Я поморщился. Коль так, на кой ляд нам сдалась такая невеста. Но Лавицкий опередил меня. Мол, женщины из дома Габсбургов весьма хорошо воспитаны и прекрасно понимают свое предназначение. Дальше отведенных для них границ они никуда не суются и во всем покорны своему супругу, за что и ценятся мужьями.
- Хорошо, - кивнул я. - Но об этом мы с тобой поподробнее потолкуем завтра, ибо мне надо как следует подумать. Ну и посоветоваться, разумеется. Но если ты и получишь согласие, то, во-первых, участие твоего ордена будет абсолютно негласным, во-вторых, только на начальной стадии переговоров, а в-третьих, мне понадобятся портреты всех пяти потенциальных невест.
Лавицкий не возражал, но многозначительно потер палец о палец. Сумму назвал скромную, полтысячи, включая все расходы - путешествие, небольшие подарки и прочее. И конечно же я должен распорядиться, чтобы он поехал "во всеоружии", то есть имея при себе парсуны самого Годунова и верительные грамоты.
И снова все уперлось в упрямство Марии Григорьевны. Но на сей раз я проявил недюжинное упорство. К тому же у меня имелся могучий союзник, на чьи слова я поминутно ссылался. И пусть душа Бориса Федоровича парила на небесах, но о желании своего покойного супруга монахиня хорошо знала, а потому хоть и упиралась, но через час сдалась. Однако особо обговорила, памятуя о прошлых неудачах, необходимость соблюсти строжайшую тайну, дабы в случае чего позор отказа не выплыл на всеобщее обозрение.
Скрепя сердце я пообещал ей и это, хотя не представлял, как смогу обеспечить секретность. Как может умолчать Лавицкий, что он приехал от имени родственников будущего русского царя?
Но касаемо тайны выход подсказал сам иезуит. И достаточно ловкий. На портретах же нет имени, а потому кто на них изображен - поди пойми. И почему не поименовать этого человека… князем Мак-Альпином. Да и вообще вести переговоры от моего имени. Титулов у меня предостаточно - и князь, и герцог, и думный боярин, а слух о моих блистательных победах в Прибалтике успел обойти всю Европу. Ну чем не выгодный жених?
- А не получится накладка? - возразил я. - Речь шла об одном, а официальные сваты приедут от другого?
- Сейчас главное - договориться в принципе, - вкрадчиво пояснил Лавицкий. - А сие означает получить согласие на брак с человеком православной веры. И если его дадут, то навряд ли родня невесты станет отказывать другому жениху, еще более титулованному, нежели первый. Да и прочее, включая парсуну, останется без изменений, верно?
- Ладно, - согласился я. - Пусть так. За живописцев не волнуйся, не сегодня завтра управятся, усажу за работу сразу троих. Деньги и грамоты отдам вместе с портретами. Но есть дополнительное условие: с тобой отправится мой человек.
- Князь не доверяет мне? - Лицо Лавицкого уныло вытянулось.
- Если б не доверял, мы бы с тобой вообще ни о чем не говорили, - проворчал я. - Но помимо получения согласия на брак мне надо, чтобы он лично потолковал с нею.
- О чем? - удивился иезуит.
- Обычная светская беседа, дабы выяснить ее ум, образованность и… характер.
- Навряд ли ему это удастся за одну-две встречи, - усомнился мой собеседник.
- Хотя бы немного. На первых порах хватит и того.
Нужный человечек у меня имелся: Андрей Иванов. Парень видный, польским владеет в совершенстве, немецким так-сяк, маловато в "Золотое колесо" из тех краев захаживали, но, на мой взгляд, вполне сносно. К тому же у него дядя и батюшка служат в Посольском приказе, да и у самого способности имеются, языком чешет - заслушаться можно. А кроме того, как рассказывал о нем Емеля, психолог он тот еще, от бога, и чем дышит посетитель, вычисляет влет. Вот и пускай присмотрит за иезуитом, чтоб не трепал зря языком, а заодно получит дополнительную разговорную практику и сможет рассказать мне о своих выводах после беседы. И грамотки я оформлю на его имя - так оно куда надежнее. Благо и липу стряпать не надо. Помнится, Мария Владимировна вместе с Емелей по моей рекомендации два месяца назад удостоила его титулом барона. Кажется, Вайварского - есть такое небольшое поместье верстах в двадцати пяти от Нарвы в сторону Ревеля.
- И помни, я буду с нетерпением ждать посланцев испанского короля, - предупредил я Лавицкого перед отъездом. - Лучше всего, если они сразу доставят свои корабли, предназначенные для продажи Руси. Думаю, тогда наш торг пойдет куда веселее и… обойдется для них намного выгоднее.
С Власьевым я консультироваться не стал, рано. Вначале надо получить предварительное согласие, а уж затем… А вот на подворье купца Баруха бен Ицхака своего человечка на всякий случай на следующий день отправил. Требовалось посоветоваться по поводу цен. Правда, застать купца не удалось - не появился он в Москве. Ну и ладно. Обождем. Авось нам не к спеху, время есть, благо других дел хоть отбавляй, знай успевай вертеться.
Однако человек предполагает, а судьба располагает. Первого апреля, на следующий день после отъезда Лавицкого и Иванова, мне пришлось отложить все занятия, ибо я получил тревожное сообщение. И увы - оно никак не походило на первоапрельский розыгрыш.
Глава 33
И СНОВА В ПУТЬ
Сигизмунд не стал дожидаться окончания сейма, проходившего в Варшаве. Зная настрой господ сенаторов, которые непременно попытаются решить все миром, а к этому на сейме и шло, король надумал поступить иначе. Оказывается, у них каждый пан вправе объявить войну любой стране. Этим Сигизмунд и воспользовался во избежание конфликта Речи Посполитой с Русью. Он уговорил одного из своих самых знаменитых полководцев Яна-Кароля Ходкевича и двоюродного брата Льва Сапеги Яна-Петра объявить войну Марии Владимировне, но от своего имени.
Любопытно, что в состав войска Ходкевича вошли не только все три роты телохранителей-наемников, изгнанные из Москвы, но и часть поляков, прибывших с "кровавой свадьбы", как они окрестили бракосочетание Дмитрия с Мнишковной.
"Вот и делай людям добро", - вздохнул я, узнав о последних.
Мало того, среди добровольцев оказалось несколько сотен тех ляхов, которые помогали покойному государю прийти к власти. Дескать, в обиде они, что тот не заплатил им, как обещал.
Всего Ходкевич и Сапега набрали тысячи четыре добровольцев, но, по слухам, они послали и за запорожскими казаками. Правда, не из числа реестровых, чье участие можно было бы расценить как начало официальных военных действий Речи Посполитой, а из голытьбы, так называемого поспольства.
Доставили сообщение Оскорд и Жиляка из "Золотого колеса", но с изрядным запозданием. Вербовка добровольцев проходила гораздо севернее, и узнали они о ней в общем-то случайно. Ехал в Шклов, где находился один из пунктов, некий шляхтич, заночевал в Кракове и вечерком заглянул в "Золотое колесо". Не ведая местных порядков, он, проиграв все деньги, долго упрашивал поверить ему в долг, обещая непременно рассчитаться, привезя добычу из Эстляндии. Мои ребятки заинтересовались и в виде исключения дозволили. Первую тысячу он просадил за считаные минуты и стал просить увеличить кредит, красочно расписывая горы будущих трофеев, ибо под стягом столь знатных полководцев, как Ходкевич и Сапега, не раз бивших шведов, победы обеспечены. И вообще, пора проучить зазнавшуюся москву, нахально учинившую королевство и усадившую на его престол какую-то бабу, притом бывшую монашку…
Будущую добычу шляхтич, сколь крупной она бы ни оказалась, проиграл полностью, оставшись должен моему казино десять тысяч злотых, но мои ребятки сплоховали, решив не сообщать непроверенную информацию. Мало ли кто что сболтнет - поначалу надо вызнать, так ли оно на самом деле, а дорога в Шклов и другие города, принадлежащие Ходкевичу и Сапеге, заняла немало времени.
Выдавать Годунову свою связь с "Золотым колесом" не хотелось, а потому пришлось пойти на хитрость, сказав, что мне было видение. Однако пояснение, годившееся для Федора, воспринявшего мои слова на веру, навряд ли могло подойти для Опекунского совета или Боярской думы. И как быть? Дожидаться, пока Мария Владимировна сама пришлет весточку о нападении на нее? Нельзя. Мы и так опаздываем, ибо набранное Ходкевичем войско отправилось в поход, когда мой человечек находился еще в Варшаве. Плюс время, чтобы добраться ему до Кракова, который отделяет от столицы четыреста верст, если плыть по Висле. Да и по суше немногим меньше - около трехсот. Ну и сама дорога до Москвы. Гнали, конечно, не жалея себя и не щадя коней, но все равно. Получалось, если промедлить, Ходкевич с Сапегой успеют взять столько городов, что потом замучаешься отбирать.
И порешили мы с Федором поступить иначе. Возиться с дворянским ополчением слишком долго - минимум неделю. Да и то лишь потому, что часть его - так называемые "выборные" дворяне - уже собрана для так называемой "береговой службы", как здесь именуют рати на южных рубежах для обороны от татарских нашествий. Но на возврат их из-под Коломны, Серпухова, Тулы, Калуги и так далее все равно уйдет не меньше недели. Да и пойдут они на север не больно-то быстро. Помнится, я говорил о неповоротливости, медлительности и нерешительности Мстиславского. Вот уж кто воистину кунктатор. И как его ни торопи, толку не будет.
С учетом всего этого выходило, что самое лучшее, если я, будучи в пути, пришлю к Годунову гонца с тем же самым сообщением, а он пусть созывает русские рати и, возглавив их, идет мне на подмогу. Сам я пока попробую оттянуть на себя часть сил Ходкевича и Сапеги, всячески мешая им.
Теперь требовалось благовидное объяснение: с чего вдруг я подался в Прибалтику? Отыскалось оно быстро. Я ведь собирался к лету сменить стрелецкие гарнизоны в городах королевы. Вот и отлично. Тогда не вызовет подозрений и пара тысяч стрельцов, которых я беру с собой, - смена. Весьма кстати, а то мне маловато одних гвардейцев, которых к тому же полностью забирать никак нельзя - требовалось оставить три сотни, несущих службу в царских палатах и в Запасном дворце Годунова.
С этим я и вышел на Опекунский совет. Те оказались рады-радешеньки. Не только препон не чинили, но наоборот - на все лады принялись уверять, что без меня лучше всего с тамошними делами никто не управится. Даже особую бумагу выправили, где мне указывалось "промышлять государевым и земским делом, смотря по тамошнему делу, как бог наставит". Как я понял, нечто вроде карт-бланша на все что угодно.
Наметив два стрелецких полка из числа лучше всех постигших ратную учебу, я решил в качестве дополнения объявить сбор лучшим сотням других полков. Было особо указано, что не препятствую дополнительному набору добровольцев, особенно молодых и не обремененных семьей. Сроки установил жесткие, всего два дня, а сам рванул в Вардейку. Планировал выехать оттуда на следующее утро с шестьюстами гвардейцами, но получилась почти тысяча - узнав, для чего я их собираю, ко мне на поклон ринулись представители Второго полка.
Вначале это были сотники с десятниками, то есть те, кто совсем недавно служил в Первом, а нынче был назначен (в качестве стажировки и с повышением) во Второй. Они-то, на правах ветеранов, и обступили меня целой делегацией. Мол, и так вместо того, чтоб заниматься делом вместе с остальными, пришлось по княжескому повелению возиться с этими сопляками, а теперь еще из-за этого нас с собой не берешь?
- А кто с ними останется? - осведомился я, но они в ответ дружно загалдели, что многие из их подопечных уже готовы. Не полностью, разумеется, но стреляют славно, и парни хоть куда, а иные выглядят получше, чем они сами прошлым летом, когда спасали Федора Борисовича от бояр. Потому запросто можно и их прихватить с собой.
Мои отговорки, что обычная прогулка до Прибалтики может неизвестно чем обернуться, возможно, придется драться, не помогли.
- Ты ж сам сказывал, что они все - будущие гвардейцы, - резонно возразил Голован. - А когда ж им подлинными стать, коль они здесь, в Вардейке, сидеть станут?
Пришлось пойти навстречу, но объявить жесткий отбор: треть, от силы половина, не больше, и самых лучших, которые и стреляют метко, и перестраиваться научились, и во всем прочем успели постичь основные азы ратных премудростей. Из десятников и сотников то же самое - у кого больше людишек отобрали, те их и возглавят, остальные остаются. А чтобы отбор прошел без обид, по-честному, завтра учиним экзамены: и на стрельбу, и на перестроения, и на прочее…
Выезжали по раздельности, не смешиваясь. Первый, как и положено, впереди, Второй следом. Даже строевые песни у них были разные. Если гвардейцы бодро горланили ту, что я разучил с ними две недели назад: "Путь далек у нас с тобою…", то Второй вытягивал "Марусю", которая "слезы льет". Тоже моя работа. И пускай песня из кинокомедии, но ничего страшного - главное, слова менять не надо и под строевую годится запросто.
А разные, потому что каждому свое. Дело в том, что незнакомое для Руси слово "солдаты" я в песне для Первого полка заменил на "гвардейцы". Вот и получалось, что Второму петь "гвардейцы, в путь, в путь, в путь" пока рановато. Не доросли ребятки, это звание еще заслужить надо, в бою себя показать, а они - кандидаты на сей почетный титул, не более.
Но любовался я стройностью их рядов недолго. Им на Медведково и дальше на север, а меня ждала Москва, стрельцы, и не они одни. А потому, назначив общий сбор возле Дмитрова, я тотчас устремился в столицу. Не в том дело, что я не доверял Богдану Воейкову и Давыду Жеребцову, чьи полки должны идти на смену эстляндским гарнизонам. Просто Зомме, которому я передал бразды правления, вполне управится без меня. В отношении же стрелецких голов были опасения, что замешкаются, затянут, по своему обыкновению, со сборами, а тут каждый день на счету. И точно, если б не мое появление, оба непременно выступили дня на три, а то и на четыре позже, да и у меня хоть и получилось сократить эту задержку, но все равно без лишних суток не обошлось.
Годунова я предупредил, чтобы он об истинной цели моей поездки никому и ни под каким соусом, особенно Ксении. Однако моя белая лебедушка сама догадалась. Нет, даже не так - почуяла. И как я ни хорохорился, стоя у изголовья ее брата, где я с нею и распростился, как ни талдычил про какой-то месяц-полтора от силы (стану я долго возиться с этой сменой гарнизонов!), как ни старался перевести все в шутку, не получилось. Улыбнется, кусая губы, и, мгновенно посерьезнев, снова за свое:
- Но я ж чую: не то оно, таишь ты что-то.
Если б заплакала, мне б и то легче, но ведь крепилась. В черных глазищах чуть ли не половодье, а наружу ни-ни, сдерживалась. Только дрожащие пальцы волнение и выдавали. А видя, что ничего не помогает, про Ольховку напомнила. Мол, тогда еще тебе заповедала, все обскажи, а осьмушку, коя самая худая и страшная, утаи. Али забыл?
Вздохнул я и подумал, а вдруг у нее действительно душа от моей полуправды чуть успокоится. И "раскололся". Мол, оно и впрямь выеденного яйца не стоит. Подумаешь, привиделось мне, будто Сигизмунд науськал на Марию Владимировну несколько панов, которые в свою очередь собрали возле себя такую же шантрапу и подались с нею в Эстляндию. Во-первых, неизвестно, правда оно на самом деле или нет - мало ли чего приснится. А во-вторых, даже если оно на самом деле так, делов с ними на копейку. Босяки они, ей-ей, босяки. А у меня наоборот - орлы. И расстраиваться ни к чему. Вот посмотришь: придю, увидю, победю.
- Ну и на том благодарствую, - вздохнула она. - А про осьмушку я уж сама как-нибудь опосля. - И взгляд прицельный из-под густых ресниц на братца.
Понятно, у кого она ее выпытывать примется. Но за Федора я был спокоен - могила. И не потому, что стойкий, а просто добавить нечего - я ж ему тоже, про свое видение рассказывая, поведал ровно столько, сколько нынче Ксении. А для окончательного ее успокоения заявил, что все равно буду осторожен и очертя голову на рожон не полезу. И заторопился с уходом, смущенно попросив Федора отвернуться. Ох и надежное средство - смачный поцелуй в сахарные уста влепить. Не знаю, как кому, а меня в похожих ситуациях с Ксюшей он не раз выручал. Вот и сейчас помог: зарумянилась моя лебедушка, повеселела, даже улыбнулась легонько. Правда, с натугой, но выглядело естественно - с польским воробушком не сравнить.
Вот и чудненько. А теперь обнять Годунова, выслушать последнее напутствие беречь себя и возвернуться живым и здоровым и… Тут он замялся и развел руками:
- А что еще пожелать - и не ведаю.
- Ну-у, как потомку шкотских королей, лучше всего семь футов под килтом, - весело подсказал я, кивая на вошедшую с каким-то питьем Любаву и вгоняя ученика в краску, и твердо заявил: - Вдруг задержусь, а потому говорю заранее: прощевай, государь.
- И впрямь торопишься, - попрекнул он.
- Зато назвал тебя так самым первым, не забудь, - подмигнул я и… был таков.
Помимо стрельцов не забыл я прихватить с собой и ребяток из тайного спецназа, ополовинив все бригады, а "купеческую" вообще целиком. Да и Емелю заодно забрал. Магдебургское право - замечательно, но ныне дела куда важнее, а мне кровь из носу нужен хоть кто-то, могущий лопотать по-польски. Впрочем, сам Емеля был тому лишь рад. А когда я предупредил его, чтобы он, помимо всего прочего, настраивался для особой миссии, ибо не исключен вариант, что ему снова придется сыграть роль Годунова, возликовал вдвойне. Нравятся парню всякие переодевания, маскарады, аферы. Да и покрасоваться лишний раз в царской одежде тоже приятно, а ее я позаимствовал у Федора Борисовича почти целый сундук, отобрав самую что ни на есть нарядную.
Ехали в моем обозе помимо медика Давида Вазмера и две "медсестры". Присутствие первой, Резваны, было запланировано мною заранее. А вот Павлину, которая Галчонок, я поначалу брать не предполагал, рассчитывая оставить при Ксении - пусть стажируется в должности тайной телохранительницы, мало ли что может случиться в мое отсутствие. Правда, готовность у нее пока не ахти, разве что ножи выучилась здорово метать, но и оставлять на своем подворье не хотелось.