Мы на корточках столпились у плиты, зачаровано наблюдая за тем, как сначала вспотел, а потом начал оплывать сыр. Подсветку в духовых шкафах ещё не придумали, но окошко с термостеклом в дверце уже есть.
- Мы от этой ядерной смеси, что ты мешал, не загнемся? - задумчиво поинтересовался Паша, втягивая раздувающимися ноздрями ароматный душок, тянущий из небольшой щели духовки.
- Я готов принять весь удар на себя. Ты прав, тебе не следует так рисковать.
- Нет-нет, ты не понял. Я о тебе беспокоюсь, ты для общества важнее, у тебя средний балл выше.
Мы дружно похихикали. Затем я быстро налил три тарелки супа, раздал ложки и торжественно извлек противень. Бутерброды с ещё пузырящимся кое-где сыром были переложены на одну большую тарелку и водружены на центр обеденного стола.
- Он сказал "поехали" и махнул рукой, - продекламировал я и, подавая пример, осторожно взял первый бутерброд.
- М-м-м… - замычал Паштет, неосторожно отхватив одним укусом треть бутерброда, - у-ум-мм…
- Ась? Не расслышал, какую философскую концепцию ты хочешь обсудить? - поглумился я над ним.
- Ат-али… нэ эшай эс.
- Как ты думаешь, - обратился я к Зорьке, - эти милые фефекты дикции могут дать ему несколько дополнительных очков в Иркиных глазах? Девушки должны сочувствовать сирым и убогим… Света, ты же комсомолка, защити больного товарища от агрессивно настроенного гиппопотама!!
Минут через десять мы закончили бодро стучать ложками и сыто откинулись на спинки.
- Хороший рецепт, годный, - подвела итог Света. - Жаль, сосиски в магазинах ловить надо, а то бы можно было только этим и питаться. При случае моим предкам сделаю.
- Угу, неплохо, - подтвердил Паштет, - если бы у нас было рабовладельческое общество, я бы купил тебя к себе поваром. Заслужил.
- Ох, и намучался бы ты. Я жизнеописание Эзопа читал, знаю, как таких хозяев приучить строем на обед ходить.
- Кстати, о походах строем… - оживился Паша, - Свет, что у нас там в кино на каникулах интересного?
Света задумалась, покачиваясь на стуле, потом, с осуждением глядя на нас, изрекла:
- А мы ещё "Раба любви" не посмотрели. Уже два месяца идёт, скоро закончится, а вы всё никак не соберетесь. Ну и ещё начали показывать "Игрушку" с Пьером Ришаром, говорят, смешно.
- О! На Ришара обязательно сходим. Бельмондо, жаль, нового нет… А рабу эту нафиг, - Паша выразительно поморщился, - фи на эти мелодрамы.
- Паш, душа обязана трудится, - наставительно сказала Света, глядя на Паштета так, как смотрят любящие родители на дебильноватого сынка. - Мелодрамы надо смотреть, иначе так чурбаном неотесанным и останешься. Будешь Ире кеды раскрашивать, да бумажками в неё стрелять.
- Света права, - поддержал я. - "Рабу любви" обязательно надо смотреть, у Михалкова фильм однозначно удался, будет классикой.
- Вообще, - мечтательно протянул Паша. - Название фильма звучит интригующе. Вот было бы смешно, если бы Ирка в меня влюбилась до состояния рабы, вот бы я повеселился.
- О боги, - задохнулась Зорька возмущением. - Когда они повзрослеют, наконец!
- Скоро, Света, скоро, - обнадежил я ее. - У нас сейчас возраст такой, интересный, девочкам уже хочется поцелуев в уголке, а мальчикам – до сих пор на переменке стерками в футбол погонять. Но это ненадолго.
Света с подозрением царапнула меня взглядом и, чуть помедлив, сказала:
- Хм… Как-то странно ты запел. Ну-ка, проверочный вопрос… Скажи-ка мне, что лучше, любить или быть любимым?
- Вот спросила! - немедленно вклинился Паша, возбужденно размахивая руками. - Дураку понятно – лучше, чтоб тебя любили! Какие возможности открываются!
Света с пренебрежением отмахнулась от него, и попыталась перехватить мой взгляд. Я старательно скреб им по потолку. Наконец, когда молчание уже неприлично затянулось, посмотрел ей в глаза.
- Ну, - начал я, - считай, что я тебя понял. Достойная позиция.
- Вы о чем это? - Паша вертел головой, пытался прочесть что-нибудь по нашим лицам.
- Ты что, с-с-скотина, - со зловещим присвистом начала, наклоняясь ко мне, Света. - Влюбился уже в кого-то? Ну-ка признавайся!
На скулах у неё от волнения выступили пятна. Я отпрянул, опешив, и, выставив вперёд ладони, примиряющим тоном начал отмазываться:
- Что ты, что ты. Свят, свят, свят. С чего ты решила?
- Да с того, что раньше за тобой такого понимания ни грамма не было. Мычал бы бред, как Пашка. Признавайся немедленно!
- Э-э-эм… Может быть ума прибавилось от удара?
- Да при чем тут ум! - от волнения она аж подпрыгивала на стуле. - На этот вопрос и дурак правильно ответит, если этот дурак был хоть раз влюблен!
Упс, замаскировался, называется… Прокол на первой же беседе. И, что характерно, не на речи или незнании чего-нибудь, а на изменении личности. Было бы странно, если бы этого не произошло.
- Хм… - я уселся поудобнее, заодно выйдя из радиуса действия Зорькиных рук, так, на всякий случай. - Тогда, вероятно, мой организм уже готов в кого-нибудь влюбиться. Но ещё не влюбился. Этакое предощущение возможности любви. Как такое предположение, а? Может такое быть?
Света некоторое время буравила меня взглядом, потом нехотя буркнула:
- Наверное, может… - и сварливо поинтересовалась. - И в кого это ты собрался, интересно, влюбляться?
- О, разве это можно предугадать? - начал я вдохновенно впаривать, хотя рабочая гипотеза на эту тему возникла ещё вчера при просмотре фотоальбома. - Тут как звезды лягут, это от меня мало зависит. Это ж инстинкт, он никого не спрашивает. Его не зовут, он сам приходит.
- Любовь – инстинкт? Ну, ты загнул, - протянул Паша.
- Ни малейшего сомнения. Хотя, признаю, тут всё очень запутанно. Для начала, мы называем словом любовь два совершенно разных чувства. Они очень сильно различаются у мужчин и у женщин. По-хорошему, их надо было бы обозначать разными словами…
- Теоретик, - фыркнула Света.
Ах, теоретик! Во мне стремительно взметнулась тёмная волна гнева:
- У тебя, как и у всех женщин, на уровне генома зашита необходимость достичь важной для вида цели. Ну, ты понимаешь, о чем я… А любовь нужна чтоб вы достижением этой цели не манкировали. Этакий механизм, пресекающий излишнюю разборчивость в выборе отца для своего ребёнка. Время пришло и всё – цигель-цигель ай-лю-лю, вперёд, исполнять свой долг перед видом. Нефиг перебирать варианты, бери, что есть. Отсюда и "любовь зла, полюбишь и козла".
Паша аж прихрюкнул, зыркнул, как ему показалось, незаметно на погрустневшую Зорьку, и елейным тоном осведомился у меня:
- Как-как ты себя назвал?
- Как есть, так и назвал. Ни я, ни ты ничего из себя ещё не представляем. Даже не козлы еще, а так, козлята на выпасе. Ты сначала стань чем-то, там, глядишь, и высокого звания "козла" от Иры удостоишься.
Теперь уже пришёл черед Светы прихрюкнуть, но она тут же опять посмурнела. Помолчала, потом, повернулась к нам боком и приступила к разглядыванию угла на потолке подозрительно поблескивающими глазами. Паштет вопросительно посмотрел на меня, и я почувствовал себя последней сволочью. И что это на меня накатило, с одного безобидного слова завелся? И на кого? На безответно влюбленную девчонку. Скотина ты, Дюша.
- На самом деле, конечно, - вздохнув, признался я. - Ты намного более права, чем я. Я ж сразу сказал – достойная позиция.
Встал, взял стул, прошёл до Зорьки и уселся перед ней. Она опять отвернулась. Подумав, взял её вздрогнувшие ладони.
- Я прав с точки зрения холодного ума, а ты – чувств. Но это тот самый случай, когда второе важнее первого.
- Правда? - просветлев, она с надеждой повернулась ко мне. Ох, и намаюсь я с ней…
- Правда, - ума не приложу, как мне удалось в ответ улыбнуться не разжимая стиснутых зубов… Теперь надо убежденно нести любую банальность, глядя глаза в глаза. - Любовь – это самое сильное светлое чувство, и зачем её преуменьшать, включая разум? Настоящее "горя от ума" получается, - и про себя добавил: "Особенно это верно для женщин".
- Ты, правда, так думаешь? Правда-правда?
Я всерьез задумался. Потом медленно заговорил:
- Ты знаешь, правда. Любовь – редкий приз, случается в жизни максимум несколько раз. Одна из немногих вещей, ради которых стоит жить. Так стоит ли искусственно уменьшать накал страстей? Да, отключив разум, можно накуролесить в любовном угаре такого, что потом с трудом расхлебаешь. Но, пожалуй, оно того стоит. По крайней мере, будет что вспомнить. А кто утверждает иначе, говорит это на холодную голову, когда сам не влюблен. Тут-то все мудрецы, горазды советы давать…
Мы помолчали, каждый о своем.
- А давайте какао сварим? - предложил я, похлопывая ладошками. - С желтком.
- Это как? - воскликнул Паша.
Света грустновато улыбнулась и согласно кивнула.
- Всё просто, - зарывшись в холодильник, я начал очередной мастер-класс. - Сначала греем молоко, примерно две трети от потребного, почти до кипения и удаляем пенку.
Пощелкав электрозажигалкой, развел огонь, влил в эмалированную кастрюльку примерно пол-литра молока и поставил на конфорку.
- Пока молоко греется – фокус: отделение желтка от белка с помощью двух половинок скорлупы.
И я продемонстрировал его изумленной публике.
- Надо добыть ещё два желтка, кто возьмется?
- Я!
- И я!
- Вперёд. Только аккуратно, не проткните желток краями скорлупы.
На удивление, оба справились, и, довольно сияя, удостоились заслуженной похвалы.
- Теперь перетираем желток с сахаром и постепенно добавляем какао. И трем, трем, трем, до получения однородной массы. Уф…, запястье быстро устало. - Давай, Паш, ты потри еще.
- Ну а теперь всё просто, разводим горячее молоко холодным, надо получить не более шестидесяти градусов, иначе желток свернется, выливаем в растертую смесь и всё ещё раз хорошо вымешиваем. Вот так. А теперь по чашкам – и наслаждаемся.
Вдумчиво прихлебывая, мы дегустировали редкий напиток. Получилось достойно. Ещё бы по чайной ложке коньяка на порцию, того, пятизвездочного, что я в семейном баре обнаружил. Но не поймут ребята.
Покосился на беспечно развалившегося на стуле Пашку. В прошлый раз он оказался среди тех, кто не попал в объединенный девятый класс, чуть-чуть не прополз по оценкам. Надо подкорректировать жизненный путь друга детства.
- Паштет… У тебя какой средний балл за четверть выходит?
- Выше четырех. Наверное… - Паша опять потешно сморщил свой нос-кнопку. - Если Ильинична не срежет до тройки.
- Делать ей больше нечего, как специально тебя резать. А у Биссектрисы что – безнадега?
- Ну… да… ты ж знаешь… Я – не Валдис.
- Тут Валдисом быть не надо. На четыре алгебру и геометрию любой, прилагающий достаточно старания, вытянуть может. Эх, Пашка… Давай в следующей четверти вместе позанимаемся, а то вылетишь ведь при объединении классов. Тебе надо до пятерок оба предмета поднять. Да и химию тоже реально на пять вытянуть, если постараешься. А мы поможем.
- Какое объединение? - хором воскликнули Паша и Света, с изумлением глядя на меня. Паша даже не стал оспаривать гипотетическую возможность получения пятерок по проблемным предметам.
- Нам разве ещё не объявляли об этом? - ляпнул я, не подумав. Чёрт, что я несу? В задумчивости потер шишак, глядя на мотающих головами одноклассников. - Э-э-э… ну… короче… я слышал, что из двух классов будут делать один.
- Когда слышал?
- От кого слышал?
В этот раз каждый выкрикнул своё. Света подалась вперёд, и у меня возникло ощущение, что ответ из меня сейчас будут вытрясать.
- М-м-м… - я растерянно покусывал губы, выигрывая себе секунды на поиск ответа. - Это не так важно. Но информация точная. Сольют "А" и "Б" в один класс. И, ребята, большущая просьба – не говорите об этом пока никому, хорошо? Давайте лучше подумаем, чем нам это грозит и что в связи с этим надо делать.
Паша встревоженно заелозил на стуле, бросая полные отчаянья взгляды на меня со Светой.
- Я в 286-ю не хочу… - затряс он головой.
- А нефиг было балду бить весь год, - мрачно отрезала Зорька. - Любовь у него…
- Тихо, тихо, - вмешался я. - Ничего непоправимого ещё не произошло. Решение будет приниматься по итогам последней четверти. Если Паша продемонстрирует резкий, я подчеркиваю – резкий! прогресс в оставшиеся два месяца по западающим предметам, то пройдет. У тебя же английский – твердая четыре, правильно? Тут отставание и за четверть было бы тяжело вытянуть. А алгебру с геометрией и химией подтянуть за неделю каникул можно, если плотно взяться.
- У меня ж поход… - застонал Пашка. - Пеший переход по Карельскому перешейку на пять дней… Я не могу не пойти.
Мы обменялись со Светой взглядами, и я задумчиво забарабанил пальцами по столу.
- Свет, как его вытягивать будем? До экзаменов всего ничего осталось.
- Дневник, - коротко скомандовала Света, и Пашу выбросило из стула в прихожую как пружиной, только ветерок по кухне прошелестел.
Я ещё раз восхитился её командными навыками, мне б такие.
- Вот, - Паштет преданно протянул изрядно помятый дневник.
- Листик найди… И карандаш.
Света принялась считать. Через минуту голосом, в котором слышался лязг танковых траков, подвела итог:
- Это ты, Паш, размечтался о среднем балле выше четырех. Оболтус! Три восемьдесят пять!
Паша полез перепроверять, я задумчиво забарабанил пальцами, прикидывая. Двенадцать предметов, повышение оценки по любому предмету на балл дает чуть менее одной десятой. Значит надо, как минимум, два предмета по итогам года на балл повышать, чтобы вытянуть среднюю выше четырех. А лучше, по трем.
Отобрал у Паштета дневник и проверил расклад по четвертям. Ну, всё так и есть, надо алгебру с геометрией тянуть и химию – у него в первой четверти по ним была четверка, а затем съехал на трояки. Надо вытягивать по этим трем предметам с троек на пятерки. Но он должен этого очень сильно захотеть. Впрочем, рецепт в этом случае прост до примитивности.
- Ты, Паш, скажи мне правду, как есть – ты хочешь в одной школе с Родиной учиться? - я сразу зашёл с козырного туза.
Паштет от неожиданной постановки вопроса потерял дар речи и судорожно втянул воздух. Затем, кое-как справившись с переполнявшими его эмоциями, задумался, глядя куда-то в угол кухни. Света весело подмигнула мне.
- Это… - Паша начал свою речь нетривиальным вступлением, - да… - и он снова задумался. Потом решительно сказал. - Я готов впрячься сразу после каникул.
- Точно, балбес, - огласила приговор Света. - Каникулы восемь дней, а поход – пять. Знаешь, сколько можно за три дня выучить? Не знаешь? Узнаешь. С какого по какое идёте?
- С двадцать второго по двадцать пятое. Но у нас двадцать шестого дискотека школьная…
- И что, ты будешь весь день па разучивать, чтоб Иру в самое сердце поразить? Волосы бриолинить, стрелки на брюках наглаживать… - Свету понесло.
- Короче, Склифософский… - начал я. - Делаем так. Начинаем подготовку к переводным экзаменам с понедельника, двадцать первого марта. А по окончании каникул будем после школы часа на полтора собираться. Повторяем всё с самого начала по алгебре, геометрии и химии. Свет, ты что-нибудь возьмешь на себя?
- Да что угодно, - с готовностью откликнулась она.
Я призадумался, потом продолжил:
- Химию возьмешь? А я алгебру с геометрией.
- Возьму. Готовься, Паш, с таблицей Менделеева во сне встречаться.
Паша слабо застонал, обхватив голову руками. Потом встрепенулся:
- Кроме сред! У меня по средам занятия в Доме пионеров в кружке, - тут он встрепенулся, как будто его кольнули шилом в седалище. - Ой, сегодня же среда! Засиделся, на кружок опаздываю!
Быстрыми глотками он влил в себя остатки какао и рванул в прихожую.
- Света, ты со мной до метро или остаешься?
- Э-э-э…, Свет, если не торопишься, мы ещё хотели темы по инглишу посмотреть, - напомнил я. - И, пока не забыл, на книгу.
- Да, да, - быстро закивала Зорька. - Я остаюсь, ты, Паш, беги.
Паша торопливо натягивал на себя одежду и путано объяснял:
- В поход, надо командира отряда выбрать. Сегодня. И комиссара. И аптечку не забыть, как прошлый раз.
Закончив недолгие сборы, он выпрямился, светло улыбнулся, провёл пятерней по волосам и, заговорщически наклонившись ко мне, громко прошептал:
- Оставляю больного в надежных руках. Они и коня на скаку остановят, так что будь осторожен! - и выскользнул за дверь, увернувшись от двух прощальных тумаков.
Ухмыляясь, я закрыл за ним дверь, и на секунду замер, ощущая спиной внимательный взгляд. Чуть помедлив, повернулся – точно, Света настороженно зыркает на меня. А я что? Я ничего, и мыслей не было…
Затянувшуюся паузу прервала Света. Натянуто улыбаясь, она тряхнула волосами и спросила, как-то умудрившись при этом глянуть снизу вверх:
- Как тебе моя новая причёска?
Я окинул её взглядом. Потом ещё раз. Нет, ничего не изменилось. Более дурацкой причёски для неё трудно подобрать.
- Что, всё так плохо? - нервно прервала она осмотр.
- М-м-м… - я всё никак не мог выбрать линию поведения. - Пошли на кухню. Начну с того, что я не помню старую. Впрочем, для мужчин это характерно, мы воспринимаем женский образ целиком, а не дробим его на компоненты. Мы сразу выставляем оценку, а попроси её разложить по полочкам – испытываем затруднения.
- И какую же мне оценку ты выставляешь? - на скулах у Светы опять загулял румянец волнения.
Идиот. И ведь сам завел разговор сюда… Быстрее возвращайся к причёске, это безопаснее.
- На четыре. Но её можно улучшить. Ты почему выбрала именно этот фасон?
- У Мирей Матье классно смотрится… - подавленно призналась она. - И Стрелка сделала, ей тоже здорово.
- Стрелка? - задумчиво потер я лоб.
- Ну, Стрелкова, - Света удивлено посмотрела на меня.
Я напряг извилины. Нет у нас в классе такой.
- Из девятого "б", - пришла на помощь Света, глядя на меня уже встревоженно.
Я наморщил лоб в титаническом усилии и, о чудо, из памяти вдруг удалось буквально выдавить достаточно яркий образ. По кухне в сопровождении подозрительного потрескивания почему-то поплыл замах сушеной полевой ромашки.
- Вспомнил! - расцвел я, взволнованно пройдясь вдоль стола, и покрутил головой в поисках источника запаха. - Уф… Вот, Света, так это и происходит, очередной кусочек памяти встал на место. А… ты запах какой-нибудь чувствуешь?
Я демонстративно втянул воздух. Зорька с пару рас шмыгнула носом и с подозрением уставилась на меня.
- Какой запах?
- Ромашки. Сушеной.
- Не-а… ничем не пахнет таким.
Я ещё раз принюхался, повертев по сторонам головой. Запах стремительно таял, ромашек нигде не видно. Глюк, что ли? Недоуменно пожав плечами, отодвинул мысль об этой странности на задний план.