Прямо на штыки никто не кидался, вологодский конвой шутить не любит, и часто трехгранной сталью заключенных потчует. Уклоняться все научены. Раз, присел, или от выпада вбок ушел, винтовку вверх подбил, и двумя руками вцепился в глотку. А нас человек восемьсот прибежало, немцы по разу еще выстрелить успели, а потом, в рукопашной, у них шансов не было. Наши кадровые командиры трофейные винтовки похватали и, растянувшись в цепь, пошли на дорогу, где, среди телег, уцелевшие немцы еще пытались занять круговую оборону. С винтовками фирмы "Маузер" дело веселее и быстрее пошло, минуты за две всех перестреляли. И остались мы в полном одиночестве, не считая толпы покойников. Под ногами хлюпала кровь, потихоньку впитываясь в асфальт, пронзительно ржала раненная лошадка, ей было больно, матерился кто-то из наших подранков, и все это только подчеркивало пронзительную тишину окончившегося боя. Не стреляли.
- Не расслабляться! Оружие и патроны, аптечки, еду, награды, документы, личные вещи и сигареты, выгребайте все, когда и где встанем на довольствие - не известно! За работу! Вооружайтесь! Товарищи командиры, следите за порядком!
И, прихватив в двух местах поцарапанного комсомольца, я пошел к пулеметам, мне со Снегиревым спокойней было.
- С победой, - говорю. – Даже если нас всех здесь положат, мы уже выиграли, однозначно. А мы еще немало дел натворим, мне сердце подсказывает. За тобой, Снегирев, разведка, а я с документами посижу. Капкан, скажи нашим блатным, что если через час немецкой карты не будет, мы их уважать перестанем. И переведем в хозвзвод, картошку копать.
Через двадцать минут притащили десяток карт и полную полевую сумку немецких документов. Глянул в них – стал кое-что понимать. Железнодорожники нас по бесхозной железной дороге загнали в немецкий тыл, чуть ли к самому Баранову. Луга осталась далеко к северу, поэтому мы и подловили на марше два полка СС из полицейской дивизии, и положили их почти полностью, в том числе и генерала с прикольной фамилией – Мюльферштедт.
- Тело генерала притащите, - крикнул я на улицу.
- Целиком? – это блатные шутки шутят.
- Если очень тяжелый, отрежьте ему башку – начальство документам может и не поверить, а мы им раз – и голову генерала на стол. С моноклем и фуражкой. И будет нам слава и почет. Мы, наверное, первые, кто генерала СС завалил, - поддержал я веселый разговор. – И быстрее шевелитесь, на соседнем полустанке склад большой, охраны всего рота – будем брать.
Блатные побежали бодро весело, а меня взяли в оборот Снегирев, Михеев и парочка бывших пленных, тоже оказавшихся командирами НКВД.
- Капитан Морозов. Лейтенант Мельников, - представились.
Вот он и настал, день тяжкий. За кадрового чекиста мне никак не сойти. Там сотни мелочей, на какой-нибудь, да проколешься. Армеец в любых чинах для чекистов – ноль без палочки. НКВД почти всех маршалов к стенке поставил, двое уцелели, Ворошилов и Буденный. Ложь должна быть масштабной, учат нас вожди мирового пролетариата. Земля – крестьянам, сказал Володя Ульянов, и стали крестьяне крепостными рабами, без паспортов и надежды. А кто был против работы даром, был объявлен кулаком и раскулачен. А казак – расказачен. А коряк, ну да ладно. С волками жить, по-волчьи выть.
- Главное управление иностранного отдела НКВД, капитан Синицын. Во время выполнения задания Ставки имею право приказывать любому сотруднику наркомата. С формулировкой: "Именем Союза Советских Социалистических Республик". За невыполнение приказа - расстрел. Расписки о неразглашении государственной тайны оформим позже, в Москве.
И взглянул на них пристально. Прониклись. Будут слушаться. Хотя бы пока. Пока не проверят. Эти словам верить не будут, им тоже надо голову на стол, вместе с моноклем.
- Мы будем разговоры разговаривать или развивать наш тактический успех? – перешел я в стремительную атаку. – Михеев, назначаешься начальником особого отдела нашего специального заградительного отряда погранвойск НКВД. Выдели наших бойцов в пехотные роты, для надежности, и начнем наступление на склады. Там много полезных вещей лежит, нас ждет. Полчаса на подготовку и выступаем!
Размечтался…. Вышли через два часа всем кагалом. Артиллеристы тащили за собой шесть трофейных пушек, на четверых в запряжку лошадей хватило, а две они на руках катили, чисто бурлаки на Волге. Раненых на телеги разместили, три полевых кухни тоже потащили с собой. Часть растянулась на два километра. Мобильность была утрачена напрочь. Случись сейчас пара танков навстречу, быть нам размазанными по асфальту. Зато склады нам достались без боя. Рота охраны, увидев такую неодолимую армию, быстро отступила в неизвестном направлении. И мы приступили к самому главному на войне – осмотру добычи и ее дележу.
Придержал я своего блатного приятеля.
- Найдешь что-нибудь, громко не радуйся, мне покажи, поделим по-честному.
- Чего надо-то? - он уточняет. – Морфий?
- Морфий и медикаменты тоже зажимай для нас, всего на всех не хватит. Документы нам нужны. Завтра постановление ГКО отменят, а мне вас в лагерь возвращать смысла нет. Да вы и не пойдете. И даже оружие у вас уже без боя не отобрать. Шустри, пацан, за миром воровским твоя доля малая не пропадет, - вздыхаю.
Рванул уголовник с места в карьер, речи понятные услышав.
А наши артиллеристы столпились на грузовой площадке, вокруг задравших в небо длинные стволы стальных монстров.
- Европа! Вот она, сила! – речи идут вокруг.
Все здесь собрались. Пора и мне с народом пообщаться. Высказаться.
- Товарищи!
Уважают, сразу тихо стало.
- Наш отряд свою задачу выполнил. Нами захвачены гаубицы МЛ-20, ранее потерянные при захвате складов резерва главного командования в Барановичах. Сейчас артиллеристы примут решение - сможем ли мы вернуться с трофеями к нашим основным силам, или придется уничтожать орудия на месте. Немцам мы их в любом случае не оставим. Артиллеристам десять минут на осмотр и все командирам собраться в ремонтном поезде на совещание. Разойтись!
Гаубицы было легко сосчитать. Три ряда по шесть стволов в каждом – восемнадцать штук. А под Барановичами мы их немцам бросили больше трех сотен. И все остальные, обратно не отбитые, будут стрелять по нам… Быстро бежала Красная Армия, непобедимая и легендарная, бросая на бегу все тяжелое вооружение. А каждая такая пушечка весит восемь тонн. И боекомплект для нее еще пять тонн. Без тягача и двух машин – никак. Расчет – девять человек. И охраны взвод. Вот она – мощь в чистом виде.
Собрались все в общем вагончике. Артиллеристы, пехотинцы, хозяйственники, наши все, кроме Михеева, он караулы пошел проверять и склады с дежурным нарядом обходить. В окно вор рожи корчит, нужен я ему. Дергаю комсорга.
- Давай про нашу победу и политику партии, а я пока за Михеевым, мне без него ненадежно, - говорю.
- А что? Ведь все хорошо? - тот не понимает.
- А то, юноша, что на награды всегда много претендентов, а наград всегда мало. И эта сука капитан будет Снегирева и меня грязью поливать и на себя одеяло тянуть. Он тебе еще не говорил, что я странный?
- Говорил…
- А ты что?
- А послал его в темный лес, и напомнил, что это мы их из сарая выпустили, а могли бы и мимо проехать…
Пожал я ему руку, не ожидал такого.
- Только помни, он тебе этого не простит, давай тяни резину до нашего возвращения, - и побежал я новости узнавать.
- Наши до деревеньки ближней добежали, молочка там попить, самогончика на немецкие сапоги сменять…
- У девок спросить, не колючее ли на сеновале сено, - продолжаю набор нехитрых солдатских радостей. – Короче!
- Сидит там, в сарае, майор, начальник штаба сто двадцатого полка. От самого Минска сюда вышли. При нем отделение связи, управления огнем и канцелярия. Документов – две коробки и знамя.
Тут я рот и раскрыл. И сказал. Много чего сказал. Даже вор бывалый заслушался.
- Ты все еще здесь? Тащи его сюда, будет пополнение и матчасть принимать. Бегом!
Тут и Капкан нарисовался, идет неспешно, ручной пулемет, уже немецкий, на руках баюкает. Так мы в вагончик и вернулись на пару.
В это время капитан Морозов уже всех построил ровными рядами и готовил наступление на Берлин. Народ, вдохновленный нашими успехами, был согласен.
- Эй, - говорю я им, - успокойтесь. Скоро здесь будет начштаба полка. Командиром полка назначен майор Уваров, с учетом его опыта боев в Испании. Им же передаем госпиталь и все хозяйственные службы и технику. Из оставшихся людей формируем отдельный пехотный батальон. Мы так и остаемся простым заградительным отрядом. Прикроем эвакуацию полка и батальона, и тоже начнем двигаться на соединение с нашими частями. На станции всего два паровоза, следовательно - всех надо разместить в двух составах. Не будем мешать военным, они люди взрослые, самостоятельные, знают, как Родину защищать, мы это уже сегодня видели. А за нами - охрана станции. Все поровну.
Тут начальник штаба явился, канцеляристы стали командирские книжки заполнять, приказы о назначениях в полковые книги вносить, и исчезли бесследно бывшие заключенные, превратившись в командиров, старшин, сержантов и бойцов Красной Армии. Я знаю магию чисел, я знаю магию слов, я умею вызвать любовь и могу заговаривать кровь. Я знаю, что есть и что будет потом, но ничего не хочу изменить, пусть норны спокойно ткут, я не буду трогать их нить. Я могу появиться, я могу скрыться, я могу все, что может присниться. Я меняю голоса и меняю лица, попробуй, узнай – что я за птица…
В нашем заградительном отряде потерь не было. Только комсорга в рукопашной поцарапали, да и то не сильно. А я так даже не разу и не выстрелил. Мы огневой мощью сравнялись с обычным пехотным батальоном. Шесть станковых пулеметов, два десятка ручных, два противотанковых ружья, бесхозный миномет, у всех немецкие винтовки и пистолеты. Гранат на деревянных ручках каждый нагреб, сколько захотел. Сейчас можно было бы повоевать, да не с кем.
Блатные числом девять душ к нам прибились. Снегирев не возражал, а улыбка старшего сержанта Михеева не предвещала им легкой жизни.
На станции кипела работа, военные устанавливали гаубицы на платформы.
- Проскочат? – спросил у меня Олег.
- Чисто от их фарта зависит, - пожал я плечами. – Обстановка плохая. Данных мало, но из того, что известно, картинка складывается поганая. Здесь, под Лугой – Манштейн, лучший друг Гудериана, а тот нашу таковую школу "Кама" заканчивал под Казанью, враги опытные и опасные. Гудериан своим маршем на побережье английский экспедиционный корпус из Франции выбил. Вот его бы нам сегодня на марше ухлопать, большая бы польза была. Но и так мы молодцы, отличились. Все бы так – война бы уже закончилась…
Застучали колеса – пошел первый состав…
Скоро второй уйдет, а с первыми лучами солнышка и мы в лес спрячемся и двинем на север. Пешком идти трудно, особенно по лесу, зато надежно. Дозоры от засад спасают, а зелень листьев - от авиации.
Наутро, подпалив склады, мы ушли со станции. До свиданья, города и хаты. И горящие пакгаузы.
Глава 2.
Война – тяжкий труд. Римский легионер тащил на себе два пуда груза. С тех прошло две тысячи лет, и наша поклажа стала тяжелее килограммов на десять. На мне винтовка, два пистолета, патроны, вещмешок, набитый до отказа и два коробчатых магазина к ручному пулемету. Михеев тащит плиту от миномета. Комсомолец положил на плечо ствол. Говорят – своя ноша не тянет. Врут. Отвечаю. Но бросить ничего нельзя. Все, брошенное здесь и сейчас, завтра обернется против своих бывших хозяев. Гудериан уже пересаживает своих танкистов на наши БТ и Т-34, собирает Гепнер по тылам брошенные КВ, формирует батальон тяжелых танков для прорыва Красногвардейского укрепленного района. Эх, нашим же салом нам же по сусалам. Обидно, понимаешь….
- Ну, что, рексы спецназа, пригорюнились? Нам ли жить в печали? Шире шаг, повезет, наши паровозы обгоним!
Зашевелились бойцы. Капитан Морозов на меня косо глядит. Ох, наплачемся мы с этим типом. А буквально через час до нас канонада стала доноситься. Серьезная такая, основательная.
- Снегирев, пойдем к нашим артиллеристам на выручку? Или разошлись мы с ними, как в море корабли? – интересуюсь у нашего командира.
- Чего сразу - на выручку.… Вон как палят, даже отсюда слушать приятно…
- Боеприпасы они дожигают, чтобы немцам не достались.
Остановился старший лейтенант НКВД, посмотрел на меня пристально, кивнул своим мыслям непонятным и скомандовал совершенно не по-уставному:
- Пробежимся, рексы. Синцов, Михеев, Астахов замыкающие. Бегом!
Вот как комсомольца зовут. Не прошло и недели, как познакомились.
Но не успели мы. Еще дымилась обгорелая земля, пропитанная маслом из разбитых накатников, еще не остыли гаубичные стволы, и дрожал над ними летний прогорклый воздух с дымом пополам, а на дороге уже строилась пехотная рота, завершившая прочесывание захваченной позиции. Пленных на дороге не было – ни одного. Никто из полка и батальона руки не поднял.
Снегирев нас повел чуть левее, прикрывая густым перелеском. На шоссе мы выскочили метрах в шестидесяти от немцев. Два десятка ручных пулеметов в упор не оставили противнику ни единого шанса. Мы даже в эту кучу мяса не полезли контрольные выстрелы делать. Это был просто расстрел, а то, что у них оружие было – ничего в этом не меняло.
- Надо было с ними уезжать, потеснились бы, - высказался Капкан.
- Тогда склады бы уцелели. А подожгли бы склады ночью, на зарево немцы бы подошли, и сорвалась бы эвакуация. Мы все правильно сделали, просто парням не повезло. Зато умерли в бою, и хорошую цену за свои жизни взяли. А что еще надо солдату? – ответил я тезке.
Если пушки в цене, значит ты на войне, кто не хочет платить – тот заплатит вдвойне. Если свищет свинец – значит скоро конец, смерть еще не пришла, но в дороге гонец. Ангел смерти, лети.
- Снегирев, командуй. Надо уходить, их потеряют и весь полк вернется. Расстреляют нас с дальней дистанции, а я даром умирать не подписывался.
Мы с шоссе убрались и опять в лесу спрятались. А километров через пять вышли к частям Красной Армии. Те, по своему обыкновению, убегали неведомо от кого и неведомо куда. Наловили мы их сотни две, попадались и командиры. Винтовки были у четверти. Саперам изначально оружие не выдали, а пехота свое бросала, чтобы драпать было легче. Делиться с ними пулеметами никому из нас не хотелось. Они и их так же бросят.
Поставили их в середину и довели до моста через Лугу. Траншей не было, так – окопчики, мост не заминирован, какого хрена они тут делают? Скоро два месяца уже воюем, как начали с Бреста, так и на Немане все мосты целыми немцам отдали. Идиотизм. У военных главным был какой-то полковник, ему от нас было надо только одно – чтобы мы ушли, и больше никогда ему на глаза не попадались. Он даже нам воды не дал напиться, это на берегу реки-то. Разные бывают военные.
Здесь уже эшелоны ездили, нашли мы в тупике теплушку с дырой в крыше, прицепили ее к санитарному поезду, набились всем скопом в свой вагон, и поехали в Ленинград. Я от этой поездки ничего хорошего не ждал, слишком много там большого начальства и подвалов расстрельных. Одиночка против системы слаб, здесь единственный выход – бегство, а отсюда бежать некуда. Всюду смерть. Но еще не сегодня, нет, не сегодня. Уже неделю лишнюю живу, хорошо-то как…
А потом состав забили ранеными из-под Шимска, с южного фланга лужского рубежа. И рассказали они о немцах в черной форме, быстрых и ловких. Снегирев на меня опять посмотрел.
- Вот и нашли мы дивизию СС "Мертвая голова". На юге она, на Новгород пошла. В Ленинграде сразу доложим, ты своим, я своим. А наградят или накажут - это уже как карта ляжет, - говорю Снегиреву. - Ты мне Михеева дашь для представительности в Совет обороны сходить? Там Ворошилов, передам докладную в его секретариат. Он пока единственный член ГКО в Ленинграде.
- Дам, и комсорга бери, у него отец в Смольном работает, может быть пригодится, – проявил добрую волю старший лейтенант. – Сначала все дойдем до штаба округа, там вам командировку по городу выпишем, чтобы патрули не цеплялись, в городе их на каждом шагу. А потом война свой план покажет.
И с чувством готовности к любым неожиданностям я выпрыгнул на рельсы ленинградской сортировки. Приехали.
Построились. Пошли.
В штаб округа пошли Снегирев с Михеевым. У остальных примитивно не было документов. А у часового – устав караульной службы, и с ним не поспоришь. Так чего на рожон зря лезть? Мы и не думали даже. Сели в скверике, бывшие заключенные, а затем солдаты сто двадцатого полка, уже отдельно не держались, смешались с бойцами пограничниками. Совместная стрельба из пулеметов сближает. Меня интересовал только один вопрос - будет молчать Морозов или нет? Мне на допросе сразу конец наступит. На первой бытовой мелочи сгорю синим пламенем. И ребят подведу. Им соучастие вменят или преступную халатность. Тем система и сильна, что всех, кто выделяется, хоть чем-то – сразу выбрасывает. Не высовывайся, мать твою так. А мы высунулись.
- Пора соскакивать, начальник. Из этого трехэтажного дома отчетливо видна Воркута. Заляжем на малине – будет нам и котлетка, и рюмочка с водочкой под маринованный огурчик, - блатной шепчет.
- Нет. Военные нас в такую задницу засунули, что от нее на малине не спрячешься. Тянем до последнего момента, пока не начнут руки крутить. Тогда и рванем в бега. В Ленинграде на нелегальном положении не проживешь. Старший по подъезду следит за жильцами. И управдом. И стукачи всех мастей. И психи. И сразу на адрес приедет наряд. Городская комендатура – не фронт, здесь в атаку на пулеметы ходить не надо, танки на тебя не идут. Форма парадная, девки на тебя заглядываются. Хорошо служить в городской комендатуре - поэтому они быстро на сигналы граждан реагируют, да еще мечтают немецкого шпиона поймать, чтобы медаль получить. Через месяц все малины в городе исчезнут. Верь мне.
Помрачнел вор с компанией, но недолго.
- Смотри, какая девка! Мой любимый размер – в три обхвата! С пацанкой только… Мне бы ее только обнять.… Четыре года – как один день, как в браслеты заковали. А…
- Учись, пока есть у кого. Девушка! Уделите нам немного вашего драгоценного времени. Доведите, пожалуйста, группу товарищей до коммерческого магазина, а то когда кормить будут - неизвестно, а кушать очень хочется.
Достал из рюкзака пачки денег.
- На что хватит, и девушке шоколадку. Водки восемь литров, из расчета по сто грамм на нос, сорок банок консервов, если хлеба нет – бери сухари и пряники. Вино все забирай, раненым оно полезно, кровь улучшает. Сахар, чай и табак. Возьми четверых для переноски тяжестей, ты - командир группы. Идите, - говорю.
И стройной девушке руку протягиваю.
- Олег. А как зовут самую красивую студентку города?
- Я еще не студентка, мы в этом году должны были в выпускной класс перейти, но занятия пока не начались. Половина учителей в дивизию народного ополчения ушла, а другие просто приходят на дежурства. А зовут меня Машенька, – и улыбнулась.