Средства, выделяемые на подготовку кораблей, проходили отдельной закрытой ведомостью в делопроизводстве флота. Стрельбы они проводили не раз в месяц, а три в неделю, меняли лейнера и снова стреляли, а ходили в море столько, сколько позволяли планы обслуживания механизмов. Кузнецов считал, что "Кронштадт" готов к бою в любую минуту, "Чапаев" - также, но без авиагруппы. "Советский Союз", вступивший в строй позже всех, он предпочел бы доводить до максимальной готовности еще месяцев шесть - линейные корабли все-таки являются становым хребтом флота. Тем не менее нарком гарантировал, что случись линкору выйти в море завтра, и он вполне способен будет за себя постоять.
- Еще такой факт, - сказал Кузнецов в заключение. - Три дня назад, 24 августа, в базу Северного флота пришла группа принятых в Англии кораблей в составе линкора "Архангельск", восьми эсминцев и одиннадцати больших охотников. Вышли они еще пятнадцатого числа…
- Успели, значит.
- Да, успели, - Кузнецов иронично посмотрел на остальных. - Миноносцы старье, но вполне еще могут бороться с подводными лодками, а линкор - это просто звезда Арктики. Теперь с наскока север не взять.
- Когда он будет готов? - Сталин прищурился на наркома, наставив на того черенок трубки.
- К фактическому применению главного калибра - через месяц. Англичане не верили, что мы матросов прислали его принимать, сказали, что это переодетые инженеры.
- Это замечательно, товарищ Кузнецов, - Сталин снова начал ходить вокруг стола. - У меня такое предчувствие, что он нам очень пригодится.
- У меня тоже, - не очень почтительно усмехнулся адмирал. - Месяц назад я считал, что лучше бы они нам дали еще эсминцев, по весу…
- А теперь?
- А теперь не считаю. В сентябре мы еще один эсминец должны были принять.
- Не дадут…
- Да, теперь не дадут, - как эхо отозвался Кузнецов.
В наступившей паузе было слышно, как Василевский, глубоко задумавшись, постукивает по блокноту тупым концом карандаша.
- Я не знаю, сколько точно у нас есть времени, - слова Сталина прозвучали очень тихо. - Скорее всего, сентябрь мы еще имеем. А может быть, и начало октября… - Он ненадолго замолчал, а затем повернулся к Василевскому:
- Товарищ Василевский, как бы вы отнеслись к возможности слегка притормозить продвижение наших войск на запад?
Маршал бровью не повел на столь неслыханное предложение, хотя явно не ожидал его - поскольку ответ обдумывал минуты две. Сталин не торопил.
- Ни один военный от лишнего времени никогда не отказывался, особенно в наступлении, - наконец ровно выговорил Василевский. - Тылы, конечно, растянуты, и даже система снабжения "на себя" не вечна и скоро может выдохнуться. Лишние две недели позволили бы нам сконцентрировать силы, пополнить бронечасти и пехоту в дивизиях второго эшелона, да и всем остальным, - маршал посмотрел на Новикова, - время тоже нужно, судя по сегодняшним докладам.
Размышляя вслух, он мерно кивал головой, словно подтверждая каждую фразу отдельным кивком.
- С другой стороны, немцам это также позволит наконец-то произвести переформировку, перебросить дополнительные части с Западного фронта, попытаться создать новые рубежи обороны, прорывать которые придется потом со значительными усилиями…
Маршал снова помолчал.
- Я предлагаю несколько замедлить темп на южном направлении, все же не останавливаясь совсем. Просто перенести тяжесть действий на север. Немцы оставили Грецию, что позволит им несколько усилить свои позиции в Югославии. Поэтому замедление нашего продвижения здесь будет выглядеть вполне логично - выдохлись, мол…
- Так.
- Тем временем можно постепенно нарастить нашу ударную мощь и усилить давление по линии Восточная Пруссия - Киль.
Замолчав, Василевский посмотрел на Сталина.
- Все это, конечно, теория, - подытожил он после паузы. - Но если бы мне нужно было выгадать время за счет некоторой потери темпа, я бы предложил именно этот вариант.
- Согласен. Даю вам два дня, чтобы представить более подробные предложения. Доложите вместе с товарищем Штеменко. На сегодня предлагаю закончить. - Все посмотрели на часы, шел уже третий час ночи. - Товарищ Новиков, через неделю отчитаетесь, что сделано по частям ПВО.
- Так точно, товарищ Сталин.
Негромко переговариваясь, все вышли из огромного кабинета, оставив "хозяина" стоящим лицом к огромной, занимающей всю стену, карте европейской части СССР. Первое, что Новиков сделал, добравшись через час до своего кабинета, это приказал соединить себя с Федоровским. Того пришлось сначала искать по кронштадтским дежурным телефонам, потом будить, и за это время Новиков сам почти заснул. Наконец ему доложили, что Федоровский на проводе.
- Григорий, солнце мое, ты там спишь, соколик, а?
Голос Новикова не обещал ничего хорошего, и полковник не позволил себе ни единой сонной нотки в голосе - после подобного вступления она могла дорого ему стоить.
- Никак нет, товарищ главный маршал, уже не сплю! - бодро отрапортовал он, внутренне сжимаясь в предчувствии большой головомойки.
- Не спишь, сокол мой ясный, все трудишься, так?
Новиков явно растравлял себя, но помогать ему сорваться у Федоровского не было никакого желания, поэтому он предпочел не проявлять в разговоре инициативы.
- А вот нарком сказал намедни, что ты спишь там целыми днями, а? Спишь ведь?
- Не сплю, товарищ главный маршал!
- Ой, спишь! Ой, спишь, моряк береговой! Думаешь, "капусту" нацепил, так со мной можно и отдохнуть, полено сосновое! Мной сегодня чуть задницу не вытерли, одного слова бы хватило, и я поехал бы к тебе старшим помощником младшего пристяжного большой аэродромной лопаты! Почему группа не готова? Почему, я тебя спрашиваю!!!
- Товарищ главный маршал…
- Я знаю, что я главный маршал! Я тут такой главный маршал, что сдохну скоро от этого маршальства! Или возьму вот и с Савицким поменяюсь, милое дело! По-че-му не го-то-ва а-ви-а-груп-па?!!
- Да готова уже!
- Ни хрена!
- Готова! Практически все летчики сдали зачеты, палубная команда отработала большинство нормативов. Оставшееся - дело одной недели!
- Недели? Недели? Ух, ты моя умница! А кто сказал тебе, заяц, что эта неделя у тебя есть, а? Кто это там такой умный выискался вдруг? Может, его сюда к нам, чтобы жизни поучил?
- Товарищ Новиков, - Федоровский понял, что маршал в гневе может и срубить буйну голову и останавливать его теперь надо быстро.
- Я знаю, что мы выбились из графика, и моя вина в этом есть. Но это отставание минимально. "Чапаев" три дня простоял в сухом доке, полетов не было, поэтому график и сбился. И палубные команды тренировать тоже не могли, потому что корабль был забит рабочими, все как сумасшедший дом выглядело!
- Вот в это верю! Вот про сумасшедший дом верю на сто процентов! - главный маршал авиации пристукнул ладонью по столу. - Слушай меня, Григорий, и запоминай, что скажу, будто еврей молитву. Группа должна быть готова к действиям с палубы в любую минуту и в любой момент. На твои нормативы и зачеты я плевал, мне надо, чтобы когда над "Чапаевым" появится любая тварь с крыльями - "рама", кто угодно - через пять минут она была бы сбита на хрен, понятно?!
- Я…
- Не слышу ответа!!!
- Так точно, товарищ главный маршал, понятно!
- Вот и молодец, - Новиков, выговорившись, начал успокаиваться. - Ты в двойном подчинении, так что если тебя Кузнецов жалеть будет, то я двойную стружку сниму, уж не взыщи… Давай, работай…
Он положил трубку, не дожидаясь ответа, и потер ладонями ноющие виски. Скоро должно было светать, начинался новый день, и спать большого смысла уже не было, в девять начинались доклады. Да и произошедший бурный разговор сон вроде согнал. Ладно, часа два урвать можно. Приказав дежурному разбудить себя в семь и скинув китель на спинку стула, Новиков, не разуваясь, лег на бугристый кожаный диван, стоящий для таких случаев в углу кабинета, подпер щеки сложенными ладонями и уснул даже раньше, чем успел закрыть глаза.
Узел 3
Сентябрь - октябрь 1944 года
Третий день на Балтике шли маневры. Учились эсминцы, учились крейсера, над Финским заливом проносились эскадрильи самолетов. В отличие от масштабных учений предвоенных годов, когда в заключительных маневрах конца сезона упор больше делался на тактику - как хорошо сумеет командир флота "красных" условно перетопить "синий" флот с помощью имеющихся у него сил, - в данном случае было не до оперативных изысков. Открытая Балтика была нашпигована минами, там встречались германские субмарины, а то и торпедные катера, и лишний раз соваться сюда крупными кораблями было не слишком умно. В ограниченной акватории залива корабли эскадры отрабатывали совместные эволюции, проводили многочисленные стрельбы, нарабатывали ходовые часы и автономность. Такого не было давно - слишком уж много сил отнимала настоящая война, чтобы чему-то еще учиться на маневрах. Война производила естественный отбор по своим законам, и уцелевшие воспринимали это как должное: я выжил, значит, я лучше.
За ходом маневров наблюдал сам нарком ВМФ, находившийся в Кронштадте, в штабе КБФ. С ним безотлучно находились Трибуц и Самохин, командующий флотской авиацией. Трибуц Кузнецову не нравился. Круглолицый, потный и злой, с торчащими короткими усами, он был похож на морского котика и орал своей луженой глоткой в микрофон рации, словно находился в море, а не помещении штаба. Тем не менее нарком признавал, что в условиях балтийского театра военных действий Трибуц вполне справлялся со своей задачей, заставляя ходящих в торпедные атаки моряков бояться огня противника меньше, чем встречи с грозным вице-адмиралом по возвращении. Третий по важности человек в фактической иерархии Балтийского флота, "Старый Еврей Корман" (все с заглавных букв), старший артиллерист флота и выдающийся снайпер, находился в данное время на борту "Советского Союза", ведущего изо всех калибров огонь по щитам и выставленным на мертвый якорь ржавым бронированным остовам давно списанных кораблей. Кузнецов тоже предпочел бы сейчас находиться в море, ощущая на лице соленую влажность морского ветра, не долетающего до Москвы, а не слушать мелочные разносы адмирала каким-то неизвестным офицерам, неправильно составившим крайне важные бумаги.
Море! Как часто люди, носящие морскую форму и с гордостью называющие себя моряками, не имеют понятия о том, какое оно есть на самом деле. Как часто кронштадтские комендантские патрули ловят желтолицых подводников, не отдавших честь важному своей должностью береговому каперангу да еще посмевших "пререкаться", - и доставляют их, бедняг, в соответствующую контору "до выяснения". И томятся там матросы и старшины, в каменном нутре, вместо того чтобы с чистым и искренним восторгом глазеть на гуляющих по улицам живых девушек. А потом такой же бледный офицер в невысоком чине кап-лея сидит, вздыхая, в приемной и робким голосом упрашивает отпустить его матросиков, которые три недели не вылезали из железной коробки, отвыкли от устава, а в санаторий путевок не хватило всем, и нельзя ли их выпустить, а то через две недели опять поход… И суровый кавторанг строго выговаривает ему, что устав один для всех, и в этот раз он пожалеет и отпустит, если обиженный капитан первого ранга не станет лишнюю бучу поднимать, но вы должны понять, что… и так далее, и так далее, и так далее. А ведь многие и это считают морской службой.
Настоящие моряки в это время шли по заливу в кильватерной колонне, возглавляемой линейным крейсером, и сигнальщики на крыльях мостика, щурясь от долетающих даже сюда брызг, всматривались, в темнеющий восточный горизонт, из которого могли выскользнуть тени атакующих глиссеров или низкие силуэты расходящихся веером эсминцев. И штурмана, сталкиваясь лбами, чертили прокладки на ватманах: пропустишь один створ или береговой ориентир - спишут, спишут на берег без разговоров.
- Нас не остановить.
Слова командира линейного корабля, не обращенные ни к кому и прозвучавшие среди приглушенных голосов переговаривающихся офицеров, заставили Левченко обернуться.
- Что?
- Нас никому не остановить, - повторил командир "Союза", уставившись взглядом в надвигающуюся темноту. - Я не знаю, что они там думают - что русские салаги, что им путь в море закрыт… Вокруг посмотрите. Мы задавим всех.
Адмирал был несколько удивлен такими проявлениями чувств со стороны обычно строгого и прямого каперанга, но подобные слова не могли оставить его равнодушным. Только-только приведя в Архангельск отряд принятых у британцев кораблей и сразу же вызванный в Москву для отчета перед наркомом ВМФ, он, после короткой беседы, был послан в Ленинград, чтобы принять "тяжелую бригаду" на время маневров. Причиной тому послужил его опыт общения с британским линкором, но статус этот был временным и заставлял с осторожностью относиться к мелочам. Иванова он лично встретил в первый раз и не был уверен, можно ли с ним разговаривать достаточно откровенно.
- Я бы не стал вам возражать, Алексей Игнатьевич, - осторожно ответил он. - Согласен, такого я еще не видел.
Линкор приближался к району стрельб, и вышедший вперед "Кронштадт" невидимо замигал фонарем инфракрасной связи, докладывая об обнаружении цели. Через секунды принимающий аппарат на мостике "Советского Союза" выдал зуммером серию звенящих точек и тире, ответно мигнул, подтверждая прием, и вбежавший на площадку мостика сигнальщик вложил в руки Иванова тонкую бумажную полоску.
- Боевая тревога, - объявил каперанг, даже не успев дочитать передачу до конца. - Корабль к артиллерийскому бою изготовить, прислугу зенитных орудий вниз, башни на правый борт тридцать градусов, стеньговые флаги до половины по-о-днять!
Вой ревунов и топот ног сотен бегущих людей, рокотом доносящийся из глубины гигантского стального корпуса, добавились к ставшему напряженным рокоту отдаваемых команд.
- Товарищ вице-адмирал, "Чапаев" позади в девяти кабельтовых, - напомнил Иванов.
- Конечно, - Левченко, кивнув, обернулся к сигнальщику. - Теплограммой на "Чапаев": в течение всего учебного артиллерийского боя находиться вне зоны маневрирования, постоянно поддерживать контакт, быть готовым к отражению торпедной атаки, провести учения по борьбе за живучесть.
Ему понравился стиль, в котором Иванов управлял кораблем, - четко, не допуская двояких толкований. Тем не менее он знал, что в морском бою капитан 1-го ранга не был ни разу в жизни, и с некоторой долей сомнения принимал всю эту внешнюю отточенность.
- С "Кронштадта" докладывают: цель одиночная, курс триста, скорость пятнадцать, дистанция сто пятьдесят два, просят разрешения на открытие огня индивидуально.
И тут же прозвучало:
- Корабль к бою готов!
- "Кронштадту" самостоятельно огонь не открывать, - приказал Левченко. - Цель захвачена?
Возникла пауза. Иванов, нервничая, выслушивал доклады артиллерийских офицеров.
- Так точно, захвачена. Параметры совпадают, - наконец ответил он.
- Дистанция?
- Сто сорок один, - отозвался кто-то от телефонов.
- Неплохо для сумерек!
- Так точно. Разрешите открыть огонь?
Левченко подумал, наклонив голову набок.
- Алексей Игнатьевич, вы знаете, по кому мы стреляем?
- Что?
- Ну, какого класса цель, как бронирована, что из себя представляет?
- Нет, виноват, не знаю…
- Тогда как вы можете открывать огонь главным калибром? Как выбрать тип заряда, снаряда?
- Это задача старшего артиллериста…
- Верно. Конечно. Но для этого вы должны ему сказать, к бою с каким противником он должен быть готов. Мы, кстати, стреляем по "Фрунзе".
- Что? - Иванов, казалось, был потрясен.
- Да что с вами, Алексей Игнатьевич? По "Фрунзе" стреляем, его на буксире тащат, - Левченко широко улыбнулся, довольный произведенным эффектом. - А сигнальщики до сих пор ушами хлопают, не могут такую крупную цель опознать.
- Так точно…
- Если бы мы заранее знали, что это линкор, то открыли бы огонь с максимальной дистанции. А так придется его нагонять - пока ваши сигнальщики наконец не поймут, с кем имеют дело…
Несколько минут все молчали под впечатлением вежливой выволочки, полученной командиром корабля. Тот отошел в глубину мостика, потребовал связи с дальномерщиками и, не повышая голоса и стараясь не употреблять в присутствии адмирала особенно грубых слов, тихонько их обматерил. Тем не менее пришлось ждать еще несколько минут, пока дистанция с целью не сократилось настолько, что длинный и низкий силуэт старого линкора со срезанными надстройками не был опознан. Иванов повторил свой запрос, и на этот раз Левченко соизволил дать согласие на открытие огня.
- О-хонь! - спокойно произнес командир линкора в трубку, и появившееся через секунду на лице вице-адмирала выражение несколько компенсировало ему пережитое.
- Етить твою маму! - удивленно сказал Левченко после последовавшего залпа. - Ну ничего себе плевочек!
Он видал, как стреляют линкоры, в том числе "Архангельск" с его пятнадцатидюймовым главным калибром, - но "Советский Союз" выдал такой звериный рев, что собаки завыли, наверное, до самого Хельсинки. Снопы огня, вырвавшиеся из орудий линейного корабля, вытянулись на несколько десятков метров, осветив все вокруг апельсиново-багровым светом. Управляющий огнем задержал второй залп до момента, когда у скрывающейся в тени у кромки горизонта узенькой полоски корабля-цели встали тонкие карандаши всплесков, затем дал еще один залп и почти сразу же - третий. С четвертого он перешел на поражение, и пять следующих залпов последовали с минимальными интервалами, заполняемыми ложащимися на ту же цель снарядами "Кронштадта". Затем стрельбу задробили, и оба корабля отвернули мористее, куда уже оттянулся "Чапаев", ощетинившийся выставленными в разные стороны стволами своих универсалок.