Назначив время и место, Марфа, невинно улыбаясь, убегает, а я бреду к прилавку - обдумать свои ближайшие действия. На задний двор, конечно, хочется, но и Герда тоже - чудо, как хороша! К тому же - вдова, ее муженька недавно… ну вы поняли. Была бы замужняя - я бы ни за что! Потому что дед долго объяснял, как это нехорошо - шкодить в чужом огороде, а так-то - милое дело!
До самого вечера решаю - куда податься? Прихожу к выводу, что Марфа подождет - какие ее годы? А вот Герда - не, та ждать не станет. Мигом какого-нибудь хахаля себе отыщет. А потом получится, что лезу я в чужой огород. Нужно допрежь успеть!
Ночь в Городе обычно тихая. Даже когда Эти выходят на охоту, все делается тихо - никто не орет, не сопротивляется, потому что уже давно привыкли. Да и то сказать, что это в далекие времена Они жрали людей на улицах, оставляя в канавах руки и ноги и поэтому было страшно. Теперь - нет. Сжились, срослись с Ними. Все под Ними ходим. Родственники да соседи всплакнут, конечно, когда получат уведомление, а с другой стороны обрадуются - значит, теперь они сами на какое-то время полностью свободны.
Хотелось бы мне эту Герду этой ночью… Но к ней в гости приперся какой-то усач из городской стражи. Да, не исчезла еще стража - порядок-то должен быть? Если вдруг толпа соберется, да против Этих бузить начнет, кто ее разгонит без убытка для жизней? Если Остроухие сами возьмутся за дело - никому не поздоровится. Опять же в кабаках бывает, люди ссорятся, увечат друг друга - тоже растаскивать кто-то должен.
Сижу, слушаю хихиканье своей хозяйки, конское ржание усача, грустно мне. Марфа уже не выйдет сегодня, а больше знакомых у меня в этом городе и нет. Спать бы лечь, да на новом месте не хочется пока. За закрытыми ставнями кто-то орет скабрезную песню о доярке Мари, которая то ли доила кого-то, то ли ее саму доил кто-то, в общем, молока было - хоть залейся! И обладало молочко чудодейственным свойством - кто его в себя вливал, на ногах стоять не мог.
И прокрадывается в мою грустную голову крамольная мысль: а не выпить ли мне немного пива?
Когда дед жив был - частенько, когда оказывались в городе, после работы заходили в ближайшую корчму "Толстый тролль" пропустить кружку-другую, не больше. Дед ставил одну передо мной, а сам брал сразу пару, ходил от стола к столу и разговаривал с людьми, "наводил мосты"; больше говорил, чем пил - узнавал, выспрашивал, любопытствовал. А я глазел, да примечал - у кого новая одежка, кого долго не видать, кто деньгой разжился и угощает собутыльников, а кто - напротив, за чужой счет норовит угоститься. Полезные сведения для торговых дел. Пора и самому начинать!
Без деда оно, конечно, совсем не то, боязно и непривычно, но делать нужно - чтобы дела торговые не страдали.
Это я так себя успокаиваю, на самом деле мне больше хочется горло промочить и выглядеть взрослым, чем что-то новое узнать.
Пауль - хозяин корчмы, сурово смотрит на меня из-под опаленных на кухне бровей и нехотя вопрошает, будто разговаривает с куренком:
- А дед-то когда подойдет?
Я напускаю в глаза скорби и почтительно отвечаю:
- Умер мой дед, господин Пауль. Три дня как.
- Прибрали?
- Нет, господин Пауль, сам умер.
- И как теперь? Ты же один, вроде бы?
- Один, - вздыхаю горестно. - Придется как-то жить. На добрых соседей вся надежда.
- Ну, ты не прибедняйся, - Пауль расставляет на стойке вытертые полотенцем глиняные кружки, - скопил твой дед прилично. Теперь, главное, жениться не вздумай. Осмотрись по сторонам. Поживи лет пять для себя, поучись, как дела делать.
Понятно мне твое участие, господин Пауль. Младшей твоей лет через пять как раз и нужно будет о женихах задуматься.
- Да я что, я не спешу, - пожимаю плечами. - Мне бы пива кружку.
Подобревший корчмарь умело наливает из кувшина по самые края; пенная кромка - едва в полпальца толщиной.
- За мой счет, - говорит Пауль и поясняет - в память о старике твоем, хороший был человек! Даже Эти его не забирали, давали возможность свои умения тебе передать. А ведь жребий на него трижды указывал.
Интересные дела творятся вокруг. А я и не знал. И дед мне не говорил.
Сижу, были бы усы - мочил бы их в пене, а пока нет - просто сижу, прихлебываю и осматриваюсь. Постепенно хмелею, но не сильно.
Стал народ собираться: приказчики, вроде моего Симона, здоровенные амбалы с мясного рынка, возничие, кожевенники - много всяких достойных и не очень людей. Иной выглядит бандит-бандитом, а тоже нос задирает повыше, уважения ищет. Некоторые, сделав заказ у Пауля, подходили ко мне и вяло соболезновали. Те, кто знали деда. Какой-то бакалейщик даже выкладывает передо мной на стол с полсотни оловяшек:
- Принимай, Одон, за деда. Должен я ему остался, не хочу с долгом уходить.
А мне что? Лишним не будет. Благодарю, конечно, сгребаю монетки в поясной кошель и думаю:
- Вот скотина! Теперь и не выйти из корчмы. Многие видели эти деньги и многие захотят поживиться. Маленького всякий обидеть норовит - дадут по башке дубиной и - все, нет денежек! Даже Эти не помогут. Просто не успеют. Вот уж удружил так удружил.
Но не быть мне дедовым внуком, если из такой простенькой житейской ситуации не смогу выбраться без потерь!
Я уже поднимаюсь над лавкой, чтобы пойти к Паулю и попросить его придержать мои монетки до утра, когда на левое мое плечо ложится чья-то сухая ладонь. Даже не ладонь - лапка.
- Могу проводить тебя до дома, - с небольшим акцентом произносит незнакомец. - За пару монет.
Оглядываю его: с меня ростом, сухой, даже тощий, старая, местами дырявая рубаха тонкого сукна; жилетка кожаная с завязками на боку, такие стража под доспехи одевает; штаны желтые, перехваченные на поясе каким-то невообразимым кушаком с кистями; отличные сапоги - удобные, мягкие, прочные - единственно ценная вещь в гардеробе иностранца. Да на боку в ножнах висит что-то острое и холодное - то ли палаш, то ли шпага, я в этом не силен. Редко такое увидишь. Разве только совсем старое.
Лицо молодое, но уже с приличным шрамом от левого уха к подбородку через щеку, губы тонкие, нижняя чуть выпячена вперед, глаза зеленые, чистые и наглые, светлые и грязные волосы собраны в пучок над затылком в каком-то хитром узле. Несколько разноцветных лент привязаны к выбившимся прядям. Не отталкивающее лицо, даже приятное, хоть и со шрамом, но какое-то подозрительное. В общем, если бы меня спросили о доверии такому типу, я бы расхохотался в лицо вопросившему.
- Ты кто? - на всякий случай решаю не спешить с выводами.
- Так нужна помощь? - вопросом на вопрос отвечает незнакомец. - Мне деньги нужны, очень, и недосуг просто так языком молоть здесь. Если не нужна сейчас моя помощь, то я тогда дальше пойду.
Он необычен. Во всем: облик, странный выговор, явно нездешний. Даже манера строить слова ненашенская. "Все странное может принести большие деньги, - так не единожды говорил мне дед и, прикуривая свою самокрутку, заканчивал мысль: - а может и отобрать последнее".
- Но ведь ты же предлагаешь мне услугу? Я должен знать, кому довериться.
Он уже почти делает шаг в сторону, но передумывает и возвращается:
- Ты прав, мальчишка. Прости, я просто голоден и поэтому сильно раздражен. Спрашивай.
Я усаживаюсь на свое место и показываю ему на место напротив, никем не занятое:
- Пива выпьешь?
- Если нальешь, - теперь не только глаза, но и он весь принимает вид насмешливого наглеца.
Толкаю ему свою недопитую кружку, но он отстраняется, придерживает ее на столе, чтоб не свалилась и отставляет обратно:
- Никогда, - спокойно говорит, взвешенно, - никогда и никто из семейства владетелей Болотной Плеши не пил из чужих рук.
Изо рта едва слюна не течет, но держится молодцом - бодро. Гордец. Из бывших, наверное.
- Поздравляю, - мне становится любопытно, - а ты к ним как-то относишься? Конюхом работал? Или шутом?
Под тонкой кожей на щеках начинают играть желваки, но во взгляде ничего не меняется:
- Точно, совмещал обе должности, пока не выгнали, - он усмехается. - Меня зовут Карл. На здешний манер - Карел. И я готов взяться за любую службу, которая не уронит мою… даст мне заработать, - быстро поправляется. - И не принесет ущерба окружающим.
- Давно не ел… Карел?
- Дней пять. Если не считать яблока, брошенного мне на площади кем-то из Этих.
- Расскажешь, что случилось?
- Нет. Не расскажу. Так что с работой?
С одной стороны - мне страсть как любопытно узнать его историю, а с другой - совершенно не хочется просто так тратить пару монет на неизвестно кого.
- Подожди, - говорю ему и машу рукой глупой Маричке - она по залу порхает, обновляет выпивку, еду на столах, - Маричка! Будь добра, собери что-нибудь перекусить на одного голодного человека. Только недорого и не очень много, а то живот у бедняги скрутит. И еще пару пива.
- Да я бы и с собой остатки прихватил - не сломался бы, - открыто и честно заявляет Карел, буквально облапывая глазами ладную фигурку Марички, уже бегущую на кухню. - Утром бы доел, спасибо тебе бы сказал…
- Меня все зовут Одон, - представляюсь и я. - Я лавку держу здесь неподалеку…
- Да ладно, - не верит мне новый знакомый. - Кто ж такому юнцу лавку доверит?
- Так моя лавка-то, не у кого спрос спрашивать.
- Вот как бывает? Сколько лет-то тебе, Одон?
Наш разговор прерывается, потому что широко распахивается входная дверь и, склонив голову к груди, чтобы не удариться о притолоку, в зал входит высокий человек. Вернее, не человек - один из Этих.
Вмиг повисает над разношерстной толпой тяжелая тишина, ведь Эти просто так в подобных местах не появляются!
Он распрямляется, разглаживает складки на черном плаще, соединяет ладони, скрытые в перчатках, скрещивает пальцы, плотнее насаживая перчатки на руки. Все это единым движением, плавным и странно увлекающим за собою взгляд каждого, кто видит перед собой Этого. Блестящая маска, сквозь которую не видно ничего - ни глаз, ни рта - поворачивается из стороны в сторону, замирает на краткое мгновение и вот уже вытянутый указательный палец показывает на… Пауля! Ладонь плавно поворачивается и тот же палец несколько раз сгибается-разгибается, призывая к себе бедолагу-корчмаря. Слышен легкий звук облегчения, вырвавшийся из трех десятков пересохших глоток, а Пауль, белее Смерти, какой рисуют ее на страшных картинках, бредет к выходу, продолжая возюкать серым полотенцем внутри грязной кружки. По-моему, все даже перестали дышать - столько страха вдруг разом выплеснулось в помещение.
Тот, Кто Всегда Рядом пропускает мимо себя Пауля, поворачивается к нам спиной и как-то сразу хлопает затворившаяся дверь, очищая порог корчмы.
- Сука, - я слышу, как бормочет Карел. - Когда же это кончится!
И вдруг догадка сваливается на меня, заставляя лоб покрыться испариной, а кожу стремительно холодеть! Болотная Плешь! Это же то самое место, где лет двадцать назад - еще до моего рождения - было поднято последнее восстание против Этих! Дед рассказывал, но как-то подзабылось! И поначалу вроде бы даже удалось тамошним лордам одержать победу над Этими. Ненадолго, конечно. Месяц длилось восстание, а потом сожрали всех. Кто бы сомневался? Думаю, весь этот месяц Они просто согласовывали с властями количество тех, кого можно сожрать.
- Так ты из бунтовщиков? - шепотом спрашиваю Карела.
Он ссутуливается, зыркает на меня исподлобья, рука ложится на эфес его смертоубийственной железяки, и снова в своей дурацкой манере он отвечает вопросом:
- А что?
За прилавком объявляется старший сын Пауля, Руни: большой, похожий на папашу - мир его праху - но туповатый и несговорчивый. Если "Толстый тролль" достанется ему, то прибыльным этому заведению осталось быть недолго. Руни громко кричит, пока еще в зале висит тишина:
- На сегодня корчма закрывается! Прошу всех рассчитаться!
Ну да, и я б не понял, если бы они сделали вид, что ничего не случилось. Перечить ему вряд ли станут - давно установился обычай не ссориться с семьей прибранного в день… ну, в общем, понятно.
- Вот тебе две монеты, - бросаю на стол оловяшки и прижимаю их рукой, чтобы не укатились далеко, - пошли!
- А еда? - Карел не хочет прощаться с лопнувшими надеждами. - Святые Духи! Вот опять едва только возникла возможность насытиться, а приходится уходить! Прямо проклятье на мне какое-то!
- Какая еда? Не видишь, что случилось? - я выхожу из-за стола. - В "Толстом тролле" нынче будет не до работы. Пошли, заглянем к "Мохнатому аскету", там хоть кухня и поплоше и подороже, но чего-нибудь перекусить и там можно.
- Да уж, на пару оловяшек - как бы не обожраться! - тяжело вздыхает Карел, пока я рассчитываюсь с Маричкой.
Пока мы собирались, корчма опустела. Мы - последние.
Мы уже стоим на пороге, когда за дверью слышится стук деревяшек и я отступаю назад: по улице идет шествие Желающих. Каждую ночь толпа идиотов с разрешения Наместника бродит по городу и ищет охотящегося Анку - чтобы уговорить его прибрать не намеченную жертву вроде бедняги Пауля, а кого-то из Желающих. Иногда им это удается, но дед говорил, что, скорее всего, это просто совпадает, что Остроухому нужен кто-то из Желающих и они пытаются убедить того, кого убеждать совсем не нужно. Совпадение.
Обычно толпа этих недоумков состоит из трех-четырех дюжин людей. Мужики, бабы, без разбору, встречаются благородные, хоть и немного их осталось, попадаются бывшие рабы и редко иностранцы. Бредут по ночному городу, стучат в колотушку, ищут Остроухих, в общем - только под ногами у добрых граждан мешаются, да непотребства устраивают. При случае легко разденут-обдерут праздного зеваку, по башке стукнут и в подворотне бросят - ищи потом правду! И стража не помогает, потому что находятся Желающие под защитой Наместника. На кой ляд понадобилось ему это? Непонятно.
Я приоткрываю дверь и в узкую щель мы следим за тем, как мимо проходят эти ненормальные, ищущие смерти.
- Каким же нужно быть придурком, чтобы присоединиться к Желающим? - спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.
- Нет, Одон, они совсем не дураки, - отвечает мне Карел. - За участие в ночных шествиях они имеют приличные поблажки от мытарей.
Сказанные Карелом слова плохо укладываются в моей голове - я не понимаю причин и поэтому не верю.
- С чего бы этим ненормальным кто-то дал поблажки? Наместник разве тоже из них?
- Не, все гораздо хитрее! - отзывается Карел. - Когда в первые годы после окончания войны с Этими люди не могли определиться с очередностью своих… смертей, был издан королевский Указ о добровольном вступлении в число Желающих принять упокоение. За это семьям добровольцев были обещаны обширные преференции. Но не только. Еще самим добровольцам была обещана неприкосновенность со стороны властей за совершенные преступления. Понимаешь? И чем дольше ты состоишь в числе Желающих, тем сильнее поблажки, ведь своим участием доброволец бережет чьи-то жизни! Прошло почти две сотни лет, порядки давно изменились, а этот Указ все еще работает. Потому что удобен, в первую очередь, для Остроухих. Если бы эти жулики не слонялись по улицам, угрожая запоздавшим прохожим, вряд ли так легко было бы отыскать горожан по своим домам. Зато теперь любой горожанин после захода солнца сидит либо дома, либо в ближайшем кабаке.
Я недоверчиво хмыкаю.
- Да ну, так бы все уже по ночам по городу бродили бы с такими условиями! Да я бы первый и пошел.
- Поначалу так и было, пока голод не начался! - с видом знатока заявляет Карел. - Потом поняли, что всем быть бездельниками не выйдет, успокоились. Да и новый порядок к тому времени в королевствах сложился.
Он толкает меня в плечо:
- Пошли, пока еще какая банда не объявилась!
У "Мохнатого аскета" удалось разжиться только тремя пирожками с капустным листом по такой цене, будто внутри непропеченного теста были соловьиные язычки - ровно две оловяшки и отдал мой знакомец. Но голодному Карелу даже эта нехитрая снедь показалась изысканным блюдом со стола самого Наместника.
- Ну, Одон, пошли, провожу, - Карел громко икает и задумывается.
А я думаю: как бы ты, братец, не передумал быть хорошим! Полста монет - достойный соблазн, стоящий дороже обиды несовершеннолетнего сосунка.
И вижу я, как в оценивающих глазах Карела умирает эта мысль.
- Пошли, Одон, - и он первый пробирается к выходу из прокуренного зала.
Мы идем по притихшему городу, где-то вдали, вроде как у Башни Палача, стучат своими гремелками Желающие. Нам они не помешают - это в противоположной стороне от дома Герды, вдали от нашего пути.
Ночью даже очень знакомые места всегда выглядят чужими; не узнаются и путают сознание улицы; серые фасады спящих домов и закрытые ставнями окна создают впечатление вымершей пустоши, а малейший шум способен напугать до дрожи в коленях и клацанья трясущимися зубами. Хоть Анку-Остроухие и навели в стране идеальный порядок, внушили буйному народу послушание и уважение к закону, но мало ли? Не стоит гулять темной ночью даже по очень спокойному городу. Придурков всегда в избытке в любой стране и во все времена. Даже если потом их накажут, то пострадавшим эта справедливость будет уже безразлична.
Мы с моим новым приятелем крадемся вдоль дорожных канав, по которым нечистоты с улиц попадают в реку Виндхаар, что делит наш совсем не столичный город Харман на две неравные части. Карел шепотком иногда ругается - незнакомо и кучеряво - когда попадает какой-нибудь ногой в чавкающую жижу. Наверное, переживает за свои чудесные сапоги.
Зачем я тащу его с собой? Из любопытства - страсть как интересно, что там случилось на Болотной Плеши? Ведь даже дед о том предпочитал не болтать лишний раз. И вряд ли по незнанию - потому что дед знал все!
Хорошо, что в мои комнаты ведет с улицы отдельная лестница, а то бы пришлось будить хозяйку и ее усатого кавалера.
- Пошли со мной, - командую своему спутнику.
Он смотрит на меня, и я вижу недоумение на его лице - ведь договор выполнен, он проводил меня до дома и теперь свободен?
- Пошли! - повторяю еще раз, настойчивее, и ступаю на первую ступеньку.
Мы с Карелом проникаем в мою спальню, где еще не прибрано толком, вещи набросаны невообразимо спутанной кучкой, но зато постелена свежая постель, под кроватью блестит гладким боком ночной оловянный горшок, а на столе высится глиняный кувшин с колодезной водой.
- Добрались, - говорю вполголоса, но сторожусь напрасно, потому что богатырский храп ночного гостя Герды способен разбудить и мертвого, но ничего не происходит - видимо, хозяйка переутомилась в ночных шалостях.
Прибавляю огня на ночной лампе, любезно оставленной мне домовладелицей.
- Недурно, - Карел оглядывается вокруг. - Здесь можно переночевать? Бесплатно?
- Устраивайся на полу, - кидаю ему пышную перину с кровати, - подушки для тебя, увы, нет.
- Смеешься? Мне с подушкой спать - только расхолаживаться. А в моем положении такого позволить себе нельзя. Кто это такие рулады выводит?
Карел смотрит вниз, на пол, под которым как раз должна находиться спальня Герды.
- Хозяйкин дружок-стражник, - безразлично отвечаю я, хотя самому неприятно, что он остался в доме.
Карел стаскивает с ног сапоги, припадает к горлу кувшинчика, делает несколько торопливых глотков и ставит его на место:
- Ой, извини, я думал там просто вода.