Я тоскливо вздохнул, прикидывая, как половчее перевести разговор на нейтральную тему. Какое там выведывание планов - уйти бы поскорее. Но тут мой взгляд скользнул по богато сервированному столу, и на ум сразу пришла фраза Шарапова, попавшего в логово главаря банды. Разумеется, я высказал свою просьбу куда учтивее. Мол, в славных русских сказках, коих я тут успел наслушаться, Баба-яга, не говоря о девице-красавице, поначалу кормит-поит добра молодца, особенно если ему с самого утра и маковой росинки не перепало, а уж потом…
Она на миг призадумалась и приглашающе указала рукой на одно из кресел, и я, одарив ее благодарным взглядом, немедленно навалился на еду. Чавкать не стал, в скатерть сморкаться тоже - перебор, но особо не церемонился. Судя по разочарованию, явственно написанному на ее лице, она ожидала от меня иного поведения, куда галантнее и… настойчивее.
Ага, разбежался! Может, я и на самом деле кунктатор, но никак не дурак. Стоит изобразить ухаживание, как потом хлопот полон рот. Это с Марией Владимировной все просто, ибо та тоже опасалась за свою репутацию, а тут в случае нежелания расплатиться за благосклонное внимание последующей безоговорочной поддержкой можно ожидать чего угодно. Вплоть до сообщения - окольными путями - Ксении Борисовне, чем в ее отсутствие занимается ее избранник. Между прочим, шикарный вариант столкнуть нас с Годуновым лбами.
Именно потому я лопал и лопал, старательно насыщаясь, благо действительно был голоден. А когда наелся и устало откинулся в кресле, то изобразил на лице такое превеликое блаженство, что любому стало бы ясно - кроме как вкусно и сытно пожрать, мне больше ничего не хотелось. И сил у меня ни на какое ухаживание не осталось.
Марина это тоже поняла. Она настолько расстроилась, что, будучи не в состоянии скрыть обманутых надежд, не нашла сил для особого притворства, в очередной раз изобразив на лице дежурную и донельзя фальшивую улыбку. В свое время мне доводилось где-то читать, будто исследователи определили девятнадцать типов улыбок, условно разделив их на два вида - социальные и искренние. Основное различие - в количестве задействованных мышц лица. Если для искренних требуется работа аж полусотни и более, то для улыбки из вежливости достаточно пяти. Сдается, Марина сейчас переплюнула последний показатель, ограничившись всего двумя мышцами, растягивающими уголки рта в разные стороны.
Разочарование от выказанного мною безразличия к ее прелестям оказалось настолько велико, что она не попыталась - ну хотя бы из приличия - повести со мной светскую беседу. От раздражения, что все пошло неправильно, она даже не удержалась от колкости:
- В галантности тебя, князь, упрекнуть затруднительно.
Я развел руками - мол, тугодум, чего с меня взять-то, но стал прикидывать, какой бы комплимент отвесить. Если сохранить при этом равнодушный тон и ляпнуть нечто грубоватое, получится самое то: и приличия соблюдены, и она окончательно убедится, что рассчитывать на амурные дела со мною не имеет смысла. Может, процитировать что-то из Филатова, про прелестные круп и попку? Хотя нет, перебор. Тогда из Крылова: "Какие перышки, какой носок…" Вполне подходяще для польского воробышка. Но тоже отказался.
- Восторг, охвативший меня перед явленной красотой, столь велик, что, испытывая его, равно как и любовь, поселившуюся в моем сердце… - глубокомысленно начал я, старательно изобретая продолжение. Но, по счастью, его не потребовалось. Очевидно, наияснейшая панна решила, что успела обольстить меня в достаточной степени.
- Однако ответную любовь еще надо заслужить, - сухо перебила Марина. Подобие улыбки послушно исчезло с ее губ, и она перевела разговор на деловой лад. - Так с кем ты, князь? Помнится, ответить ты должен был в полдень, а ныне вечер. Или ты и впрямь не понял моего вчерашнего намека? - И она легонько коснулась тоненькими, почти детскими пальчиками венца на голове.
Во как! Напрямую, значит. В общем-то и правильно. Чего церемониться-то, ежели пан кавалер, оказывается, не обладает достойными манерами и мало напоминает лыцаря? И вообще, на первый раз хватит с него.
В ответ на ее вопрос мои брови, как по команде, удивленно взметнулись. Мол, неужто непонятно? Конечно же с тобой, воробушек. А дабы не возникло никаких сомнений, поинтересовался, не помнит ли она, кто именно выручил ее под самый конец заседания Боярской думы. Ах, помнит. Но тогда вообще непонятно, к чему такие вопросы. И вообще, если мне после всего сделанного для ее защиты нет веры…
И я, обиженно нахмурившись, сделал попытку встать из-за стола. А что, изобразить обиду и с гордым видом удалиться - замечательный выход. Пусть сама потом думает, как примириться, а я к тому времени успею разработать тактику своего поведения и…
Но уйти не успел. Даже выйти из-за стола не получилось. Марина мгновенно накрыла своей маленькой ладошкой мою руку и распорядилась:
- Сядь. Экий ты обидчивый, пан тугодум. - И задумчиво протянула, не сводя глаз с моего лица: - Вера-то есть, иначе и говорить не стала бы. Но и недоверие имеется.
Ладно, раз так, поговорим чуточку откровеннее. И я почти честно заявил:
- Дабы окончательно развеять сомнения на мой счет, скажу как на духу. Итак, тебе, как матери, хочется передать через двадцать лет своему сыну великую во всех отношениях державу, так? Что ж, я готов поклясться перед чем угодно: твое желание ни на мизинный ноготок не расходится с моим, наияснейшая Марина Юрьевна. - И я вопросительно уставился на нее. Мол, чего тебе еще надо?
- Non liquet, - упрямо покачала она головой. - То не есть прямое слово. Мне надо, князь, дабы ты сказал ab imo pectore, на чьей ты стороне. Притом поведал это statim atque instanter.
- Что-то я не пойму! - недоуменно уставился я на нее. - Куда яснее-то?! Неужто моя мысль настолько непонятна? Править страной в ближайшие двадцать лет надлежит Опекунскому совету, верно? Кто туда входит, известно. Чтобы держава стала могучей и народ в ней процветал, этот совет должен не только принимать мудрые решения, но и действовать заодно. И хотя мне плохо ведома латынь, - напомнил я ей о своем незнании, а то ишь разошлась, - но, как воеводе, хорошо известно мудрое высказывание римлян: "Ibi victoria, ubi concordia". Да и в Писании говорится, что дом, разделившийся в себе, не устоит, - позволил я себе вольную цитату из Библии. - Так зачем, наияснейшая панна, вопрошать меня, на чьей я стороне?
- Выгоды для державы каждый разумеет по-своему, - пояснила она. - Я их зрю в том, чтоб сей варварский народ пошел наконец-то путем, указанным ему мудрыми людьми из просвещенных стран…
Я угрюмо засопел, но возражать не стал, иначе она вмиг вычислит, на чьей стороне мои симпатии. Тогда и откровенного разговора не получится. Ладно, сглотнем. Собака лает, а караван идет. Утешимся тем, что моськи, утверждающие свое величие путем тявканья на слона, были и будут всегда и повсюду.
- …а таковых в совете покамест трое из семи, да и то с одним из них не совсем понятно, - уловил я концовку ее речи.
- Действительно, в любом случае получается меньшинство, - согласился я. - Нужно, как я понимаю, не меньше четырех, верно?
- Маловато, - подтвердила Марина. - Но тут как посмотреть. Четвертый, Годунов, зависит токмо от тебя, в этом я ныне лишний раз убедилась. А касаемо прочих, то у них самих хватает разногласий, и таких, что они порой от слов норовят перейти к кулакам. - И она презрительно усмехнулась. - Получается, ежели один боярин молвит словцо супротив, то другой непременно встанет на нашу сторону. Вот тебе и пятый. А где пятеро из семи, к тем и князь Мстиславский примкнет, дабы в одиночестве не остаться. И получается, дело за тобой, князь.
И вновь я невольно восхитился столь безукоризненно точным раскладом сил. Восхитился и окончательно отставил в сторону откровенный ответ, который подумывал ей дать. Нельзя. Ни в коем случае нельзя. С таким опасным врагом вести искреннюю беседу не просто глупо - чревато. Ишь "просвещенная" выискалась. А православие, выходит, побоку, ибо темное, замшелое и дремучее. Ну-ну. Хотя, может быть, я ошибаюсь и она имела в виду вовсе не веру? Ну-ка, ну-ка, проверим.
- И куда ж мы поведем Русь? К какому берегу? - эдак равнодушно, чтобы, упаси бог, не поняла, насколько важен для меня ее ответ, осведомился я.
- К благу страны, коего она пока по причине своей отсталости чурается. Пора, давно пора Руси жить одной жизнью с Европой, включая законы и… прочее, - вильнула она, не сказав впрямую об унии, но в то же время дав ясно понять, чего ей хочется добиться. - Покойный государь сделал кое-что на этом пути, подтолкнул ее, но слабо, очень слабо. Однако то не его вина - он не успел. Но ничего, остальное мы сможем сами. Да и тебе прямая выгода, князь. Кем ты будешь подле Федора? Одним из его советников, не более, и далеко не самым первым, не надейся - родовитые ототрут, и герцогский титул тебе не поможет. А у меня… Впрочем, о том я вчера уже обмолвилась и повторяться не стану.
- И опять я не пойму, - нахмурился я. - Коль в совете все окажутся заодно, при чем тут…
- Это пока он вообще есть, - раздраженно перебила Марина. - Сам ведаешь - кому родиться, одному богу ведомо. А если у меня появится дочь? Или…
Она не договорила, встав и направившись к иконостасу в углу. Медленно перекрестившись на темную икону Христа, судя по нахмуренному лицу явно недовольного, что Мнишковна подносит ко лбу не два пальца, а всю пятерню, она повернулась и вновь подошла ко мне. Даже при свете свечей было заметно, как она бледна. Однако решимость ее не покинула. Дойдя до стола и тяжело оперевшись о столешницу обеими руками, она склонилась чуть ли не к самому моему лицу и выдохнула:
- А если вовсе никто не родится? - Но вмиг заторопилась, заспешила с пояснениями: - Всякое ведь бывает. К примеру, мертвое дитя. Тогда неминуемо встанет вопрос о новом государе. Или… государыне. И я хочу уже сейчас знать, кого из нас ты поддержишь.
"А ведь она не беременна, - вдруг понял я, глядя на нее. - Или, во всяком случае, сама того не знает. Так-так…"
- А вот о неприятностях с ребенком и вовсе упоминать не стоит, - вежливо посоветовал я ей. - Прожив более двух лет на Руси, я успел, образно говоря, пропитаться русским духом, в том числе и некоторыми суевериями, в число которых входит и сглаз. Потому о них лучше помалкивать. Что до вопроса, и тут отвечу не тая: в случае… э-э-э… чего непредвиденного, мне лучше до поры до времени оставаться во враждебном лагере. Тогда противники наияснейшей станут обращаться именно ко мне, а заранее знать планы врага - наполовину одолеть его. Пока же мы не знаем, чего ждать от каждого из них.
- Да, то добже разумно, - задумчиво согласилась она. - Но смотри, князь. Я и без тебя управиться смогу, хотя придется, скрывать не стану, труднее, пусть и ненамного. Ты же, если вздумаешь изменить, потеряешь все. Поверь, я о том позабочусь, ибо кунктатора я могу простить, но предателя…
- Вот и договорились, - вздохнул я, направляясь к выходу, но у самой двери притормозил и ядовито заметил: - Между прочим, именно благодаря тактике Фабия Максима, прозванного так, Рим сумел одолеть непобедимого Ганнибала. - И, с глубоким удовлетворением обнаружив, как ее рот открылся от удивления (а вот тебе! И мы, дикари, кое в чем не лыком шиты, хотя и не сильны в латыни!), отвесил ей прощальный поклон и, не мешкая ни секунды, вышел.
Что же касается ее обещания управиться без меня, то вскоре я воочию убедился - и впрямь может управиться. Да еще как лихо! И хватило мне, чтобы уразуметь это, всего пары заседаний Опекунского совета…
Глава 16
НЕ МЫТЬЕМ, ТАК КАТАНЬЕМ
Проводить мы их решили не в Передней палате, а в комнате, соединявшей ее с жилыми покоями государя. Ранее право доступа туда имели исключительно ближние бояре, потому она считалась как бы почетнее. Ну и не столь велика, как Передняя, всего-то метра четыре на четыре. Для восьмерых самое то. Но дабы заседание одних не мешало другим и в то же время чтобы у нас всегда была возможность появиться в Думе, договорились совещаться в иные дни, то бишь по вторникам, четвергам и субботам.
А сесть я предложил за круглым столом, о приобретении и установке которого позаботился заранее. Тайная цель, которую я при этом преследовал, - не позволить Мнишковне, как венчанной царице, единолично усесться во главе.
Идею мою приняли, хотя и со скрипом - пришлось уламывать бояр, недовольных отходом от вековых обычаев. Но с ними я управился, втолковав, что ранее такого института, как Опекунский совет, на Руси вовсе не было, потому никаких отклонений нет. Зато потом, когда рассаживались…
Если с Мстиславским, солидно усевшимся по правую руку от Федора, все было ясно, то на следующий стул оказалось сразу два претендента, и Нагой явно не с добрыми целями уже стал задумчиво коситься на бороду Романова. И мне выказывать столь явное предпочтение конюшему как-то не с руки. Да и самому хотелось сесть рядом с учеником - хоть на ногу ему смогу наступить, если понадобится, или в бок незаметно толкнуть. А как это сделать? Через Федора Ивановича тянуться? А ну как ноги перепутаю да невзначай его любимую мозоль прижму.
И с другой стороны тоже не пристроишься - там Марина уселась. Ее с места сдвинуть и вовсе нечего думать. А рядом с нею уже пан Мнишек - попробуй сковырни.
По счастью, пока бояре ожесточенно спорили, у меня возникла новая идея. Мол, давайте рассадим Марину Юрьевну и Федора Борисовича по разным местам. Тогда получится, что тот, кто ближе к престолоблюстителю, невольно окажется дальше от наияснейшей, и наоборот. А чтобы никому из парочки не было обидно, с левой стороны от Годунова усядусь я.
Мнишковна, опасливо поглядывая на Нагого с Романовым, согласилась, хотя и с видимой неохотой. Федор тоскливо покосился на экс-царицу, но, видя, что деваться некуда, очередной мордобой почти назрел, тоже дал "добро" и подался в мою сторону. Следом за ним и Мстиславский. Федор Никитич сориентировался быстро. Едва Годунов пересел на указанное мною кресло, как он добродушно заявил Михаилу Федоровичу:
- И впрямь негоже мне с тобой тягаться. Чай, ты все-таки конюший, старее некуда. Пущай по-твоему будет, оставайся.
Нагой, довольно ухмыльнувшись, плюхнулся на оспариваемый стул, и лишь когда Федор Никитич уселся по левую руку от Мнишковны (справа уже находился ясновельможный), до него дошло, что Романов его надул. Теперь получалось, что он - единственный, если не считать Власьева, кто сидит не рядом с Годуновым или экс-царицей. Он недовольно нахмурился, но деваться было некуда - сам только что дал "добро".
Фу-у, управились. Теперь можно и приступить к обсуждению дел…
И уже после второго по счету заседания я пришел к выводу, что тягаться с Мариной на равных, как ни стыдно в этом признаваться, мне чертовски тяжело. Деваха оказалась врожденным политиком. Азарт как у бойцовского петуха, упертость как у быка, хватка крокодила, а вдобавок иезуитская хитрость и умение протягивать нужные ей логические цепочки, ведущие прямиком к ее конечной цели. Ну и плюс железная воля. Все это в совокупности делало ее чертовски опасным противником.
Почему я столь отчаянно противился всем ее попыткам встать у руля и взять верховную власть в свои руки? Дело вовсе не в чужеземных корнях. Елена Глинская тоже родом не из Рязани, а Екатерина II приехала в Петербург не из Урюпинска. Но обе были прагматичными особами, не лезли в чужой монастырь со своим уставом и понимали: православие не замай. Возможно, по складу души им на религию было вообще наплевать, но какое значение имеют причины? Главное - они правильно поступали, а почему - несущественно.
Эта же была и осталась упертой католичкой, отнюдь не собирающейся изменять римскому папе и канонам веры. А то, что она обвенчалась с Дмитрием согласно православному обряду, лишь временное тактическое отступление, не более.
Между прочим, во время нашей вчерашней вечерней встречи она не притронулась ни к одной скоромной закуске. Тогда я не придал этому значения. Может, была сыта к моему приходу, почем мне знать. Да и изобразить отсутствие аппетита, на которое ссылался ее батюшка, тоже требовалось. Но на следующий день я сообразил кое-что и как бы между прочим задал пару вопросов патеру Чижевскому. Не подозревая подвоха, он честно поведал мне, что у них давно начался Великий пост. Это у нас еще была Масленица, поскольку на Руси Пасху станут праздновать двадцатого апреля, а они в этом году будут отмечать ее куда ранее, двадцать шестого марта, а если по нашему счислению, то шестнадцатого. Получалось, наияснейшая постится согласно католическому, а не православному календарю.
Ну а окончательно меня убедило в приверженности Марины к католицизму ее предложение на первом заседании совета. Касалось оно строительства… костела в Москве. И ведь как виртуозно она собрала все в кучу. Для начала напомнила присутствующим о необходимости претворить в жизнь замыслы Дмитрия, который, дескать, не раз говорил о том, что нечестно, когда одни иноверцы (протестанты) имеют свою кирху, пусть и на окраине города, а другие (католики) нет. Спрашивается, чем они хуже? А кроме того, он, дескать, уже дозволил устроить костел в домике у церкви Сретенья. Одна беда - помещеньице так себе, потому желательно воздвигнуть нечто поприличнее.
Я посмотрел на бояр и понял: покойный действительно такое говорил, иначе покряхтывающий Мстиславский и нахмурившийся Михаил Нагой непременно бы встряли с опровержением, а они молчат. Да и домик этот я успел повидать - он стоял в двух шагах от Запасного дворца Годунова, с той стороны, что ближе к царским палатам.
Марина же помимо ссылки на заветы государя привела в подкрепление своего предложения и уйму других доводов. Мол, именно сейчас для его строительства самое время. И московский люд, пока его искреннее раскаяние в учиненных злодеяниях достаточно сильно, весьма благосклонно воспримет возведение католического храма. Да и власть этим указом - пускай в завуалированной форме - выразит сожаление по поводу погромов. Вне всяких сомнений, король Сигизмунд также сочтет строительство своего рода извинением за учиненный погром и убийство его подданных, что весьма важно. Таким образом, этот храм станет своего рода символом окончательного примирения двух великих ветвей одного могучего древа, имя коему христианство.