Мы сели в уголок, подальше от оркестра и вскоре к нам подошла улыбающаяся официантка и дала нам меню. Заказывал я все сам и вскоре официантка, под округлившиеся глаза Ани, принесла и открыла нам бутылку вина Ала-башлы, затем на столе появились конфеты и апельсины, и я разлил немного вина по бокалам и с удовольствием выпил эту сладкую тягучую жидкость, которой не пробовал лет сорок. Скоро заиграл оркестр, и мы с Аней пошли танцевать. Танцы в ресторане отличались от школьных, как небо и земля. Там на нас смотрели десятки любопытных глаз и мы были, как под прицелом, здесь же никому до нас не было никакого дела. Во время танца Аня тревожно спросила меня:
Сережа, а у тебя хватит денег расплатиться, вон нам еще мясо принесли, ты очень много всего заказал?
- Аня, ни о чем не думай, все будет хорошо, давай лучше танцевать.
И мы танцевали еще, пили сладкое вино, и ели эскалопы.
Все удовольствие обошлось мне в девять рублей с полтиной. Правда Аня, услышав такую сумму, побледнела и тревогой посмотрела на меня.
Мы вышли из ресторана около девяти часов и медленно пошли по уже почти пустой улице, Аня шла, держа меня за руку, когда я посмотрел на нее при свете фонаря, то увидел на ее лице слезы.
- Аня, почему ты плачешь, ведь все хорошо?
- Сережа, это я от радости плачу. - И она снова захлюпала носом. Но пока мы шли до ее дома слезы у нее высохли, и мы, договорившись о следующей встрече, расстались.
Я шел домой, на душе было спокойно и мне казалось, что я сегодня сделал то, что нужно.
Постепенно я вошел в учебу, и второй курс проходил незаметно, учеба, работа в больнице, и корпение над учебниками книгами по психиатрии и психологии занимали большую часть времени. Я втянулся в работу старосты курса и уже быстро решал все вопросы. Быть старостой имело и другие преимущества меня знали все руководители кафедр и преподаватели и поэтому при решении каких-то моих проблем, мне охотно шли навстречу. В общем, свободного времени почти не оставалось
Но, несмотря на это, с Аней мы стали встречаться гораздо чаще, да и она сама частенько заходила к нам и часами болтала с моими родными, что им очень нравилось.
Я по-прежнему занимался в кружке хирургов, но после моей травмы Аркадий Борисович как-то поостыл ко мне, и ничем не выделял из других. И я планировал после второго курса покинуть кружок и вплотную заняться кардиологией.
Но зато передо мной открылся мир психиатрии. Когда я учился в ВМА, то у нас это был довольно краткий курс, больше имеющий прикладное значение, как лечение психических нарушений и травм, связанных с военными действиями, действием оружия массового поражения и тому подобное. Сейчас же я читал книги, которые студенты, не планирующие стать психиатрами, читать не будут. И за второй курс я прочитал почти все, что было в нашей библиотеке.
По мере того, как я вчитывался я начал вспоминать, что никогда за всю мою жизнь ко мне не подходили цыганские гадалки, сколько раз я видел такую картину; на рынке, решительным шагом ко мне направляется гадалка и, вдруг не доходя до меня несколько шагов, поворачивается и уходит. Я никогда об этом не задумывался, хотя мои друзья иногда со смешком говорили:
- Чуют, что от тебя ни копейки не получат.
Потом сколько раз в жизни, когда мне что-то было нужно от вышестоящего начальства, практически всегда я мог их убедить в необходимости такого решения.
Моя вторая жена частенько по этому поводу говорила мне, что было бы неплохо, если бы эти способности я использовал на благо семьи. Но, к сожалению, использовать мой дар убеждения для себя у меня не получалось.
И поэтому слова Мессинга, засевшие в моей голове, становились все реальней. Я знал. что он через семь лет он будет в Энске на гастролях, и думал, что может быть попробовать его расспросить про его предсказание. Но это еще было так далеко в будущем. Тем более я видел, как от моего появления в прошлом, все шире расходятся круги изменений этой реальности и что будет через семь лет, я даже не мог себе представить. Я никак не мог понять, к чему, в том сне я видел Сталина в кабинете, или это при общении со мной как-то передал Мессинг. Эти непонятные мистические штучки начали не на шутку волновать меня. Ведь каким-то образом я очутился здесь. Потом я начал раздумывать о влюбленности Ани. Мне совсем не хотелось, чтобы эта влюбленность была просто следствием моего неосознанного внушения, и я, все-таки, надеялся, что это не так.
Тем временем второй курс был закончен. Как обычно я сдавал весеннюю сессию на пятерки, и это никого уже не удивляло.
Аня тоже сдавала экзамены и регулярно информировала меня о своих успехах, в наши редкие встречи в эти горячие июньские денечки мы в основном говорил о экзаменах и о учебе, если бы не я, то Аня вообще бы зубрила день и ночь. Поэтому мне приходилось почти силой вытаскивать ее из дома, чтобы немного проветриться. В день, когда она сдала на пятерку последний экзамен, я заявился к ним домой с букетом цветов, которые еще пришлось поискать. Радостная Аня к моему удивлению в отличие от бабушки не обратила на них никакого внимания, а, не обращая внимания на маму с бабушкой, обменявшихся многозначительными взглядами, повисла у меня на шее и затараторила:
- Видишь, Сережа я уже тоже взрослая и тоже буду поступать в университет, и мы сможем вместе ходить на занятия, у нас через неделю выпускной, ты ведь придешь? Ну, пообещай мне, пожалуйста.
Я уточнил у нее, когда это торжественное событие произойдет, и клятвенно заверил, что обязательно приду. После чего мы отправились на речку загорать.
Когда мы лежали рядом с ней на пляже, я обратил внимание, что Аня в отличие от прошлых лет не покрывается краской смущения, когда я слишком явно рассматриваю ее почти обнаженное тело, а наоборот старается повернуться так, чтобы быть в наиболее выгодном ракурсе. Я лежал под горячим солнцем и, закрыв глаза, думал о ней. Аня тихо лежала рядом, держа меня за руку. Где-то раздавался плеск воды, веселые голоса, солнце, желтым пятном просвечивало через закрытые веки. И в эту нирвану ворвался шепот Ани мне в ухо:
- Сережа, скажи пожалуйста, ты меня любишь?
Я поднял веки и увидел ее темные глаза над моим лицом с тревогой смотрящие на меня.
Вместо ответа я привлек ее к себе и поцеловал в послушно открытые мягкие губы.
- Анечка, я тебя очень давно люблю и хочу, чтобы ты была всегда со мной.
Теперь на меня смотрели сияющие счастьем глаза:
- Я знаю Сережа, я поняла это еще два года назад, ты тогда пришел в класс такой странный, не похожий на себя и ничего не понимал, я сразу это заметила. А когда ты погладил меня по ноге, я не обиделась, потому что видела, что ты ни о чем таком не думал, а просто хотел успокоить меня. И я тогда подумала, наконец, этот глупый мальчишка понял, что он мне ужасно нравится.
А потом мы лежали на покрывале, брошенном на песок у реки, и целовались, не обращая внимания на окружающих и возмущенный шепот какой-то пожилой женщины.
Через неделю я, как и обещал, пришел на выпускной вечер. Меня конечно все узнали, а Исаак Наумович затащил в свой кабинет и долго расспрашивал меня о учебе и дальнейших планах. Когда я вышел от него, все уже собрались в актовом зале, где уселись за столы, уже накрытые для чаепития. Аня пришла на вечер с мамой, как потом она объяснила, папа уже не мог идти, так, как очень напраздновался. Аня было довольно просто одета в белую блузку и плиссированную юбку. Но она была так красива, что я, уставившись на нее, думал, где были мои глаза в прошлой жизни.
В начале вечера наш директор произнес речь, о том, что все пути в нашей социалистической стране для молодежи открыты, мы, если хотим, можем, ехать в Сибирь на великие стройки, можем, идти учится, и получать высшее образование. Нашей стране нужны образованные люди, потому, что мы идем к коммунизму, и только образованные и умные люди могут построить такое общество. Но те, кто хочет стать рабочим это тоже очень почетно, и он привел в пример выпускников нашей школы, которые уже были отмечены государственными наградами. А я сидел, слушал его и думал, а ведь это все так и есть - все пути открыты.
После этого всех выпускников вызывали на сцену и выдавали аттестат. После выдачи аттестатов все плавно перешло в чаепитие, которое проходило под бдительным присмотром преподавателей, поэтому мальчишки по очереди исчезали в туалете, где по очереди прикладывались к бутылке портвейна. Меня за руку дернул Вадик Петров:
- Сережка пошли вмажем по чуть-чуть.
Я подумал, а почему бы и нет. Когда мы зашли с Вадиком в туалет, и тот из-за унитаза достал откупоренную бутылку, в туалет зашел высокий симпатичный парень, который направился ко мне. Когда он подошел, то попытался неуклюже стукнуть меня в лицо. Я легко ушел от удара, даже не сходя с места просто дернув головой, мне не хотелось бить этого дурачка, которого я мог вырубить в пять секунд. На парня бросилось несколько человек, и схватили за руки.
- Сашка! Ты что с ума сошел, ты на кого прыгнул, да Сережка из тебя котлету сделает.
Тот пытался вырвать и кричал:
- Все равно я его прибью! Он натравил на меня этих Урекских подонков, я из-за этого две недели в больнице был.
Надо сказать, я был ошарашен:
- Слушай Саша, а почему ты считаешь, что это я виноват.
- А кто же? Меня когда их главный первый раз ударил, сказал: "Не хрен с Сережкиной девкой по Уреке ошиваться."
Я про себя подумал:
- Ну и Сорокин и здесь удружил.
Когда я вышел из туалета, то на меня сурово смотрели Анины глаза:
- Сережа признавайся, ты Сашу, побил?
- Аня, да я его и пальцем не тронул, мне только таких недоделков бить не хватает.
- Он не недоделок, он меня любит, и все время об этом говорит. Просто я его не люблю, и сказала ему об этом.
Но тут зазвучала музыка, и я выкинул из головы всяких Саш, отправился вместе с Аней танцевать первый и последний наш школьный вальс. Через два часа мы вместе с Аниной мамой стали собираться домой. Я решил, что пусть Аня гуляет вместе со своим классом. Все-таки я был уже чужой для них. На прощание я ее поцеловал и прошептав ей в ухо:
- Веди себя хорошо. - И ушел.
Вскоре мне позвонили из комитета ВЛКСМ и обрадовали перспективой поработать в отряде проводников. Только вот Вова Амелин закончил уже третий курс и перешел на четвертый и, командиром отряда пришлось стать мне. В комиссары мне определили идейную комсомолку, от которой в работе не было никакого прока, она только мешалась под ногами весь сезон и, я тоской вспоминал Вову Амелина с его пивом и ягодами. Здесь же кроме речей о необходимости примерной работы и поведения ничего не было. Она даже попыталась делать стенгазету и политинформации, но из этого, конечно же, ничего не получилось. И я, с тайным злорадством, наблюдал, как она носится между составами пытаясь заловить хоть пару человек для выслушивания своей белиберды. Что бы не видеть всего этого, я набрал работы выше крыши и старался, сколько возможно быть в поездках, а находиться в депо и решать необходимые вопросы по минимуму.
Аня в это время подала документы на только, что открытый в университете экономический факультет и начала сдавать вступительные экзамены. Я же из-за работы, практически даже не мог ее поддержать, и лишь только по телефону поздравлял с их успешным окончанием. Но все же я ухитрился выкроить в своем графике пару дней, когда были вывешены списки поступивших, и было ясно, что Аня уже студентка. И мы с ней уехали к моей бабушке в деревню, которая встретил нас уже как мужа и жену, и даже постелила нам вечером одну постель, а потом, красная как рак Аня, застилала свою постель в другом углу комнаты. Но к сожалению работа есть работа и через два дня накупавшиеся и нарыбачившиеся, мы уехали в город. Я в очередной рейс, а Аня готовиться к картошке.
Сегодняшний рейс также начинался хорошо, я должен был работать вместе с кадровой проводницей молодой женщиной. Зина мне была известна еще с прошлого года, мы с ней несколько раз уже работали вместе. Но мне не нравилась ее суетливость и беспокойство, она вечно боялась чего-то и дергалась по любому поводу. Вот и на следующее утро, когда я досыпал положенное время отдыха, она сдернула с меня одеяло.
- Сережа. - Закричала она. - у нас девушка не просыпается.
- Не просыпается, ну и пусть, нам еще ехать и ехать.
- Ты не понимаешь, ее мама пытается разбудить уже полчаса, а она не просыпается и все.
Я встал и прошел в купе. На нижней полке лежала девочка лет пятнадцати в халатике, одеяло с нее было снято и, видимо, мама трясла ее за голову и плачущим голосом кричала:
- Валя! Ну, проснись же, пожалуйста!
Я представился и, объяснив маме, что я студент медик, попросил разрешения осмотреть больную.
Первым делом я положил руку на лоб и понял, что у больной слегка повышена температура. Пульс был практически в норме. Каких либо повреждений не было. В это время мать снова схватила Валю за голову и начала кричать. Когда она отпустила голову дочери, я заметил, что между головой и подушкой пустое пространство, В голове у меня сразу всплыли страницы прочитанного учебника. У девочки, скорее всего, дебют шизофрении и кататонический ступор в его восковидной форме. Я взял и поднял ее руку и отпустил, и все присутствующие со страхом смотрели на руку, которая оставалась поднятой вверх.
Я наклонился к уху Вали и шепотом спросил:
- Валя как ты себя чувствуешь?
К удивлению всех, девочка спокойно ответила:
- Хорошо.
- Ты чего-нибудь хочешь?
- Ничего.
И так мы односложно переговаривались несколько минут.
Впереди у нас была последняя станция, где была возможность отправить девочку в больницу и по прибытии на эту станцию, девочка в сопровождении матери была на машине скорой отправлена в ЦРБ, откуда, я надеялся, ее достаточно быстро отправят в психиатрическую больницу.
Слава богу, подобных ситуаций за время моей работы больше не было и в конце августа мы завершили сезон работы. Заработал я в этот раз несколько поменьше, потому, что, выполняя обязанности командира, много времени приходилось отдавать организационной работе, а от этой комиссарши кроме призывов толку не было.
Впереди у меня был третий курс первые клинические дисциплины и учеба и еще раз учеба.
Но учебный год начался с неожиданного приезда отца. Он уже был в отпуске летом, но моя работа практически не дала мне возможности с ним нормально поговорить, съездить на рыбалку. Да он и сам был тогда озабочен своими проблемами.
Ему уже исполнилось сорок пять, из которых он двадцать шесть служил в армии, если считать еще учебу в военном артиллерийском училище. В тридцать девятом году он поступил в Ленинградское артиллерийское училище и в 1940 году его закончил, по странному стечению обстоятельств он не попал на Финскую войну, хотя служил в то время под Ленинградом. Зато в Великой Отечественной Войне он принимал участие практически с ее начала и до конца и закончил свой боевой путь в Китае, где после ранения и продолжал службу и познакомился с моей мамой. А в 1953 году он поступил в артиллерийскую академию, которую в Питере по старинке называли Михайловской и успешно ее закончил, что и дало ему возможность стать старшим офицером
И сейчас он сообщил нам, что подал рапорт об увольнении еще перед отпуском и вот он сейчас военный пенсионер и свободен, как вольная птица.
Для мамы это был по настоящему радостный сюрприз, и она буквально прыгала от радости. Но для нас с Лешкой это означало одно - переезд в мамину комнату, которая была еще и общей гостиной, так, что прощай уединение.
Мне это очень не понравилось, но что делать, мы жили по том временам еще очень неплохо, трехкомнатная квартира это было что-то. Но мама видела, что мне не по душе жить в проходной комнате, где все сидят целыми вечерами. Поэтому она договорилась со своей подругой, и та отдала в мое распоряжение чердак в частном доме, где нужно было топить печь и носить воду. Когда мама показывала мне этот чердак, где была сделана вполне приличная комната, она все время водила пальцем у меня перед носом:
- И только попробуй сюда водить своих девок, мигом вылетишь отсюда, а я еще и Ане расскажу если что.
Мне идея переезда и отдельного проживания очень понравилась, и чего греха таить, я как раз думал о том, что сейчас мама категорически запрещала.
- Но мама, у меня ведь вся группа девчонки, им, что нельзя будет придти. И Ане сюда тоже нельзя приходить?
- И Ане в первую очередь. Знаю я тебя, вам еще учиться и учиться, а не детей рожать.
И вот я быстренько собрал свои вещички и был таков. К жизни в одиночку мне было не привыкать. Моя вторая жена умерла в 1999 году от инфаркта, детей у нас не было, и я четырнадцать лет жил один. Еще в Афгане я перенес бруцеллез, и как оказалось потом, не полностью вылеченный, что и привело меня к пятидесяти годам на инвалидность из-за множественных поражений суставов. Первое время я пытался бороться лечился, ходил на массу физиопроцедур, и даже ездил в санаторий, что в начале двухтысячных годов было достаточно затратно. Но толку особо не было, и я махнул на все рукой и просто тупо существовал.
Так, что когда я разложил свои вещи, которых было совсем немного и сел на кровать у стены, то чувствовал себя вполне комфортно.
Отец первые две недели только лежал на диване и читал газеты, но вскоре он уже лез стенку от безделья. И тут я предложил ему работу. Мой тренер не раз говорил мне, что у них нет постоянного директора спортивной школы, и я подумал, что мой отец по жизни был спортсменом играл в футбол и был кэмэсом по лыжам. И предложил пойти в РОНО и попробовать устроиться директором спортивной школы, и при необходимости привлечь еще Исаака Наумовича. Но привлекать никого не пришлось, и отец стал директором спортивной школы с первой попытки. И теперь он не надоедал маме и бабушке своей тоскующей физиономией, и не торчал у Лешки за спиной, когда тот делал уроки, как будто компенсировал то время, когда его не было дома. У него было свое занятие, про которое он только и говорил вечерами, не давая никому сказать ни слова.
Естественно Аня первое время бывала у меня каждый день, и уходила только, когда я демонстративно одевался, чтобы ее проводить. Но потом я провел с ней работу и объяснил, что мне надо тоже учиться, она надулась и несколько дней не приходила совсем, но затем сменила гнев на милость и стала появляться у меня уже по договоренности. Моя хозяйка все это видела, но никаких комментариев от нее по этому поводу я так и не услышал.
Все пришло потихоньку в свое русло, и я мог уделить больше внимания учебе. Аркадий Борисович, который у нас теперь преподавал общую хирургию, и не думал отпускать меня из кружка.
- Сережа, пойми, ты талантлив, многие кто здесь работает, хотели бы иметь такие руки, и голову, как у тебя, но им этого не дано. И будет неправильно, если ты этим не воспользуешься. Я вижу, ты увлекся и другими дисциплинами, но ведь тебе никто не мешает, учись, знания никогда не бывают лишними. Что же касается твоей травмы, то все-таки ты правша, и вполне сможешь через некоторое время полноценно проводить сложные операции.
И я подумав с ним согласился. У меня еще было время для раздумий. Специализация начиналась у нас только на шестом курсе, а до него было еще три года. Правда время имеет очень странную особенность, оно всегда быстро заканчивается, когда этого не ждешь специально.