Но с нами ехал наш редакционный фотограф Коля Кухарский. А что такое фотограф в это время? До появления "лейки" было еще десять лет. А вообще-то компактные фотоаппараты стали пригодны для серьезной съемки только в тридцатых. Пока же аппарат представлял довольно тяжелый ящик, да плюс к нему - деревянный трехногий штатив. Так что фотографам было нелегко. Я их понимал. Был у меня период в жизни, когда я бегал по пересеченной местности с "Бетакамом" на плече. Тоже тот еще гроб. И ведь нынешние аппараты были не менее хрупкими, чем "Бетакам".
Так что машина была необходима.
А чего мы поперлись в эту самую Лугу? Наблюдать встречу рабочих и матросских отрядов с казачками генерала Крымова.
Корниловщина началась в этой истории раньше. Так, знаменитый манифест Корнилова появился в печати 12 августа.
Первоначально история шла несколько иначе. Всё-таки у власти было не левое правительство Керенского, а старое - князя Львова, которое оставалось кадетским, хотя к этому моменту изрядно разбавленное левыми. Так что генерал действовал гораздо решительнее и жестче. Он просто потребовал поставить его во главе страны. Впрочем, манифест был примерно тем же самым. Из него я понял, что прозвище Корнилова - "лев с головой барана" - вполне оправданно. В данном документе Корнилов обещал запретить забастовки на железной дороге, поставить на всех крупных станциях военные суды, которые давили бы выступления силой оружия.
Ну не идиот ли? Да где он рассчитывал взять столько солдат, готовых стрелять в рабочих? Не 1905 год стоял на дворе. И вообще. Это ж надо додуматься до такого - попытаться наехать на ВИКЖЕЛЬ, мощный профсоюз железнодорожников, у которого было полно амбиций - и сдаваться он не собирался. К тому не знал генерал, что кроме обычной забастовки бывает и итальянская. Не говоря уже о саботаже.
Так что Корнилов в любом случае получил бы в случае прихода к власти полный паралич транспорта. И значит - ни о каком продолжении войны, о котором он так пекся, речь уже не шла бы.
Да и то сказать. Ни один вменяемый политик не грозит репрессиями ДО прихода к власти. Представьте, что Гитлер году эдак в тридцатом честно бы говорил: вот придем к власти, все профсоюзы и партии, кроме своей, запретим, всех несогласных посадим в концлагеря, промышленность и военных поставим под свой полный контроль? Я сомневаюсь, что у нацистов в этом случае что-нибудь бы получилось.
Любой политик, идущий к власти, обещает всем всего и побольше. А уж дорвавшись и укрепившись… Вот тогда и можно начинать. Дескать, извините, ребята, но обстоятельства вынуждают кое-кого посадить, а кое-кого шлепнуть… Такая позиция позволяет разбить потенциальных противников по одиночке. Пока мочишь одних, другие сидят на заднице смирно, веря, что до них не доберутся. Именно так Гитлер и поступил. Сначала разобрался с коммунистами, затем с социал-демократами и профсоюзами, следующими на очереди вышли правые оппозиционеры. А потом уже без проблем построили военных и промышленников.
Что касается князя Львова, то он блеял что-то невнятное. Дескать, так нельзя делать, переть против демократического правительства нехорошо…
Люди, не подкованные в политике, сочли главу Временного правительства трусом и тряпкой. Подкованные же расценили ситуацию по иному - князь попросту сливал власть Корнилову. Чисто по интеллигентски. Собирался жевать сопли до того момента, когда корниловцы не вошли бы в Петроград. А там заявил бы - дескать, ничего не поделаешь, мы подчиняемся силе…
Разумеется, среди членов левых партий, в Петросовете и в профсоюзах подкованных в политике товарищей имелось достаточно. И они уж постарались объяснить своё понимание ситуации остальным. Тем более, что большевики явно и без меня знали всё заранее. Так что мероприятия у них были разработаны. Мигом газеты и агитаторы по предприятиям стали призывать к сопротивлению.
А дальше пошло так же, как и в моей истории. Был образован Комитет народной борьбы с контрреволюцией. Комитет включал по три представителя от большевиков, меньшевиков и эсеров, пять представителей от Советов и Союза крестьян и по два представителя от Центрального Совета профсоюзов и Петроградского Совета. Филиалы чуть ли не мгновенно возникли по всей стране. Тут же началась и массовая мобилизация всех, кого только можно. Первыми двинулись солдаты, из Кронштадта подоспели матросы. Рабочие не отставали. Откуда-то у них появились не только винтовки, но и пулеметы. Впрочем, понятно, откуда. Во время революции народные массы разгромили Арсенал - и растащили пропасть оружия. Вот это оружие и всплыло. Впрочем, тем, кто в те бурные дни не сумел ничего притырить, мосинки раздавали прямо на Сестрорецком заводе. Главную роль сыграл ВИКЖЕЛЬ, членам которого очень не понравилось, что Корнилов обещал их построить и злостно поиметь. Они наглухо забили вагонами все три направления, по которым двигались корниловцы.
Тем временем народные массы отправились рыть окопы, а навстречу эшелонам двинулись толпы агитаторов. В городе настроения были интересные. Никто не смел даже пикнуть в поддержку Корнилова. Я лично видел, как одному такому хорошо одетому господину увлеченно били морду. Кстати, как оказалось впоследствии, город был набит офицерами-корниловцами, которые должны были устроить поддержку изнутри. Но они ничего ровным счетом не сделали. И не потому что испугались. Всё обстояло куда проще. Люди, которые Корнилова и подтолкнули - к примеру, А. Путилов - решили офицеров проспонсировать. И, видать, хорошо проспонсировали. Потому что те элементарно нажрались. Потом оказалось, что питерский командир корниловцев, генерал Сидорин прочно окопался в кабаке "Вилла Родэ", который находился недалеко от места, где в моё время стояла станция метро "Черная речка". Цены в этом шикарном кабаке были запредельными даже до войны, а теперь они вообще потрясали воображение. Генерал, короче, дорвался и чуть ли не безвылазно сидел там три дня.
Вот такая обстановка сложилась на 15 августа. И мы ехали в Лугу, куда двигался 1 казачий корпус вместе с непосредственным командиром этого дурдома - генералом Крымовым.
Мы несколько опоздали. Переговоры многочисленного городского гарнизона, который был на стороне Комитета и казаков уже закончились. Последние, впрочем, особо и не выдрючивались, хотя именно это направление считалось самым опасным - ведь тут было командование. Но… Эшелоны страшно растянулись. В самом деле. Казачья сотня - это 123 сабли. Конечно, на войне могло быть меньше, но эти казаки в последний год в боях не участвовали, они занимались охраной тыла и отловом дезертиров. Так вот, нормальный вагон - это "40 человек или 8 лошадей". Плюс нужен транспорт для имущества части. То есть одна сотня - один состав. А поезда не могут идти вплотную один за другим. К тому же дорогу-то обслуживали члены всё того же ВИКЖЕЛя! Они всячески тормозили продвижение. Так что корпус растянулся на огромном расстоянии. Все преимущества были у гарнизона.
А тут в атаку двинулись агитаторы. И что оказалось? А то, что господа путчисты не потрудились объяснить казачкам, зачем, собственно, их везут в Петроград. Генералы-с. Что этому быдлу что-то объяснять. В общем, оказалось, что горячие речи и направленные на эшелоны пулеметы подействовали очень хорошо. Так что к нашему приезду шел митинг, готовый перейти в братание.
Мы с ходу включились в процесс. Светлана производила сильное впечатление. Она в последнее время сменила имидж - щеголяла в черной кожаной куртке и красном платке, завязанном наподобие банданы. На пояс она нацепила кобуру с наганом, который заменил ей браунинг. Я слегка поучил её стрелять, так что револьвер у неё на поясе был не простым украшением. Вообще-то я думал, что такая мода пришла позже. Но, в конце-то концов, кто-то ведь её придумал. Возможно, что вот именно такие богемные валькирии революции.
Кстати, с этой курткой вышел анекдот. Я уже говорил, что кожанки носили рабочие, чья профессия была связана с техникой. Ну, ещё солдаты автоброневых войск и летчики. Все эти ребята были крупными парнями. А Светлана была девушкой весьма субтильной. Недаром на фотографиях времен Гражданской войны, в отличие от кинофильмов более поздних времен, большевистские девушки одеты в кожанки, которые им явно велики. К тому же в магазин, который торговал этой халабудой, моя подруга явилась в своем "учительском" прикиде. Представьте реакцию приказчика - явилась барышня и требует суровую мужскую одежду… Он аж вспотел, пока подобрал куртку ей по размеру. Зато теперь Светлана вводила казаков в полную прострацию. Они укреплялись в мысли, что если в Питере такие девки, то они явно ввязались во что-то не то…
В общем, вскоре началось братание. Разумеется, откуда-то нашлась водка, так что взаимопонимание было достигнуто полное. Об этом писать и это снимать уже не стоило, так что нам пора было в обратный путь.
Разница с моим временем была только в том, что генерал Крымов застрелился прямо в Луге. (В том варианте он пустил себе пулю в лоб после разговора с Керенским).
Когда мы въехали в город, то стали замечать, что на улицах творится что-то не то. Наблюдались группы рабочих и солдат, с оружием и без. Одни о чем-то возбужденно совещались, другие решительно двигались по направлению к центру. По поводу вторых я решил, что это рабочие возвращаются из окопов. Телеграф и телефон-то имелись - так что слухи о том, что корниловцы не прошли, могли уже давно дойти. Однако, что-то было не так. Чувствовалось - люди идут не ОТКУДА-ТО, А КУДА-ТО.
Разница опытному человеку видна сразу. Сравните, к примеру, людей идущих на футбольный матч и с него… Светлана это тоже заметила.
- Слушай, прямо как в революцию.
- Может, идут митинговать по поводу, что Корнилова отогнали? - спросил Семен, наш шофер. Светлана не согласилась.
- Да не похоже. Вот какие лица решительные. Может, тормознуть, расспросить?
Но я не согласился.
- Да на кой черт! В редакции всяко знают больше.
Семен резко ускорил движение. Оно понятно - ему тоже было любопытно. Вообще-то в это время все работники газет, даже уборщицы, очень гордились своей причастностью к прессе. А потому работали они на совесть.
Чем ближе к центру, тем больше становилось на улицах возбужденных людей. "Чистая" публика была озабочена не меньше пролетариата. Время от времени попадались стихийные митинги, на них выступали какие-то ораторы. На углу Забалканского и Сенной площади солдаты кого-то пинали ногами.
- Всё точно. Как в революцию было, - прокомментировала Светлана.
- А что никаких плакатов не видно?
- Так в феврале их сперва тоже не было.
Когда мы достигли редакции, я велел шоферу и фотографу оставаться в машине. Чуяло моё сердце, что рабочий день только начинается. Мы со Светланой рванули вверх по лестнице.
В редакции было на удивление пусто. Впрочем, понятно. Большинство журналистов разъехались еще с утра. Ведь было еще два направления наступления Корнилова - его части тормознули под Вырицей и под Ямбургом, который в моё время был Кингисеппом. Кто-то поехал туда. Кто-то под Гатчину, где рыли окопы… В общем, на месте была машинистка и ответсек Александр Георгиевич, старый газетный волк. В отличие от большинства старых журналистов, которые уже давно стали равнодушны ко всем на свете сенсациям, он не утратил молодого задора. Потому-то и пошел в нашу газету.
- Александр Георгиевич, что происходит? - Заорал я с порога.
- Вы сядьте, друзья. ТАКОЕ лучше слушать сидя.
…Когда я услышал новость, то понял, что опытный газетчик был прав. Сенсации подобного масштаба я не знал. Ни в том, ни в это времени.
Дело было в следующем. Неделю назад правительство Германии обратилось лично к князю Львову с предложением начать переговоры о перемирии и о заключении мира. Точнее, звучало это как-то иначе. Ведь перемирие обычно предлагает слабейший, а Германия таковой себя не считала. Так что формулировка была хитрее. Но суть была именно в этом. А Львов, сука позорная, это предложение скрыл. Расчет понятен. Он ждал Корнилова, который никаких переговоров с немцами не стал бы вести. И вот именно сегодня это всплыло - и новость быстро распространилась по городу. Так что волнения стали понятны.
- А это не утка? - Спросил я. - С немцев станется, они могут и не то запустить.
- Похоже нет. Михаил Маркович давно уже в Мариинском. Он оттуда звонил, говорил, члены правительства и представители Петросовета вырвали у Львова признание. Говорит, что теперь там самое интересное… А возле дворца потихоньку собирается народ. Пока тихо.
- Скоро будет громко - хмыкнул я. Вот только подойдут ребята из окопов. Они и поактивней и, что самое главное, отправились воевать. А уж раз отправились, так кураж-то куда девать?
Я подвел итог.
- Ладно, я с фотографом еду к Мариинскому.
- А я?! - Спросила Светлана.
- А ты остаешься в резерве. Мало что ещё случится и придется туда бежать. А чтобы было не скучно - дозвонись до Петросовета и до Кшесинской, узнай, что там у них.
- Так большевикам тебе звонить сподручней.
- Ага, чтобы они меня припахали. Они знают, что я уехал в Лугу, кстати, им я статью тоже обещал. Но раз такое дело - то история с Корниловым явно уйдет с первой полосы на третью.
Сбегая по лестнице, я удивлялся причудливости жизни. В самом деле - утром казалось, что выступление Корнилова - это тема минимум на неделю. А теперь?
Только почему так вышло? Ладно, об этом подумаем потом. Пока надо выполнять свою работу.
- Сергей Алексеевич, как заезжать будем? - спросил меня шофер.
- Давай по Малой Морской, к "Астории".
Через некоторое время автомобиль, раздвигая идущих к площади людей и отчаянно клаксоня, подобрался к гостинице. По пути кто-то пытался возмущаться на "буржуев" - но логотип газеты делал своё дело. Наиболее буйных одергивали товарищи.
- Ты чего тут фордыбачишь? Это наши!
Кто-то наоборот - нас приветствовал.
- Пропесочьте этих гнид, товарищи газетчики!
Двери гостиницы были, понятное дело закрыты. Но я стал туда ломиться.
Вы думаете, главное качество, необходимое журналисту - это умение писать? Сто раз фигня! Главное для журналиста - это наглость. Так что когда какой-то тип в форме швейцара открыл-таки мне дверь, я стал махать у него перед носом американской журналисткой ксивой, которую всегда носил с собой на всякий случай - и с жутким акцентом заорал, что я есть американский журналист и мы как союзники имеем право знать, что происходит.
- Так от нас вы что хотите? - спросил швейцар, сраженный моим напором. Впрочем, представители этой профессии во все времена прогибались перед иностранцами. Да и не только они. Депутаты тоже.
- Я есть должен делать фотографий! Вы должен дать мне место, откуда я смогу их делать.
Швейцар пустил меня и Колю внутрь, тут подбежал какой-то холеный и хорошо одетый тип рангом повыше. Это вам не гостиница, где я очнулся в этом мире. Здесь всё на уровне. Но этому обер-халдею тоже не пришло в голову, что вообще-то он мне ничего не должен. Тем более, что вид у меня был совсем не респектабельный - переодеваться, я, понятно, не поехал.
Но меня провели в какой-то люкс на третьем этаже, вынырнувший откуда-то халдей рангом пониже, но тоже в приличном костюме и галстуке, распахнул большое окно. Площадь отсюда была как на ладони.
- О-кей! - величественно бросил я и глянул в окно. Картина была следующей. Площадь - Синий мост и дальше, метров на пятьдесят за памятник Николаю, была заполнена народом (садика перед Исаакием в эти времена не было). Но толпа представлялась достаточно жидкой. Знамен и лозунгов тоже имелось в наличии немного.
Коля между тем меня подвинул, установил свою аппаратуру и начал съемку.
- Готово. - Доложил он мнут через пятнадцать.
Мы вернулись к машине.
- Коля, ты садись в авто, мчи в редакцию и делай снимки. Я тут ещё погуляю.
"Рено" развернулся и покатил обратно. Я же двинул в народ.
Толпа была и в самом деле редкой, особой организации не чувствовалось. Но собрание на площади состояло не из отдельных единиц, а из групп разной величины. Люди стояли, так сказать, по коллективам. Тут были, в основном рабочие. Солдат имелось меньше. Большинство самых активных служивых находились на дальних подступах к городу.
- Товарищ журналист, что там слышно? Правда, что немцы мир предложили, в временные его похерили? - окликнул меня кто-то.
- Именно так. Подробностей не знаю, сам только приехал из Луги, где корниловцев встречали.
- И как там?
- Нормально. Казаков генералы обманули. Когда бойцы правду узнали, никто против народа идти не захотел.
Народ стал собираться вокруг меня. Это мне не понравилось - митинговать в мои планы не входило.
- Так что теперь будет? - Начались вопросы.
- Товарищи, я здесь для того, чтобы разобраться. Мы попытаемся ещё сегодня выпустить экстренный номер, читайте "Рабочую окраину", мы пишем только правду.
После этого мне удалось оторваться от толпы. Тут я заметил подходящий с набережной Мойки, с западной стороны, отряд рабочих, двигавшихся в относительном порядке.