- Я, э-э-э... ценю готовность коллег к решительным поступкам, - лысина Корчевского качнулась в сторону министра и канцлера, обозначая вежливый поклон. – Однако не будем забывать, что доселе наступательные действия приводили нас к… фиаско. Я полагаю, что нам следует придерживаться оборонительной стратегии.
- Не надо копировать иномировой опыт, - возразил министр. – Сходная ситуация не обязательно воспроизведет то же самое решение. Противник в более выгодном положении и обладает большими возможностями. Советы могли сосредоточиться только на двух районах, и даже в этих условиях их победа оказалась не предопределена. Мы рискуем значительно больше.
- Поддерживаю, - сказал канцлер, всматриваясь в карту.
- Не согласен, - непреклонно произнес Корчевский. – Наступление на юге имеет хоть какой-то смысл, если удастся зацепиться за реку Пилицу. Позволю себе напомнить, что до сих пор наша полевая оборона удерживала не истощенного противника только в том случае, если опиралась на водную преграду. И то не надолго. Но наступательные действия на такую глубину, причем под ударами всей центральной группировки Евгеники – это самоубийство.
- Теперь у нас есть дорожные войска, - продолжал спор канцлер, видимо решивший, что теперь он агрессивный и напористый государственный деятель. – Это серьезно укрепляет наши позиции в транспортировке войск и снабжении. И мы не стремимся разбить врага, понятно, что это пока невозможно. Достаточно будет связать его силы, это уже достижение.
- А что после? – неожиданно спросил Константин. – Допустим, что мы продержимся до августа-сентября, не потеряв Варшаву. Что дальше?
- Можно сопроводить общее южное наступление серией ограниченных операций по остальному фронту, - ответил Алюшников, но в его голосе искушенное ухо монарха уловило тень неуверенности.
- И тем ослабить ударный кулак, - продолжил мысль военный разведчик. – В пробивной силе которого мы и так не уверены.
- Я попросил бы… - начал было министр, но в это мгновение Константин поднял руку со словами:
- Господа, достаточно.
Император откинул назад голову и сложил пальцы домиком, оперев локти на подлокотники. Тяжелые веки опустились на глаза, как броневые заслонки, будто запирая мысли, не давая им вырваться снаружи.
- Суть проблемы ясна, - вымолвил Константин, не меняя позы раздумья. – От повторения по кругу объективные факторы не изменятся. Наличие противоположных и серьезно аргументированных мнений говорит о том, что однозначного и заведомо верного решения в данном случае не существует.
Невысказанное повисло в воздухе, бесплотно, но весомо, как лоснящийся маслом снаряд – если нет "естественного", очевидного решения, его предстоит выбрать тому, кто стоит на вершине управленческой пирамиды. Выбрать и принять всю ответственность за последствия.
Говорили, что в подобных случаях римляне бросали кубик-тессеру, предоставляя выбор Судьбе, и на нее же перекладывая ответственность за возможный провал. Но в век торжествующего материализма гибель миллионов должна определяться более значимыми соображениями, нежели шестигранная игрушка.
Константин вспомнил лицо Великого Канцлера – Иосифа Джугашвили, человека, который никогда не колебался. Как странно и загадочно-схожи оказались связаны судьбы людей в разных мирах… Великий администратор, слуга Империи в одном мире и ее правитель, умный и жестокий диктатор в другом. Как бы он поступил, какое решение счел бы наиболее соответствующим моменту?
"А есть ли двойник у меня?" - неожиданно подумалось самодержцу.
Мгновения тянулись друг за другом, складываясь в минуты, а Константин, не меняя ни позы, ни выражения лица, все так же прикрыв глаза, думал. Лишь мерное, почти незаметное движение груди говорило, что это живой, дышащий человек, а не восковое изваяние.
Неожиданно он распрямился в кресле, положив руки перед собой, буквально припечатав ладонями гладкую столешницу. Обвел присутствующих пронизывающим взглядом и сказал:
- В грядущей кампании мы будем придерживаться оборонительной стратегии.
Штабист остался неподвижен, канцлер кивнул - дескать, покоряюсь монаршей воле. Министр вскинулся было, но осекся, буквально уколовшись об острый взгляд императора.
- Крайнее южное направление вражеского удара не рассматриваем, - продолжил Константин, и Алюшников не сдержавшись, стиснул кулаки, но снова промолчал.
- Наш враг по-своему скован в силах, так же, как и мы, - рассуждал вслух монарх. – И так же как мы не можем проиграть кампанию этого лета, Евгеника не может терять время. Им нужна еще одна победа, еще один разгром наших сил. Я считаю, что, веря в свое безусловное тактическое превосходство, они будут действовать самым простым образом. Ориентируясь не на хитроумный замысел, а на простые действия, приводящие к результату самым коротким и безопасным путем. Поэтому Нация атакует нас с Плоньско-Цехановского выступа и от Люблина. Исходя из этого, мы будем планировать будущее оборонительное сражение.
- Ваше величество! – Алюшников резко поднялся и взмахнул руками в жесте предельного отрицания. – Это ошибка! Это огромная, непоправимая ошибка! Вы ставите на кон судьбу России, опираясь на куцые представления о стратегии нацистов и опыт другой войны иного мира!
- А вы больше не будете министром обороны, - проговорил Константин. – Потому что армия и война – это порядок и дисциплина. И если нижестоящее звено открыто противится решению вышестоящего, это страшнее любой ошибки. Вы отправитесь в действующую армию.
Алюшников какое-то время стоял, потрясая полусжатым кулаком, под тяжелым взглядом монарха. А затем резко развернулся и почти бегом вышел из кабинета, не произнося ни слова, даже не спросив разрешения удалиться.
- Что ж, решение принято, остается его исполнить, - констатировал Корчевский, снимая пенсне.
- Ваше Величество, - с преувеличенной мягкостью вопросил канцлер. – Следует ли принимать Ваши слова как окончательное решение, или, быть может, это были общие соображения, высказанные вслух? Мне представляется, что Вы все же придаете несколько преувеличенное значение, как выразился наш… коллега, "иномировому опыту"… Не следует ли отложить решение, чтобы еще раз принять во внимание, взвесить и оценить сопутствующие факторы и критерии?
Император встал и подошел к стене, на которой крепилась огромная карта Восточной Европы, перечеркнутой изломанной красной линией. Заложив руки за спину, он с минуту, а может быть и дольше всматривался в многоцветие условных обозначений, паутину дорог и флажки, отмечающие перемещение соединений.
- Нет, - тихо, но с непреклонной решимостью произнес Константин. И повторил.
- Нет. Не следует. Такова моя воля.
Император так и не повернулся лицом к покидающим кабинет сподвижникам, поэтому никто не увидел посеревшего лица с чуть подрагивающими, бледными как у мертвеца губами.
У самой двери канцлер задержался и, после секундного колебания, негромко сказал:
- Я преклоняюсь перед Вашей решительностью. Сомневаюсь, что смог бы быть столь же решителен и тверд, окажись я сейчас на Вашем месте. Но… Да поможет нам Господь, если Вы ошиблись.
Глава 8
- Чудесное зрелище, - лирично сказал полковник, созерцая большую, почти в четверть стены, схему организационной структуры бригады.
- Да уж! - совершенно искренне согласился майор.
Посторонний и несведущий взгляд мог бы принять двух офицеров за родных братьев. Оба в одинаковых маскировочных комбинезонах, вытесняющих в армии старомодное обмундирование. С небольшими офицерскими нашивками вместо больших погон и неизменными коробками антигазовых масок на поясе. Однако полковник был заметно старше, чуть ниже ростом и пошире в плечах, майор помоложе, выше и тоньше в кости. Ни дать, ни взять – "мужик от сохи" и "тля городская", как говаривали на рубеже веков, во время массового исхода крестьян в города. Единственным существенным отличием были металлические протезы, заменявшие полковнику кисти рук.
- Посмотри, как красиво, как гармонично все продумано и организовано, - заметил старший. – Шесть пехотных батальонов, три роты тяжелого оружия – крупнокалиберные пулеметы, минометы, безоткатки. Рота "шагоходов", рота управления, взвод связи, хозяйственная рота, авторота, гаубичная батарея, две пушечные батареи, зенитно-ракетная батарея, батарея противотанковых орудий, зенитные "Мангусты", два бронебатальона, даже медицина в составе двух санитарных рот и медсанбата облегченного типа.
- И не забудем, что бронебатальоны не с какими-нибудь автомобилями, и даже не с новобашенными "Медведями" - дополнил майор. – А самые что ни на есть "Балтийцы".
- "Балтийцы" - это вещь, - мечтательно протянул старший. – Чудесные машины.
- Да, просто сказка, - согласился майор.
Замолчав, оба несколько секунд созерцали схему, проникаясь величием коллективного организационного разума штабных работников, создавших это гармоничное творение. Затем полковник с тяжелым вздохом оторвался от увлекательного занятия и провел стальной "рукой" по вороху картонных карточек, разложенных на столе. На них, по старинке, отмечались практические изменения организации и пополнения – по одной карточке на каждое подразделение. Даже беглый взгляд мог заметить, что на прямоугольных светло-коричневых картонках не осталось живого места – все изрисовано буквами, числами и схемами, многократно перечеркнуто и дополнено.
- Витя, - задушевно произнес полковник. – Ну, вот почему на картинке все так красиво, а в жизни … - он явно сдержал готовое вырваться крепкое словцо.
- "Балтийцев" не дали? – уже деловито спросил майор.
- Обещают уже второй месяц, - тоскливо ответил Зимников. – Но никак не дадут. И, главное, была бы это действительно чудо машина…
Майор понимающе хмыкнул. Действительно, "Балтиец", он же "кронштадтец", он же "линкор", а официально – БТК ("броневик тяжелый кронштадский") чудом технической мысли не являлся. Тяжелый, как жизнь на фронте, ломает пять мостов из шести, жрет газойль большой ложкой, капризный, как барышня на первом свидании… Но другого нет, первый полноценный бронеход, с нормальной пушкой и полноценным бронированием, экипажи которого считаются смертниками лишь на три четверти.
- Ничего, теперь у тебя есть я, - обнадежил майор Таланов. – И я никогда тебя не брошу!
Оба офицера не особо жизнерадостно засмеялись, точнее, заржали соленой шутке, допустимой только между давно и хорошо знакомыми людьми, и только в такой вот задушевной, без лишних глаз и ушей обстановке.
Полковник Зимников перебрал карточки.
- Да, твоя новая рота "механиков" будет весьма кстати… Но это какой-то фантастический бардак, все-таки. У меня есть батальоны, но два них готовы вцепиться друг другу в глотки, поскольку один составлен из беженцев-добровольцев, а другой – перебежчики-англичане.
- Я слышал об этом, - вставил майор. – Почему их не раскассировали, как обычно, отдельными ротами или даже отделениями?
- Это к Шварцману, решение принимал он, - вздохнул полковник. – И я уже думаю, может быть начать практиковать публичные повешения, как в старые времена наемных армий? Каждый день тихая поножовщина между франко-немцами и англами, которую не унять никакими трибуналами… И ладно бы только это! Связисты не умеют пользоваться автоматизированными средствами. Приходят ящики с аппаратурой, аккумуляторов нет, штаты не предусмотрены, только два тома инструкций в придачу. Бронебойные снаряды через один идут с браком, они не пробивают ничего толще бумажного листа - раскалываются.
- Вместо вольфрама упрочненный стальной сердечник, слышал, - скривился Таланов.
- А для безоткаток нет кумулятивных снарядов, - продолжил Зимников. – Гаубицы попадают в цель только прямой наводкой, потому что прислуга не умеет обрабатывать на функциометрах целеуказание корректировки. "Мангусты" расстреливают боезапас впустую, потому что за год у нас так и не появилось нормального обсчета для стрельбы с упреждением по авиации. Зенитчики все еще считают реактивный самолет быстрым гиропланом, по которому можно палить по старинке, с упреждением по прицельным кругам. Запрос на воздушную поддержку проходит через пять инстанций. Вызывая наших авиаторов можно надеяться только на то, что они страшно отмстят за тебя. Если найдут участок и если не проутюжат наших же.
- Война есть бардак, - подытожил Таланов.
- Ну да, - согласился Зимников. – Понятно, что сейчас уже получше, чем тем летом. Снаряд из прессованного навоза все же лучше бутылки с бензином и машинным маслом. Но… - он тоскливо махнул рукой. – На бумаге у меня почти полноценная механизированная сводно-гвардейская бригада, облегченная дивизия в миниатюре. Практически это дикая орда, которой можно только скомандовать "Вперед!" и быстренько отойти в сторону.
- Я верю в твой организационный гений, - обнадежил Таланов.
- Я тоже в него верю, - согласился полковник. – Но что я могу сделать, если в бригаду скидывают рыбьи кости вместо филе? "Зимников умный, опытный, он все может!". Мне нужно хотя бы полгода нормальной подготовки и снабжения, тогда можно будет выйти даже один на один в чисто поле. А ни хрена нет – ни людей, ни техники, ни времени. Добровольцы готовы драться, но они не воины. Они в массе своей – пока лишь ополчение, которое готовить и готовить, как новобранцев. Аэробатовцев осталось - на командиров отделений едва хватает. И какие мы "механизированные", если нормальные броневики только в разведроте? Та сборная солянка из рыбы с собаками, которую мне дали, опять сгорела вся в первый день боев. Потому, что в бронебатальоне - полсотни машин пяти типов, десяти модификаций, а экипажи - с ускоренных курсов. Дожили – я уже дважды использовал разведчиков как ударный механизированный кулак. И дальше буду, потому что с бронеходами, похоже, прокатят. Хорошо хоть тебя вернули, да еще с прибытком.
- Да, полсотни "шагоходов" - это сила! – с некоторой долей самодовольства заметил майор. – Тут можешь не беспокоиться, я своих погонял на совесть.
- А толку? – воззрился на него Зимников. – "Механик" - это самоходный гроб с компактным дизелем на заду, он хорош только в связке со всеми остальными, чтобы расчистили путь, прикрыли и снабдили. А я на бригаде всего два месяца и едва-едва сумел наладить хоть какое-то взаимодействие между батальонами. При четвероязычии. Пока что у меня в руках кувалда, которой можно ударить только раз, а потом управление рассыпается, и все идет по старинке – на кулачках против танков. Так что пока – готовься, буду дробить твою роту и распределять поштучно, как подвижные пулеметные точки.
- Не по уставу, - почесал бритый затылок Таланов.
- Когда получу свои бронеходы, связистов, - металлические пальцы обладали ограниченной подвижностью, поэтому полковник не загибал их, а помахивал разлапистой кистью, похожей на железного паука. – Новую радиотехнику с дешифровщиками, кумулятивные снаряды и черта в ступе, тогда заживем по уставу. А пока – как получается.
Таланов встал и сделал пару шагов по маленькому кабинету комбрига – каморке на третьем этаже заводского комплекса "Плоньской оружейной мануфактуры". Все оборудование вывезли при эвакуации, остались лишь солидные, пустые как совесть ростовщика коробки цехов и складских помещений. Зимникову удалось истребовать комплекс лично у командующего фронтом Шварцмана, чтобы привести в порядок изрядно поистратившуюся в боях бригаду, пополняемую нерегулярно и хаотично. В соседнем здании отрабатывали бой в городской застройке. Грязные, потные и взъерошенные пехотинцы лезли в окна, откуда в них кидали пакеты с краской, имитирующие гранаты. Прямо по широкой асфальтированной площадке под окнами комбриговского кабинета раскатывали кругами два броневика, с которых попеременно прыгали бойцы – разведка отрабатывала быструю высадку на ходу. Недалеко – так, чтобы ненароком не попасть под колеса – бродил колоритный мужик, пузатый, здоровенный, в обычном маскировочном комбинезоне, но с большим деревянным крестом где то между грудью и объемистым пузом. Он что-то вещал, широко размахивая правой рукой, будто кадил. Сквозь рык моторов доносилось:
- А ежели кто из вас, сукины дети, не проявит должного усердия в постижении воинской науки…
Окончание грозной фразы утонуло в автомобильном шуме.
- Это кто? – недоуменно спросил Таланов.
- Это наш бригадный священник, диакон Афанасий. Бригада у меня особенная, и батюшка тоже особенный. Окормлял верующих где-то во Франции, там была маленькая православная община. В общем, насмотрелся он там, когда … ну, понимаешь.
Таланов медленно кивнул, всматриваясь в человека с крестом на груди.
- В конце концов, сам вышел к нашим, и даже кого-то из своих вывел. Вышел из сана, поскольку священник не может воевать, и отправился добровольцем в армию.
- То есть, все-таки не священник, - уточнил Таланов.
- Вообще он квартирмейстер, хороший притом, следит, чтобы солдаты были накормлены, организовывает бани, водоснабжение и прочее. И вроде психолога, для каждого находит доброе и верное слово, даже для махровых атеистов. У нас его все зовут "пастором", как-то от немцев повелось. Но иногда и оружие в руки берет, прекрасный артиллерист.
- Чудны дела твои, господи, - подытожил Таланов. – Священник без сана, мехбригада без техники, "шагоходы" как ходячие пулеметы…
- Ладно, не бери в голову, - Зимников неожиданно сменил тон. – Это так, стариковское брюзжание. На самом деле не все так плохо. Конечно, бардака хватает, но с прошлым годом если сравнить – небо и земля.
- А потери какие? - спросил майор, отрываясь от созерцания Афанасия, крепящего дисциплину у разведчиков добрым и выразительным словом.
- Большие, - дернул щекой Зимников. – Хотя, конечно, не как в самом начале.
- Растем, - без особого энтузиазма согласился Таланов. – Захарыч, дай мне время до завтра. Я размещу роту, обойду бригаду, все гляну, а завтра можно и в чисто поле выходить.
- Добро, - согласился полковник. – Учти, общая побудка в половине пятого.
- Крутовато.
- Кто рано встает, тому бог подает. Шварцман дал мне пару месяцев нормальной жизни, за этот месяц нужно все подтянуть. И, Виктор…
Полковник двинул челюстью, обдумывая фразу.
- Слушай, что там говорят насчет вообще? Ты же самоходную броню чуть ли не в Москве принимал? Может, чего слышал?
Теперь задумался майор.
- Знаешь, Захарыч, ничего в точности не могу сказать. Но… Летом будет жарко. Очень жарко.
- Ладно, это-то и здесь понятно. Давай, иди. И не забудь – полпятого. Кстати, у нас на тренировках каждый сотый патрон – боевой.
- Это хорошо, - жизнерадостно ответил Таланов, берясь за ручку двери. – А я слышал, что в Первой Бронеармии каждый пятидесятый.
- Да? – удивился Зимников. – Ну, это уже перебор. Хотя … надо подумать. Мысля интересная.
- Как хорошо вернуться к старым добрым друзьям, - заметил Таланов уже из коридора.
Зимников пару минут сидел, улыбаясь, полковник откровенно наслаждался встречей со старым сослуживцем и другом. Особенно приятно было, что они снова будут служить вместе. Петр Захарович давно и хорошо знал Таланова, поэтому мог положиться на него во всем. Да и полсотни "механиков" стали очень ценным дополнением для бригады. Надо только грамотно ими распорядиться.