Ранним утром, после водных процедур, с целью экономии личных запасов, решили идти на завтрак в буфет штаба округа. Дежурный, увидев нас всех вместе, был очень удивлен. И сразу начал звонить кому-то по телефону. Нам досталось по два бутерброда – с рыбой и сыром, и по тарелке пшенной каши, сваренной на сухом молоке. Лучше, чем ничего. Все моментально исчезло, и мы уже просто сидели, чаи гоняли, когда в буфет вошло высокое начальство. Обычно им в их кабинеты заказ приносили. Все встали, наша четверка – тоже.
- Докладывайте, - говорит начальство.
Ладно.
- По достоверным агентурным данным немцы отвели с Ленинградского направления третью танковую дивизию. Оставшиеся части будут уплотнять оборонительные рубежи. Если военные не прорвут немецкие позиции за ближайшую неделю, то оборона противника станет непреодолимой. Вражеская авиация будет атаковать корабли флота на рейде, имея задачу на ликвидацию линкоров и крейсеров. Эта задача поставлена перед второй эскадрой штурмовой авиации под командованием полковника Динорта. Предполагаемое время нанесения удара - девятнадцатое сентября. Доклад закончил, - говорю, и чай одним глотком допиваю.
- По каким данным? – начальство удивленно переспрашивает.
- По достоверным,- повторяю я непривычное для слуха слово. – Еще просьбы, пожелания, вопросы есть? – уточняю.
Начальство головой замотало, какие еще просьбы?
- А у меня есть, - наглею слегка. – Трудно работать без сотрудников, хорошо знающих местные условия. Прикомандируйте к нашей группе старшего майора и старшего лейтенанта Гринберга Изю, очень надежные сотрудники. Если бы Изя крейсер у флота не добыл бы - легла бы первая дивизия до последнего человека. Спасибо, - говорю, - хороших ребят вы тут воспитываете, - и жму ему руку.
Хотел, было, обнять, да побоялся захохотать в открытую, да и перебор бы вышел. Не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз.
У заместителя командующего округом слеза умиления на глазах, он, оказывается, почти выиграл войну, а от него это злые люди скрывали. Ладно, хоть я пришел, сказал правду. Ушел он счастливым.
- Поздравляю, товарищи, с пополнением, - говорю, а тут и радостный Изя прибегает, хорошее слово и кошке приятно, а уж кадровому чекисту так вдвойне.
Нас - чекистов, никто не любит.
А потом Гринберг сходил в канцелярию, и выяснил, что ему завтра работать в дежурной группе независимо от того, куда и зачем его прикомандировали. Тем более, дел у них не много. Сиди на шикарном кожаном диване, и жди вызова.
- Тогда и мы с тобой. На шикарном диване – это же мечта. Товарищ старший майор нам политинформацию проведет, а то забыл, когда газету читал, а у Светы голос, сладкий, как мед.
Старшего майора в миру звали Светланой Ивановой. Характер у нее был раз в несколько жестче нордического. Медаль за финскую войну и две грамоты от наркомата. Хорошо знает французский язык, сейчас стала изучать и немецкий. Много читала. Хорошая девушка, одно плохо – нам лютый враг. Сейчас у нас временное перемирие, но она тоже ничего не простит.
- И плановый расстрел, - добавляет Изя, и убегает нас в состав группы вносить.
- Света, ты же местный кадр, плановый расстрел – это как? Поясни, - прошу.
- Кому приговоры вступили в законную силу, сообщают об этом и выносят постановление о приведении в исполнение. Если заключенных много, на полигон вывозят, а до десятка – прямо в подвале. Из нагана в затылок.
Из нагана, это понятно, чтобы из луж крови гильзы не собирать. Это я удачно решил влиться в обычную жизнь трудового коллектива. Ладно, если там всякая погань, самострелы и убийцы, а если просто неудачники по жизни?
А ведь стрелять все равно придется.
Если вовремя не подсуетится. У генерала армии Жукова полковники сапоги чистят. Когда он станет маршалом – быть им генералами. Так, мне нужна особа, приближенная к императору, вот этот полковник нам подходит. А может быть, и не из-за чего огород городить?
- Пошли, посмотрим, кого сегодня надо зеленкой мазать, - предлагаю своей группе, и мы двинулись в подвал, к камерам.
В списках оказалось двадцать три человека. Диван отменяется, поедем на полигон, в дождь и слякоть из пулемета стрелять. Кстати, тут же есть вполне приличные люди! Комиссара девяностой дивизии, что убежала из Слуцка от одного батальона противника, мне не жалко. А вот полковника Радыгина, комдива четвертой дивизии ополчения, я расстреливать не хочу.
- Вот, Радыгина и Петрова, выводи из камер. Давай конвой, и чтобы в нормальной форме, не мятой, пойдем к заму, – говорю старшему надзирателю.
- Бесполезно, - тот вдруг решает высказаться, причем вполне человеческим голосом, не служебным.
- Спорим! – имитирую я оргазм, в смысле азарт. – Мои двадцать мешков муки против твоего склада конфискованного оружия, такая ставка тебя устроит?
Меркулов руки нам разбил, надзиратель сам с нами пошел, заело тюремщика, захотел лично посмотреть на мое унижение. Ну-ну.
В приемной сразу хватаюсь за телефон:
- Девушка, мне шестого. Да, жду, да, от штаба погранвойск НКВД, да, срочно! Сидоренко, ты ли это, друг дорогой? С нашим Георгием Константиновичем прилетел? Прямо на одном самолете! Ценит он тебя! Слушай, дело есть. Знаешь, тут все от немцев драпали, себя не помня, а вокруг города все дворцами уставлено, а в дворцах-то картины висят. Соловей наш, певица Русланова, еще картины собирает? Смекаешь, к чему я клоню? Нет, полк мне не надо, спасибо, земляк. Ты мне от трибунала армии бумажку пришли, что дело полковника Радыгина закрыто за отсутствием состава преступления, и он нам картины и притащит. Да ты помнишь Радыгина, в тридцать шестом вместе на парад ходили. Ну, ты еще саблей чучело медведя рубил тогда! Вспомнил, ну и молодец. С тебя бумажка из трибунала и приказ на привлечение штрафников к десанту, с меня – картины для Руслановой. Будет наша певица довольна – генерал нас похвалит. Он-то ружья собирает? Мы ему тоже чего-нибудь посмотрим. В Ленинграде, да хорошего ружья не найти, это редким неудачником надо быть! Беги в трибунал, пинай их, а то расстреляют полковника, сами за линию фронта пойдем! Пока! Целую! Да не тебя, певицу! Ручку целую! Все!
Трубку кладу, в приемной гробовая тишина.
- Время засекаем - через сколько минут бумагу принесут. Пошли в буфет, устал – будто камни день ворочал.
Сидели, хлебали водичку с сахарином, сахар уже кончился, а мои три тонны вместе с баржей по Ладоге катаются. Завтра наш буксир должен в Ленинград вернуться.
Через тридцать восемь минут примчался посыльный из трибунала фронта – тот ближе к штабу был. Это был самое короткое судебное решение: "Дело в отношении полковника Радыгина прекратить по приказанию командующего фронтом генерала армии Жукова Г. К." Дата, подпись, печать.
- Твоя кладовка стала нашей, - говорю, подмигивая. – Сначала все спишем по акту, типа Радыгину все отдали на вооружение ополчения. А потом там обстоятельно пороемся. Поздравляю, товарищ полковник!
И крепко пожимаю его мозолистую руку. Хорошо знать будущее – генерал-лейтенант Радыгин умрет в 1951 году от фронтовых ран. Но до этого еще целых десять лет и вся война.
- Комиссара из Слуцка в десант не берите, мы его шлепнем, одним трепачом меньше будет, - брякаю простодушно.
Полковник на меня посмотрел внимательно.
- Это приказ?
- Товарищ полковник, мы с вами уже десять минут просто сидим за одним столом, чай пьем. И никто никому не указ. Это просто просьба. Из него такая сволочь может вырасти, что тот член военного совета, который вас сюда определил, божьей коровкой покажется. Их надо убивать при малейшей возможности. Мы, командиры, говорим: "Делай, как я!". А комиссары: "Делай, как я приказываю!". И не может между нами быть мира, или мы от них избавимся, или они нас сожрут, а потом и страну прогадят. Хитрее надо быть – это да. Коварнее. Мы на войне, и цитадель не сдается.
Тут старший майор Света пришла, и все стали на нее любоваться.
- Шестеро осталось на расстрел, - сообщила Иванова радостную весть.
Значит, на полигон не едем, прямо в подвале их и пристрелим. Конечно, хозяйственникам лишняя работа – трупы вывезти на кладбище, уборку делать, могилу копать и закапывать, но нас это не касается, а хозслужбы тоже должны свой чекистский паек отрабатывать. А то – как блага получать, так все здесь, а как работать – так и нет никого…
- У вас, товарищ майор, - говорю Петрову, - самая трудная задача. В ближайшие сутки будет организован ряд десантов. Надо по мере сил помочь флоту – ударить по тылам немцев, по аэродромам, топливным базам, технике и летному составу. Каждая уничтоженная машина – это дополнительный шанс нашим кораблям уцелеть. А каждый уцелевший корабль, вырвавшийся на оперативный простор – это надежда на перелом в войне. Утопят через неделю наши морячки "Тирпиц", и будет уже не важно, где их танки зазимуют, к весне все будут в плену. Сразу мы вырвем у немцев стратегическую инициативу, и сядем с Черчиллем, лордом Мальборо, французские да голландские колонии делить. И поедет наша Светочка на синее море, на белый песок, туда, где все ходят совсем голые….
Все представили голую Светочку. Олег для успокоения нервов пулемет погладил.
- И товарищ старший майор их всех оденет в лагерные фуфайки, и заставит пальмы пилить, - закончил мою картинку неожиданными мазками Меркулов.
Ну, уголовник, чего с него возьмешь, с дурака, кроме анализа?
- А почему пальмы? – спросил кто-то из окружающего народа.
- Потому что сосна там не растет, - пояснили ему.
А мысль о том, что всех в фуфайки одеть – всем была понятна. Надо же куда-то бирки с лагерным номером пришивать.
- Вот так, товарищ майор, и вы об этом помните, когда будете немецкие бензовозы жечь. До вечера отдыхайте, а там мы вас на персональном буксире в тыл противника и забросим. Пошли, рексы спецназа, растрясем жирок, пора наш катер встречать, - говорю своим орлам.
Света с нами увязалась. Ох, думаю, сейчас начнется воспитательный процесс, а Меркулов уже матом кроет в три загиба, и в бога, и в черта, и их маму – деву Марию. У Капкана лицо окаменело, готов и к смерти, и к бессмертной славе, и даже товарищ Иванова громко помянула педерастов гнойных, видно, племя молодое, незнакомое.
Один я ничего не понимаю. Берег канала пустой. Наша баржа четверть ширины занимает, а тут три катерка жмутся, правда на одном из них пулемет стоит зенитный, как на нашем буксире, ****ь!
Подошли мы неспешно, куда уж тут спешить, и спрашиваю я у старшего сержанта НКВД Хренегознаеткого:
- Ну и как ты нашу баржу с грузом просрать умудрился? А? Дай ответ, да желательно внятный.
- Товарищ старший майор, разрешите доложить, - на меня этот любитель официоза решил внимания не обращать, не я в группе по званию главный.
Тут он угадал. Но не совсем. Капкан пулеметом повел, ствол прямо в живот уставился. Осекся докладчик на полуслове.
- Нет, - говорю. – Он просто тупой дятел. Не убивать же его за это. Готовьтесь, вечером десант в немецкий тыл, пойдете с группой. Закончился ваш курорт – пора снова воевать. Такие дела.
Развернулся, иду, и радуюсь, что спор выиграл, и муку мне отдавать не надо. А то бледно я бы выглядел с тупыми объяснениями, что караульный наряд НКВД утратил охраняемое имущество. Скажи кому – никто не поверит.
- Меркулов, вернись, узнай, что и как было, потом расскажешь, - говорю, а в меня Света вцепляется.
- Не расскажешь, а – доложишь! И у тебя через слово так! Я требую объяснений!
Вот-вот, это и имелось в виду. Как тяжко столько притворяться, пытаясь в общество втираться. Это давно заметил его превосходительство посол Российской Империи господин Грибоедов. Умный был человек, за что и убили. Нас – умных, никто не любит.
- И ты не куришь, - добавил Капкан.
И этот туда же.
- Разведка спецназа не курит. Курильщик через два часа в засаде ерзать начнет, а иногда наблюдение надо и сутки вести, и двое. И с дисциплиной у нас иначе. В спецназе одна девушка для танцев, ее зовут смерть. А когда все танцуют вместе – то уставными условностями можно и пренебречь, – отвечаю. – Все понятно, подозрительные вы мои?
- Я тогда тоже курить перестану, - принял решение Михеев.
- Смотри сам. Слово человека – золотое слово. У нас кроме него, в жизни и нет ничего своего. Избегай максимализма, брат Олег. Говори – попробую бросить, – учу жизни кадрового чекиста. – Ну, и вы мне помогайте, если что не так.
В управление вернулись - там все у доски приказов столпились. Ага, думаю, Гоша Жуков очередную эпистолу написал. У него всегда одна песня, всех расстрелять. Что там сейчас? От семнадцатого сентября, черт как долго я живу, уже сентябрь.… Так, боевой приказ. За оставление без письменного приказа указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу…
Ну, все как всегда у Гоши. Политработников стрелять – это правильно. Эти гниды сами дорожку выбрали – на чужих костях и кровушке карьеру строить. А бойцов за что? Откуда рядовому или даже сержанту знать, есть письменный приказ штаба армии на отступление или нет? Кто ему скажет? Может сам Гоша дойдет до рядового солдатика, поделится с ним сухариком генеральским, понюхает его портянки, и даст ему лишнюю обойму патронов? Счас. Не дождаться нам этого. Надо этого стратега с нашего фронта убирать. Он в августе под Ровно пять тысяч танков немцам отдал и сжег без малейшей пользы, так наши четыре армии ему на один зуб. Всех угробит, а сам привычно убежит. Сядет на самолетик, и крылышками помашет.
И опять тишина. И все на меня смотрят. Кажется, мой внутренний монолог случайно вырвался наружу.
- Ладно, - говорю, - мы еще живы. Прорвемся. Ставлю боевую задачу. Всем искать по городу баржи, буксиры, катера и так далее. Готовить списки на эвакуацию. Родственники, друзья, дети, подростки, женщины. Надо спасать народ. А то после победы ее праздновать будет некому. Не стоим – работаем! Звоним, бегаем по всяким конторам, фабрикам, заводам. Штаб по эвакуации будет в приемной замначальника управления. Мы там же будем.
Засели в приемной, дверь в коридор настежь, притащили столы из буфета, девушку среднего возраста с самоваром и стали думу думать. Из складских подвалов нам выдали несколько футляров с картинами. Так – вещественное доказательство по делу об ограблении посольства. Вот как, восемнадцатый год! Автор – предположительно, Рафаэль. Ну, ни черта себе! Это жирно для подружки Жукова, певицы Руслановой. Рафаэля мы себе оставим. Когда ее в сорок шестом году возьмут, наши доблестные органы у милой дамы изымут двести картин и шкатулку с бриллиантами на сумму в два миллиона рублей золотом. Воистину – алмазы лучшие друзья девушек…
Но до этого радостного момента еще очень далеко, и нам придется мило улыбаться этой мародерке, что прилетела в осажденный город за легкой добычей.
- Для начала неплохо. Сегодня отдадим пять картин – Айвазовского, Левитана, двух Серовых и Репина. Остальные семь картин отвозим в политотдел флота. И сообщаем их адрес прислуге Жукова. Те захотят хозяина порадовать, картины у комиссаров отберут, скандал получится, а солдатикам и матросикам будет легче. А там мы еще что-нибудь придумаем, чтобы Гоша широкомасштабное наступление не устроил по всему фронту. А то будет тут такой же крах, как в Бресте. Что нежелательно, - подвожу я черту.
Интрига определена, пора действовать. Картины в штаб фронта к генеральскому порученцу повезут бывший опальный полковник и старший майор НКВД Иванова. После чего полковник вернется на фронт, и вряд ли мы уже больше увидимся. Меркулов прибежал, тоже успел нашему крестнику руку на прощание пожать, делегация с дарами данайцев убыла, и остались мы вчетвером, не считая девушки с самоваром. Наша ударная тройка и бывший армейский разведчик, а ныне диверсант майор Петров.
- А чего мы?! – возмутился Михеев.
- Да не кипятись ты, - говорю и ему, и Меркулову, ну и Петров пусть послушает. – Мы не испугались. Просто Жукова с нашими силами и возможностями ликвидировать нельзя. А если нельзя гнойник вскрыть, будем прикладывать припарки. Авось сам лопнет. Это три святых спецназовских слова – авось, небось и фарт. Поспим полчасика, пока не началось, а ты, майор, вообще отдыхай – тебе ночью в десант идти.
Рухнули мы на привычные матрасы, и отключились моментально. Солдат спит – служба идет.
Первую баржу нашли в тресте озеленения. Но у нее был небольшой недостаток - низкий борт. Во второй половине сентября волны на Ладоге бывают немаленькие.
- Значит, мы на ней будем группу Петрова высаживать, - принял я решение.
Петров услышал, что у него есть транспорт, сразу вскочил, навьючил своих штрафников оружием, боеприпасами и скудным пайком. Шесть буханок хлеба на всех и пара банок тушенки. Это им на ужин, а завтрак десант добудет в бою.
- Петров, - говорю неожиданно, - уходи потом дальше, на Запад. Мир велик и прекрасен, просто поживи за нас, за всех, у кого такого шанса не будет. Воюй за себя, не за родину, и уж тем более, не за товарища Сталина. Удачи тебе.
- Пошли вместе, - предлагает майор в ответ.
Я даже задумался. Нет, с девичьим отрядом по немецким тылам не пройти. А здесь их без присмотра бросить тоже не вариант.
- Эх, тебе хорошо, майор, с тебя вся прошлая жизнь отпала, как короста, никаких обязательств, а у нас тут долгов по самую маковку. Разгребем – за тобой вдогонку кинемся.
И дал ему наш контакт в нейтральной Швеции. Лишним не будет.
- Все наши будут там отмечаться, - поясняю. – Только остается нас все меньше и меньше. Война, однако.
Ушел Петров с группой, пусто стало в управлении. Мы быстро шестерых осужденных расстреляли. Не знаю, сколько наша троица при этом нарушила писанных и неписанных правил, просто открывали дверь, Олег бил приговоренного своим коронным прямым ударом в корпус. Тот сразу складывался пополам. Мы с Меркуловым хватали его под руки, и тащили в конец коридора, к стене, обложенной мешками с песком. Здесь бросали на пол, и по очереди стреляли в затылок из казенных револьверов. Это кстати, оказались не "Наганы", а вполне приличные "Кольты". Я решил, что мы их себе заберем, их было всего четыре, и нас с Ивановой тоже столько же. Сообщил в хозяйственный отдел об окончании работ, в спецчасти расписался в актах, все – отстрелялись.
Стали прибывать радостные разведчики. В городе было найдено двадцать одна баржа, два нефтеналивных танкера, четыре катера, еще два буксира, помимо нашего, и земснаряд. Наш буксир нашли ровно шестнадцать раз. Ну, просто молодцы, мать их так. Что-то мне это дело не понравилось, и мы быстро побежали на причал. И убедились – нет дыма без огня. Не захотел старший сержант НКВД в десант идти. Собрали они вещички и исчезли. Команде тоже по штормовой Ладоге плавать надоело, и остался на нашем суденышке один старенький фаталист механик, которому идти было некуда, да и незачем. Прямо, как нам. День явно не задался. Факт.
Ладно, с нашими флотскими связями это не проблема. Заехали в кадры флота, выклянчили под восемь бутылок коньяка роту морской пехоты. Объяснили морякам задачу, сколотили команды буксиров, группы посадки, группы подготовки барж к переходу – работа закипела. Стали люди прибывать, мы их сразу на баржах размещали. И на Ладогу. Первый буксир три баржи утащил, стали следующие загружать. Госпиталя, два детских дома, еще какие-то люди, и тут милиционеры привели подследственных.