Пушкарский приказ был не в моем ведении, но, по счастью, никто из бояр им ныне не руководил. Поставленный управлять средневековыми артиллеристами боярин Морозов примкнул к мятежникам и был убит раньше всех прочих, еще во время нашего отступления к Успенскому собору. Теперь во главе пушкарей оставался дьяк Иван Салматов. Я бы не стал влезать, но он чересчур оригинально понимал свои обязанности.
- Мне чтоб порядок везде был и чисто кругом, - приговаривал он, строго распекая пушкарей, когда мы с ним осматривали его владения. Не иначе как сказывалась его прежняя служба в Земской избе, ведающей в числе прочего благоустройством столицы, где Иван Семенович, как я выяснил, начинал подьячим.
- А как насчет бабахнуть? - поинтересовался я.
- Повелеть? - радостно встрепенулся сопровождавший нас подьячий Дей Витовтов.
- Цыц! - одернул своего подчиненного дьяк. - Я тебе повелю! - И, обратившись ко мне, миролюбиво заметил: - Ни к чему оно, княже, ей-ей, ни к чему. Ежели проверить на всякий случай, так оно и без того видать, что справные пушки. Опять же и государь покойный не далее как на Рождество из них стрелял.
Понятно. С таким каши не сваришь.
- Тянет на прежнее место, в Земскую избу? - понимающе осведомился я, в пятый раз за последний десяток минут услышав про порядок и чистоту.
- Да не то чтобы оченно, - замялся он, искоса поглядывая на меня и колеблясь, откровенничать ли. Но тон мой был благожелательный, на лице явственно читалось сочувствие, а потому он решился. - Спокойнее там. А тут, не ровен час, искра какая, и все - поминай как звали. А коли и выживешь, так опосля пожалеешь, что выжил. За недогляд-то кого на дыбу первого? Меня. Вот и трясись.
- Ладно, подсоблю тебе, чтоб не трясся, - пообещал я.
И подсобил, нагрянув в гости к Воротынскому. Пусть Иван Михайлович и "засланный казачок", но тем более должен помочь, стремясь завоевать мое доверие. Он и помог, благо речь шла не о крутых приказах, вроде Разрядного или Поместного. И через три дня на место Салматова поставили по моей рекомендации подьячего Дея Витовтова. Этот - я был уверен - на новом месте землю станет рыть. Молодой, азартный, честолюбивый - самое то. Да и Салматов, переведенный в Земскую избу, на меня не обиделся. Напротив, остался благодарен. И спокойно, и оклад повыше. Кстати, у меня на него тоже имелись виды, раз он так любит чистоту и порядок.
Возглавил же Пушкарский приказ князь и окольничий Владимир Долгорукий. Знал я, что он мне мешать не станет, вот и подсунул его кандидатуру Воротынскому. Долгорукий и не мешал. Напротив, когда я предложил свою помощь, был только рад.
Увы, но сами пушкари энтузиазмом не блистали. Лениво стаскивая со стен пушки для первых тренировочных стрельб, намеченных мною в десяти верстах от Москвы, они всем своим видом показывали, что не одобряют мою блажь.
Результаты стрельб мне оптимизма не прибавили - из рук вон плохо. Выставленные вдалеке мишени (несколько больших квадратных щитов из дерева) так и остались непораженными.
- Счас, счас, дай срок, приноровиться надо, - успокаивающе пыхтел старший пушкарь, назвавшийся Исайкой, наводя свою пушку.
Приноравливался он долго. Ядро за ядром уходили мимо цели. Правда, с каждым разом они ложились все ближе к ней, но первое попадание произошло аж с девятого выстрела.
- Фу-у, готово, княже. Как и обещался. - Исайка довольно оглянулся на меня в ожидании похвалы и, не дождавшись, спросил, горделиво подбоченясь: - Ну как?
- Плохо, - мрачно отрезал я.
- Дак пристреляться требовалось, - обиженно возразил он. - Иные, глянь, и доселе не попали.
- Значит, они еще хуже, чем ты, - констатировал я, насмешливо хмыкнув. - Хороша пристрелка из восьми ядер. Считай, бой давно закончился. Пораньше надо, с третьего или четвертого раза.
- На глазок пораньше никак, - развел руками он и посетовал: - Уж больно ты щит мелкий выставил, всего-то в полсажени.
- А почему на глазок?
- А как иначе? - изумился Исайка.
Я усмехнулся, припомнив осенние стрельбы в своем полку. Правда, там у меня были иные пушечки - совсем махонькие, приспособленные для картечи. Но с прицеливанием поначалу тоже возникли проблемы. Это ведь только кажется, что при стрельбе прямой наводкой никаких проблем. Дудки! Одно дело, когда враг, к примеру, в сотне метров, другое - когда в двухстах. То есть ствол задирать все равно надо. А на сколько? У ручниц-то просто - соорудили прицел на стволе, прилепили мушку, и нате пожалуйста, лови в прорезь цель и жми на спусковой крючок. А здесь как быть? Можно, конечно, и к пушке приляпать мушку, но что она даст, если учесть, что ствол задран к небу? Потому-то и в двадцатом веке в артиллерии ничего на ствол не присобачивали, а полагались исключительно на оптику, на разные дальномеры и прочие приборы…
Помнится, тогда я чуть ли не полдня ломал голову, но нашел выход. Экспериментировали мы с пушкарями целый день, но в конце концов изобрели своеобразный прицел, состоящий из двух сколоченных под прямым углом брусков, соединенных для прочности третьим - эдакая заглавная буква "А". Один устанавливали параллельно земле, а прибитый к нему вертикально прижимали к дулу пушки. На этом вертикальном мы и ставили после каждого выстрела, все время поднимая ствол выше и выше, риски-отметки по уровню нижнего края ствола, замеряя расстояние, на которое летит ядро. И дело пошло на лад.
Единственное, с чем оставались проблемы, так это с определением дистанции до цели. К примеру, ядро упало с недолетом. Следующая риска добавляет к дальности полета десять саженей. Но поди разберись, сколько осталось до цели. А ведь возможность накануне вечером отправить вперед разведчиков и под покровом темноты вкопать для ориентира на определенном расстоянии несколько колышков с флажками имеется не всегда.
Но я и тут постарался, введя упражнения для развития глазомера, и мои пушкари постоянно соревновались друг с другом, кто точнее определит дистанцию вон до той церквушки, до городских стен, до дубка на опушке леса и так далее. И лучшим среди них частенько оказывался сотник Федот Моргун. Его я вместе с десятком своих пушкарей ныне и взял с собой на стрельбы, велев прихватить несколько сколоченных треугольников. Расчет был на то, что получится разработать "прицел" по той же системе.
- Действуй, Федот, - распорядился я.
Тот молча кивнул и деловито направился к пушке Исайки.
- Ну-ка, старче, подвинься, - бесцеремонно отодвинул он его.
Тот, недовольно крякнув и еле слышно с обидой пробормотав под нос "Сопляк", с ироничной ухмылкой отошел в сторонку, принявшись презрительно наблюдать, как возится возле его пушки мой сотник. Однако чуть погодя лицо его озадаченно вытянулось. На колдовство действия Моргуна никак не походили, но для чего он возится с брусками, было непонятно.
- Теперь стреляй, - проворчал Федот.
Исайка хмыкнул и поднес горящий факел к пороховой затравке. Проследив за падением ядра, которое ушло метров на пятьдесят за щит, Исайка уже не стал прятать ухмылку в кудрявую бороду, откровенно хохотнув.
Федот не смутился. Напротив, прищурившись, он довольно кивнул и вновь принялся возиться с брусками, распорядившись слегка опустить пушечный ствол. На бруске появилась новая черта, примерно на сантиметр ниже предыдущей.
Второе ядро легло наполовину ближе к мишени. Моргун удовлетворенно присвистнул. На сей раз он возился с прицелом не так долго, и едва пушку прочистили от нагара и зарядили, как он, обернувшись ко мне, весело крикнул:
- Ну, княже, благослови, что ли!
- Во имя отца и сына и святого духа, - перекрестил я его.
- Аминь, - отозвался Федот и поднес горящий факел к пушке.
"Благословение" сработало. Ядро с треском проломило самую середину щита.
- Ну-у свезло, кажись, - неуверенно предположил Исайка.
- А кому везет, у того и петух несет, - в тон ему продолжил я. - Но тут дело не в везении, а в точном расчете. А ну-ка, Моргун, давай по соседнему щиту.
- Что ж, можно и по соседнему, - хладнокровно согласился Федот.
На сей раз - расстояние-то было почти одинаковым - он попал с первого выстрела.
- Тоже "кажись"? - насмешливо осведомился я у Исайки.
Тот изумленно покрутил головой:
- Ишь ты! Ловко! Это где ж тебя выучили таковскому?
- А вон князь наш порадел, - ухмыльнулся Федот и пояснил, демонстрируя бруски: - Эвон, какие нам палочки-выручалочки подсунул. В них-то все дело.
Исайка озадаченно уставился на них.
- Да ну? - недоверчиво протянул он.
- Вот тебе и "да ну". - Я махнул рукой, подзывая Дубца, держащего под уздцы мою лошадь, и, уже будучи в седле, сказал напоследок: - А знаешь, почему тебя, несмотря на лета, Исайкой кличут? Да потому, что у тебя ядра на девятый раз в цель попадают. А на Руси как кого величают, так и почитают. Батюшку-то твоего как звали?
- Да как и меня, Исаем, - растерянно ответил тот.
- Когда освоишь эту науку, а она нехитрая, и все прочие под твоим началом тоже, я сам первый тебя Исаичем назову, - пообещал я.
И назвал. Правда, не на следующий день, а через один, ибо пушкари под началом Исайки поразили щиты со второго, а кое-кто вообще с первого выстрела. Разумеется, целились они исключительно с помощью брусков - у каждой пушки свой, индивидуальный. Но учебу я на этом не закончил, распорядившись, чтобы и все остальные московские пушкари освоили новые прицелы.
И вот теперь над проведением стрельб и у пушкарей, и у стрельцов нависла угроза. Запасы пороха, свинца и ядер истощились, а пополнить их не на что - снова вопрос уперся в деньги. И на сей раз, обратившись в Опекунский совет, я получил отказ.
Глава 24
ТРИ СМЕТЫ В ОДНИХ РУКАХ
- Сам ведаешь, князь, что ныне с казною творится, - почти виновато пробасил Федор Иванович Мстиславский. - Понимаем, на доброе дело деньга надобна, но где ж ее взять? Ежели токмо у аглицких купцов, но мы пока от них по твоему настоянию ни рублевика не получили. А со своим прибытком худо. Тут же помимо ядер одним пушкарям эвон сколь всего требуется. - Он вновь взял в руки составленный подьячим из Пушкарского приказа список и процитировал: - "Десять холстов, триста листов бумаги доброй, большой, толстой, двадцать два пятка льну мягкого малого, осьмеро возжей лычных, двадцать гривенок свинцу, восемь овчин да восемь ужищ льняных, по двадцати сажен ужище…"
- Сумма не столь и велика, - бесцеремонно перебил я его.
- Невелика, - вздохнул он, отложив список в сторону. - Но ежели к ней цену шестисот ядер присовокупить, да порох, да стрельцам свинец, как ни крути, а тыщи получаются. В казне же, сам слышал, - он кивнул на Власьева, - не ахти…
- А шестьдесят тысяч от Марии Владимировны? - растерянно уставился я на них.
- На один твой полк, кой ты набираешь, сколь тыщ ушло: на одежу с обуткой, на пищали с саблями да на прокорм, - тихонечко напомнил Афанасий Иванович, сконфуженно глядя на меня. - Да жалованье людишкам выплатили за прошлое лето. Ты же и настаивал.
- Настаивал, - пробурчал я.
Говорят, покойников нельзя поминать плохим словом. Либо хорошее, либо ничего. Традиция такая. Я и не поминал Дмитрия, хотя очень хотелось произнести в его адрес нечто из ненормативной лексики. Да, конечно, с деньгами обращаться толком его никто не научил, но ведь в Думе ему не раз подсказывали насчет расходов. И не только подсказывали. Как я слышал от Власьева, под конец бояре вообще наложили весьма жесткие ограничения на его покупки, благодаря чему поток иноземных купцов, почуявших славную поживу, слегка поубавился. Да и как иначе, коль государь покупает, а казна потом заявляет, что не собирается оплачивать - иди и забирай товар обратно.
Зато касаемо действительно необходимых трат, к примеру выдачи зарплаты людям, тут все наоборот. На словах-то он всем увеличил жалованье вдвое, а на деле не удосужился выплатить и прежнего. Возможно, никто не напоминал, не спорю. Но у самого-то голова на плечах должна быть, чтоб понимать: вначале отдай основное, которое тебе рано или поздно все равно придется отдать, а потом, если останется, кути себе, проматывай, заказывай новый трон в Грановитую палату, дари своему польскому воробышку суперкарету, шикарнейшие сани, всякие дорогущие корабли, часы и прочее.
Вроде бы элементарная вещь, ан поди ж ты…
Пришлось ставить вопрос на Опекунском совете, что надо в срочном порядке удоволить людей, погасив задолженности. Поддержал меня даже Мнишек. Этот, очевидно, лелеял надежду, что в число "всех" включат и его самого, в смысле выплаты по финансовым обязательствам, указанным в брачном контракте. Но по моему настоянию выплаты начали с низов: подьячих, стрельцов и так далее. Начали и… не закончили - нечем.
- И без того в Казенную избу серебро малым ручейком льется, а ты норовишь и тот до дна осушить, - встрял Романов.
- Восемь тыщ и двести семьдесят два рубля с тремя алтынами ныне есть, - уточнил Власьев и развел руками, пожаловавшись: - Но нам Аптекарскому приказу серебра подкинуть надобно, да изрядно, не менее трех тыщ. Скоро иноземным купчишкам травки лечебные заказывать, а за них плату враз подавай, не то вдругорядь откажутся привозить.
- Сбережение же здоровья государыни и будущего государя - дело первостепенной важности, - вставил словцо и Мнишек.
Тогда-то мне и пришла в голову идея насчет экономии. Я хмуро покосился на ясновельможного, торжествующе взирающего на меня (мол, снова я тебя уел), и задумчиво протянул:
- Кто бы спорил. А что за травы такие? Может, их и на Руси можно прикупить, чтоб подешевле?
Власьев пожал плечами, а Романов сердито заявил, обращаясь ко всем:
- Видали? - И, повернувшись ко мне, сердито выпалил: - Нас-то почто вопрошаешь? Чай, ты в нем заглавный, не мы.
- Ладно, разберусь, - покладисто согласился я и после заседания направился прямиком в Аптекарский приказ.
До этого я был в нем всего однажды, заглянув туда на следующий день после того, как меня назначили его начальником. Почему Ксения посоветовала Федору поставить меня рулить именно им, я понял, но возобновлять традиции Семена Никитича Годунова не хотел. Куда проще создать новый приказ, назвав его, ну, скажем, Тайных дел. Этот же пусть так и занимается исключительно лечением царской семьи. А коль с этим лечением вроде бы процесс налажен, к чему соваться, тем более в медицине я ноль.
Да и штат в нем смехотворный - кем командовать-то? Подьячий, толмач, он же переводчик, и заведующий единственной аптекой голландец Аренд Клаузенд, которого, по русскому обыкновению, давно переименовали в Арена Глаза. Ах да, еще и царские медики, но они были на особом положении. Правда, с Клаузендом постоянно контактировали, подавая ему списки необходимых снадобий, отваров и настоев, на основании которых он составлял перечень требуемых закупок и представлял его в приказ. Далее следовало их приобретение, привоз, выдача Аренду, тот все перерабатывал и отдавал лекарям. По сути, обязанность главы Аптекарского приказа сводилась к подмахиванию очередного списка с перечнем нужных компонентов для лекарств.
Ну и зачем я там нужен?
Стоило мне заглянуть в крохотную каморку, которая называлась приказом, как обрадованный подьячий Варлаам Поздеев сунул мне в руки длиннющий свиток - очередной перечень трав, кои надобно закупить. Посмотрев в него и ничего не поняв - какой-то хуперикум перфоратум, какая-то мента пиперита и прочая заумная латынь, - я отодвинул услужливо протянутое перо и спросил:
- А почему так дорого?
- Дак иноземные, - словоохотливо пояснил Поздеев, повторяя слова Власьева. - Там-то они, может, куда дешевше, тока за морем телушка - полушка, да рупь перевоз.
- Плохо, что они у нас не растут, - посетовал я. - Мне бы эти деньги ой как пригодились. А может, растут? Ну-ка, переведи мне на нормальный язык вот это. - И я наугад ткнул пальцем в какой-то анисум вулгачи.
Подьячий обескураженно крякнул и повинился в невежестве:
- То Арен-аптекарь составлял, а я папежному языку не обучен, толмач же хворает, - и заторопился с пояснениями: - Но тут все без обмана. Когда завозят, мы с Глазом вместе их взвешиваем, а уж опосля деньгу выдаем.
- Та-ак, - почесал я в затылке. И что делать, коли я тоже папежному языку, то бишь латыни, не обучен? Это ж не пословицы какие - названия трав.
Но тут я вспомнил про Петровну. А если сводить ее на экскурсию к Аренду? Да, с этими анисумами у нее еще хуже, чем у меня. В смысле, я хоть названия прочесть смогу, пусть они мне и ни о чем не говорят, а ей и того не дано. Но она ж практик от бога. Да и зачем ей названия, когда аптекарь нам покажет травки. Я забрал список, так и не подписав его, и пообещал вернуть позже, ибо надо вначале согласовать его с одним известным лекарем.
В единственной на всю Русь аптеке, расположенной в каменной пристройке близ каменных приказов, построенных в Кремле по повелению Бориса Федоровича Годунова, пахло… Ну, в общем, как на сеновале. Даже сильнее. Но и специфичнее - все-таки травы лекарственные, хотя в первой из комнат, где мы находились, трав никогда не было - лавка, стол и… суетливый толстячок-провизор Клаузенд.
Узнав о цели визита, он вмиг раскритиковал мою идею. Дескать, закупаемое выращивается в специальных hortus sanitatis, что означает "сады здоровья", а потому о закупке таких трав на Руси нечего и думать.
- Жаль, - вздохнул я и, повернувшись к Петровне, грустно заметил: - Как чувствовала ты, когда отказывалась идти со мной. Зря только красоту наводила.
Та, действительно одетая в самое нарядное, ответила мне не сразу, старательно принюхиваясь к чему-то.
- Про хортусы евоные я и впрямь не слыхала, - задумчиво протянула она, - а запашок знакомый. Нашими травками-то несет, родными, чую.
Я удивленно посмотрел на нее, затем на аптекаря. В травах Петровна дока, ошибиться не могла, и коль чует, то сомневаться не приходилось, следовательно…
"Может, Клаузенд жульничает? - закралось у меня подозрение. - А что, старик тут не один десяток лет трудится, вполне мог додуматься, что к чему, и на паях с подьячим устроить мелкий бизнес, прикупая травы гораздо ближе, а в своих заявках…" Додумывать не стал, решив проверить до конца, и велел Аренду провести нас туда, где хранились изготовленные им настои.
Тот охотно закивал и повел нас в соседнюю комнату, представлявшую целую лабораторию с печью и каким-то сложным аппаратом. Очевидно, он предназначался для перегонки, поскольку весьма сильно напоминал самогонный, виденный мною в Угличе у принца Густава. Рядом с ним стояли реторты, колбы и прочая посуда. Для чего предназначены - спрашивать не стал, осведомившись о готовых продуктах.
- То у меня стоит особо, - пояснил аптекарь и указал на дверь, ведущую в следующую комнату.
Здесь запах был совсем густой. Да иначе и быть не могло, поскольку помещение явно предназначалось для хранения как сырья, так и готовых лекарств, выставленных в отдельном шкафу. Сырья, правда, не имелось, очевидно, Клаузенд все переработал, зато готовых лекарств хватало.
- Ну, Марья Петровна, гляди, - повернулся я к своей ключнице, которая хорошо разбиралась в травах, когда была ведьмой, а еще лучше стала разбираться, когда перестала ею быть.