, а маленькая, лет пяти, девочка так и проходила все время, вцепившись в руку матери. Кого напоминали дети, Ганс так и не вспомнил, а в полученном им письменном инструктаже ничего об этом не говорилось. Впрочем, меньше знаешь, крепче спишь, философски решил бывший оберштурмфюрер Ганс Нойнер, а ныне обер-фельдфебель отдельного батальона при штабе группы армий Ганс Клосс.
Первые встреченные ими посты фельджандармерии даже не останавливали небольшую колонну, удовлетворившись беглым разглядыванием издалека висевших на лобовом стекле пропусков с характерной черной полосой наискосок. Зато этот, включавший десяток вооруженных пистолетами-пулеметами унтеров и рядовых, во главе с лейтенантом, оказался более бдительным. Или сказывалось то, что прямо напротив, метрах в пятистах от будки поста, поперек дороги торчала импровизированная баррикада из пары разбитых танков типа 38(т) без башен, рядом с которыми стоял часовой в русской форме с автоматической винтовкой?
– Ваши документы, господа, – подошедший к легковушке штабс-фельдфебель настороженно смотрел на сидящих в автомобиле, а шедшие за ним жандармы стояли грамотно, не перекрывая друг другу сектора обстрела и держа свои "Эрмы" наготове. Не говоря ни слова, Кнохляйн протянул ему командировочное предписание. Посмотрев на него, фельдфебель резво отбежал к стоящему неподалеку лейтенанту. Вернулись они уже вдвоем.
– Так, – изучив протянутые бумаги, лейтенант удивленно посмотрел на Фрица. – Значит, вы направлены для выполнения особого задания к русским? Смело… – протянув документы, он махнул рукой стоящему у шлагбаума рядовому.
– Езжайте, – лейтенант уже не смотрел на сидящих в машине, а штабс, подмигнув, шепнул одними губами:
– Удачи, камрады…
г. Лондон.
Первушин Андрей Иванович, предприниматель
Проснулся Андрей поздно. Даже не умываясь, включил ноутбук. Утро начинается не с "Нескафе", блин! На первом же новостном сайте в глаза бросилась огромная надпись:
"Соединенные Штаты и Великобритания объявили геноцид русских".
"Зашибись! До такой фразы я не додумался". – Первушин просмотрел еще несколько страниц в разных странах и довольно улыбнулся. Потом привел себя в порядок и отправился в бар на первом этаже. Есть хотелось неимоверно.
– Эндрю! – удивился уже знакомый бармен. – Но вы же собирались улететь в Россию?
– Угу! – пробурчал Андрей, одновременно делая заказ. – Меня не выпустили, Билл. Какое-то постановление вашего правительства.
Бармен смотрел на него круглыми глазами:
– Так это правда?
– Что? – совершенно естественно удивился Первушин.
– Смотри!
Билл вытащил пульт и перевел мониторы в баре на новостные каналы. Замелькали уже знакомые заголовки.
"Оголодавшие невыпущенные русские выйдут на большую дорогу".
"Руки прочь от русских братьев!"
"Права человека – пустой звук для британского правительства!"
"Русские займут рабочие места британцев, а тем останется умереть от голода".
"Нарушаются права несчастных граждан Советского Союза".
"Дэвид Камерон сошел с ума! Великобританией правит сумасшедший!"
"Камерон собирается кормить русских на деньги налогоплательщиков".
"Чудовищное преступление мирового капитала".
"Почему не выпускают русских мафиози?"
"Железный занавес" Камерона. Кому это выгодно?"
"Британия для британцев! Русских – в Россию!"
Андрей некоторое время делал вид, что внимательно слушает.
– Ну, ваша пресса, как всегда, немного утрирует, – наконец произнес он. – Грабить я никого не собираюсь.
– А на что ты будешь жить?
Первушин задумался.
– Месяца на два мне денег хватит. А дальше… Либо этот маразм закончится, либо придется искать работу. Пожалуй, стоит переехать в гостиницу подешевле…
Ему хватило выдержки с самым серьезным лицом позавтракать (скорее, пообедать), перекинуться парой фраз с портье и двумя знакомыми туристами из Бристоля и дойти до своего номера. И только там лицо бывшего морпеха исказила злорадная ухмылка.
г. Ташкент.
Егор Евсеев, альпинист
– Итак, гражданин Евсеев, с какой целью вы пересекли границу Советского Союза?
Егор посмотрел на сидевшего за столом человека. Лейтенант госбезопасности. Вроде как следователь. Вопросы второй день задает одни и те же, явно пытаясь поймать на несоответствии. Ну-ну… Влад еще в машине проинструктировал: правду, правду и только правду. Ничего, кроме правды. Иначе раньше или позже запутаешься. И при этом как можно меньше информации. Не болтать. Отвечать на вопросы, и только. "Все, что вы скажете, может быть использовано против вас".
– Мы совершали туристский поход. По заранее утвержденному плану должны были пересечь границу Китая и Киргизии. Разрешение обоих правительств я сдал при задержании. О появлении Советского Союза не знал.
– Да? А вот ваш подельник, – лейтенант заглянул в лежащий перед ним лист, – Алексей Кадышев, признался, что именно ваша группа организовала временной катаклизм. А дальнейшей вашей целью был шпионаж в пользу Китайской Народной Республики. Что вы на это скажете?
"Грубо, товарищ лейтенант. Понимаю, почему ты выбрал Лешку. Он физик, как и я. Вот только если кого и невозможно расколоть, то именно его. Хоть иголки под ногти загоняй. Кроме всего прочего, у Кадышева болевой порог понижен. Максимум, чего добьешься, что озверевший Леха начнет крушить все вокруг. А при его звериной силе это очень чревато".
– Спросите у него. Я ни о чем подобном не знал.
– А что, простите, два физика делали в одной группе? – вкрадчиво спросил чекист.
– По горам ходили, – ответил Егор. – Альпинисты мы.
– Не хотите, значит, сотрудничать со следствием? – лейтенант поднял глаза от бумаг и уперся взглядом в лицо Егора. Наверное думал, что у него тяжелый взгляд.
– Почему не хочу. Хочу. Потому и отвечаю вам честно и откровенно. Одну только правду.
Лейтенант постучал карандашом по столу.
– Хорошо. Тогда объясните назначение этих предметов.
Егор пожал плечами и произнес:
– Первым справа лежит ледовый инструмент. Жаргонное название "шакал". Разновидность ледоруба. Применяется для прохождения отвесных ледовых стен. Так же может применяться для забивания крючьев на скальных участках…
То, что предметы не надо трогать, объяснили на первом допросе. Хорошо – до того, как он потянулся к предметам.
– Вы утверждали, что в группе не имелось оружия. А как же этот "шакал"?
– "Шакал" оружием не является.
– Да? Вы же говорите – разновидность ледоруба. Правильно?
– Правильно.
– А чем убили Троцкого? – торжествующе произнес лейтенант. – Ледорубом! Не оружием убить нельзя!
Логика следака Егору даже понравилась. Хотелось что-нибудь ответить. Эдакое. Насчет кости в голове. Сдержался.
– По законам страны, в которой мы находились, данный предмет оружием не является. И насколько я помню историю, по законам СССР – тоже. Но вам видней.
– Хорошо. Где и когда вы приобрели данный предмет?
– В магазине "Альпиндустрия". Москва, улица Первомайская, дом 18.
– И зачем вы врете, гражданин Евсеев? Вот у меня ответ московских товарищей. Не существует по данному адресу такого магазина!
– Нет, так будет. Я "шакал" в апреле две тысячи девятого покупал. Тогда магазин был. И я был, – Егор не удержался от маленькой шпильки. – А вас не было!
– В рюкзаке гражданина Репченко обнаружены препараты непонятного назначения. Как вы можете объяснить этот факт?
– Обычная походная аптечка. Самих препаратов я не знаю. Спросите у Репченко, он врач.
Допрос продолжался. Точно такой же, как и предыдущие четыре. Или пять. Редкостные по тупости вопросы, перемежающиеся с более-менее осмысленными, спокойные ответы. Опять вопросы, те же самые, перефразированные, новые… Опять ответы. Каждый допрос – часа четыре. Потом в камеру, а через пару часов опять на допрос.
Следователи работали в паре. Два допроса у этого следака, еще два – у другого. Первый монотонно мотает нервы. Второй суетится, кричит, изображает крутого. Неестественно изображает, хреновый из него актер. Но вот спать, сволочи, не дают. Ждут, пока Егор от усталости начнет путаться в показаниях. Вот тут и пригодился совет Влада: в правде не запутаешься. И спасибо аксакалу, хоть немного поспать удалось после спуска. Вторые сутки идут, как их привезли сюда. Или третьи? Черт, сдыхаю… Что они нам шьют-то? Шпионаж в пользу Китая, организация временного катаклизма, покушение на кого-то с помощью альпинистского снаряжения. Что еще? Ладно, пусть сами придумывают…
Дверь распахнулась. Без стука. Вошедший был в такой же форме. Только на кубарь больше на петлицах.
– Здорово, торопыга, – бросил он следаку. – Это у тебя кто? Дитя гор?
– Он, – ответил тот.
– И что шьешь? – Подследственного вновь прибывший совершенно не стеснялся.
– Я ничего не шью, товарищ старший лейтенант! – возмутился следак. – Явный случай шпионажа в пользу ряда империалистических и оппортунистских стран…