– Не был лизоблюдом и не буду. – Иной бы плечи расправил, подбородок вскинул, а этот только руки сцепил в замок, держа на столешнице, и говорит как-то устало, без напыщенности. – На Востоке есть страшное проклятие, и звучит оно так: чтобы тебе жить во времена перемен. Чехарда на престоле никоим образом не может пойти на пользу государству. При воцарении деда твоего сколько бед было, а потом, когда он начал ломать старые устои и насаждать новые? Вот казалось бы, все начало успокаиваться, со шведом замирились. Но пришел срок ему умереть, так и не завершив многих начинаний. Императрицей стала Екатерина, но и она быстро угасла. На престол взошел ты. Воспользовавшись твоей неразумностью, полезла наверх всякая грязь. Мне вообще удивительно, что в империи хоть что-то делается. Но вот ты наконец прозрел и, я искренне надеюсь, решил взять бразды в свои руки. Долгих тебе лет, Петр Алексеевич. Чтобы Россия подольше была под твоей рукой. Даже если ты не достигнешь великих высот, долгим правлением ты можешь дать стабильность. Это дорогого стоит, поверь. А Долгоруков еще послужит. Перекипит, как я перекипел, и снова в ярмо впряжется. Нам без дела никак нельзя. Закиснем. А тогда только один путь – в сырую землю.
– Спасибо, Андрей Иванович. За то, что долгу своему верен, спасибо. Как поболее таких, как ты, будет, глядишь, и управимся. Хотя… Не могу сказать, что ничего не стану делать. Ломать, конечно, поостерегусь, но и на месте топтаться не позволю.
– И правильно. Вперед нужно двигаться, так чтобы у всех этих Европ глаза повылазили. Дед твой начал, страху на них понагнал, так продолжи доброе дело, чтобы с руки у России ели.
– Значит, великой державой предлагаешь стать?
– Так начинание каково.
– А в том ли величие державы, чтобы всех в страхе держать? Может, все же в том, как народ в той державе живет?
– Хм. Эка ты, государь… Я в бытность свою начальником Тайной канцелярии в основном только делами по выступлениям против закрепощения занимался. А знаешь отчего? Да оттого, что ленив русский мужик, ему нужен хозяйский догляд и крепкий кнут. Без того никак он трудиться не хочет. Ему волю дай, так хорошо как на прокорм семье наработает, а то и того не сделает, будет только репу чесать.
– А если землю им раздать? Если свой надел появится, так ведь и интерес выйдет. Опять же, куда со своей землицы бежать, она крепче любых цепей привяжет.
Странный какой-то государь. Ох странный. А с другой стороны – молодо-зелено. Эвон, дед его наяву кораблями бредил, тоже за странного держали. А ныне? Флот на Балтике стоит, все ему уважение выказывают. Может, и этот чего учудит, что плечи от причастности к содеянному будут сами расправляться. Учить его надо, а ему трон в столь непростое время под седалище придвинули. А глазки-то как блестят. Не иначе как верит в каждое свое слово. И когда только о крестьянской судьбинушке призадуматься успел? Ах да, который день в селе мается, вот и навеяло, видать.
Ничего, подрастет – окрепнет, а мы в том поможем. Глядишь, и не остановится Россия-матушка, вперед пойдет под всеми парусами, как красавец фрегат по балтийской волне.
Рота преображенцев уходила из Иванова в Москву. Нет, никто не подозревал их в неблагонадежности. Тот злополучный выстрел на охоте Андрей Иванович отнес на счет неудачливых убийц. И, надо сказать, не без оснований. Савин излазил окрестности вокруг той берлоги и обнаружил следы лыж, очень похожие на оставленные наемниками, убитыми им. Преображенцы же должны были усилить позиции Ушакова в старой столице. Все же рота гвардейцев, на которых можно положиться целиком и полностью, дорогого стоит. А дела предстояли нешуточные.
Не сказать, что солдаты и их командир были довольны подобным оборотом, но им ничего не оставалось, кроме как выполнять приказ. Впрочем, среди них все же был один, который оставлял неприметное село, затерявшееся в глухих лесах, с тяжелым сердцем и чувством неудовлетворенности. Он, как никто иной, желал оказаться поблизости от императора, так как у него еще оставалось незаконченное дело.
Все началось четыре года назад, когда он впервые увидел Марию Александровну Меншикову, тогда еще помолвленную с Яном Сапегой. Влюбился он сразу же и бесповоротно, хотя и понимал всю безнадежность своей любви. Пусть он и дворянин, разница положения с семейством светлейшего была подобна пропасти. Но, как говорится, сердцу не прикажешь. Оно живет своей жизнью, и зачастую его пути не сходятся с разумом.
Потом была помолвка с Петром и, как гром среди ясного неба, падение всемогущего Меншикова, а как следствие, и всего его семейства. Однако влюбленного это не только не расстроило, но даже обрадовало. Если раньше у него не было никаких шансов обратить на себя внимание молодой красавицы и уж тем более заполучить ее в жены, то теперь все виделось не так мрачно. Да, Меншиковых сослали в Сибирь, но ведь ссылка не вечна и уж тем более там Марии Александровне ни с кем не составить партию.
Разумеется, шанс оставался призрачным, но все же он был. Главное – выждать и за это время добиться хоть каких-то успехов в карьере. Когда же опальным будет разрешено вернуться, то их положение уже будет не тем, что прежде. Никто из родовитых дворян не станет спешить в дом к Меншиковым, да и от былого богатства мало что останется. Ну не станет же Александр Данилович держать дочерей подле себя всю жизнь.
Но злая судьба распорядилась иначе. Пребывая в ссылке в Березове, 26 декабря 1729 года Мария Александровна умерла от оспы. Он узнал об этом только перед самым отбытием в этот поход. Словно в наказание за содеянное, Петр и сам заболел оспой, и его даже соборовали, но ему все же удалось избегнуть суда небесного.
Что же, раз так, то найдется тот, кто будет судить его здесь, на грешной земле. В пути он подбирал подходящий момент, чтобы нанести смертельный удар. И такая возможность представилась, когда неуемный Петр, предав искренне ему верного Ивана Долгорукова, отправился на охоту. В роте он считался хорошим стрелком, и до Петра было не больше пятидесяти шагов. И тем не менее он промахнулся.
От него не укрылось, что подручные Ушакова что-то заподозрили. Один из них начал проявлять интерес к двум плутонгам, сопровождавшим Петра на охоте. Никакого следствия не было, никого не вызывали на допросы. Вот только он не сомневался, что интерес бородача к гвардейцам не случаен. И вот когда он уже был близок к отчаянию и чувствовал на своем горле хватку Ушакова, когда, наплевав на осторожность, был готов сразить Петра уже не таясь, появились наемники.
Буквально на следующий день он почувствовал, что рука, уже вплотную приблизившаяся к его горлу, вдруг исчезла. Он не мог объяснить доподлинно, как именно он это понял, но был в этом абсолютно уверен. У него появилось дополнительное время, чтобы обставить все наилучшим образом и нанести удар неспешно, наверняка. Так, чтобы уже никакой дьявол не смог спасти императора.
Глава 6
Рано повзрослевший
Смена резиденции и переезд. В общем-то ничего особенного. Просто, поутру выехав из Зимнего дворца, после дневных дел вернуться в Летний. Дворец. Сильно сказано. Скорее уж – большой дом богатого бюргера. Разве только изукрашен лепкой, скульптурами, иными какими изысками, но если не знать, что это обиталище российского императора, то сразу и не догадаешься. Нет, здание вполне себе даже представительное. Да только в Санкт-Петербурге уже в достатке и таких, что превзойдут его и по пышности, и по вычурности, а главное по размерам.
Впрочем, это скорее от простоты в обиходе Петра Великого. У него в обоих дворцах не было даже зала большого для устройства пышного приема или ассамблеи. В этом случае он не стесняясь использовал дворец своего фаворита и первого губернатора столицы светлейшего князя Меншикова. Император так и называл дворец – Посольский.
Будучи сам более чем скромным, первый император российский от подданных требовал обратного. Усадьбы и дворцы велено было возводить из камня, с неизменной пышностью и привлечением иноземных архитекторов. Можно было и своих, русских, но непременно прошедших обучение за границей, и в установленном стиле, никак не иначе. Столица вообще строилась по определенному стандарту и высочайше утвержденному генеральному плану.
Зимний дворец располагался напротив стрелки Васильевского острова. Оттуда открывается прекрасный вид как на сам остров с меншиковским дворцом, так и на Малую Неву, убегающую вдаль к морю, на правый берег и Заячий остров с крепостью, где ведутся строительные работы, и закончатся они еще ой как не скоро. Все же, несмотря на скромность дворца, место выбрано исключительное радующее глаз. А когда вокруг исчезнут следы непрерывно ведущегося строительства…
Летний дворец расположился восточнее, у слияния Мойки и Фонтанки. От первой к Неве протянулся Лебяжий канал. Таким образом, появился рукотворный остров в форме вытянутого четырехугольника. Сам дворец опять же больше похож на обычный двухэтажный дом, сравнительно скромных размеров, но с великолепно отделанным фасадом. Непритязателен был дед, ничего не скажешь.
А вот разбитому перед дворцом превосходному парку можно было позавидовать. Красота, одним словом. Правда, смотря с чем сравнивать. Если, к примеру, с петергофским, так этот уступит. В Петергофе одна только система фонтанов чего стоит. И дворец там куда как представительнее. Но то лишь загородная резиденция. Можно, конечно, и там поселиться, да только лучше бы с этим погодить.
Сначала нужно крепко на ноги встать. Хватит, повеселился. Петергоф, он все больше к праздности и веселью располагает. А ему нынче работать нужно много, и в первую голову над собой. Как оказалось, праздного да глупого государя очень даже легко можно под себя подмять, сколько ни пыжься и ни бей себя в грудь, утверждая, что ты самый настоящий император. Вот и подмяли малолетнего да глупого. Так подмяли, что и вспоминать не хочется…
Кто высоко возносится, тому и падать больно, а бывает и так, что насмерть расшибешься. Не минула чаша сия и Долгоруковых. Ушаков проделал все просто виртуозно. Как и ожидалось, едва прознав о подложном тестаменте, Голицыны тут же откололись от Долгоруковых. Несмотря на приверженность Дмитрия Михайловича идее установления в России дворянской республики, он все же всячески поддержал борьбу с заговорщиками. Что, впрочем, не спасло его лично от последующей опалы. Молодой Петр посчитал, что подобные взгляды не могут пойти на пользу государству, так как исходили от лица, облеченного властью, и грозили империи ненужными потрясениями.
С Долгоруковыми обошлись жестко. Семьи были сосланы в принадлежащие им дальние уделы. Василий Лукич, вдохновитель заговора, Алексей Григорьевич и Иван были казнены. Василий Владимирович был отправлен в опалу в свое имение, без права покидать оное до особого распоряжения. Родственники, выдвинутые на различные должности, пока делами заправлял верховный тайный совет, были уволены от службы. В итоге их также выслали в принадлежащие им имения.
Верховный тайный совет был распущен, и при вернувшемся на прежнюю должность Ягужинском вновь силу взял Правительствующий сенат. Петр не забыл и об Остермане, ставшем при нем тайным советником. С одной стороны, умен и изворотлив, с другой – нужен был противовес генерал-прокурору. В том, что этот немец будет верно служить императору, являясь опорой, Петр не сомневался, как не сомневался и в том, что, если даст слабину и пойдет на поводу у Андрея Ивановича, тот не упустит своего шанса.
Немало времени было потрачено, чтобы хоть как-то разобрать то, что успели наворотить верховники, а по сути Долгоруковы, пока император был фактически под их контролем. Отменили указы, на которых стояла подпись Ивана Долгорукова, это ему также ставилось в вину.
Правда, Петру было совестно, так как те указы Иван подписывал с его попустительства и даже дозволения. Но с другой стороны, думай, что творишь, тем более уговорить Петра подмахнуть указы Ивану не составляло труда. А потом, навредить Ивану это уже никак не могло, его судьбу предопределила одна-единственная подпись. Все остальное было сделано только для того, чтобы иметь основание для признания указов недействительными. Кстати, таковыми были признаны и часть тех, что подписал сам Петр, хотя об этом и знали лишь трое – Остерман, Ягужинский и Ушаков.
Покончив с заговором, Петр совершил поездку по мануфактурам и заводам. Странное и небывалое доселе дело. Остерман не мог нарадоваться на своего воспитанника. Да и другие, кому судьба России не безразлична, с надеждой взирали на императора. Впрочем, нашлись и те, кто взирал на пока еще неказистые шаги молодого императора с опаской. И что самое примечательное – также пребывая в тревоге за судьбу отечества.
Петр не чинясь обходил цеха, старался вникнуть в процесс производства. Ввергая в ступор окружающих и поражаясь сам себе, дотошно задавал вопросы. Он и сам не знал, отчего в нем вдруг проснулось желание узнать все досконально. А главное, данное занятие ему показалось столь же интересным и волнительным, как и… охота.
Иным и не объяснить то, что он объехал все предприятия, расположенные вокруг Санкт-Петербурга. И это несмотря на сырую погоду и распутицу, когда передвигаться можно было только верхом, да и то не без труда. Впрочем, о привычности юноши к бивачной жизни уже говорилось, и не раз.
Наведался Петр и в Мануфактур-коллегию. Он ничуть не стеснялся задавать вопросы и не поленился ознакомиться с целым ворохом документов, стараясь охватить целостность картины промышленного производства империи. Не надеясь на память, выписывал фамилии наиболее выделившихся промышленников. Расспрашивал о перспективах развития тех или иных отраслей, о наличии сырья, потребного для роста производства, и только ли в нем дело. Словом, вникал во все, до чего только мог дотянуться, к своему собственному удивлению находя это увлекательным.
Так, в делах и заботах, перемежаемых учебой, и пролетело время. Оглянуться не успел, а на дворе уже конец мая. Столица мало-помалу строилась, количество жителей увеличивалось. Все больше народу прогуливается по набережной у Зимнего дворца, постепенно становится более шумно. В этой ситуации все же летняя резиденция куда более предпочтительна, так как дает некое уединение. Опять же просторный парк с прохладой его аллей.
Как оказалось, дед занимал шесть комнат первого этажа. Здесь располагалась спальня с большим камином, к ней примыкала приемная, она же рабочий кабинет, и… карцер! Тут содержались арестованные, судьбами которых занимался сам император. Ну-у дед, силен. Петр конечно же слышал о том, что покойный император часто присутствовал на допросах, но такого не ожидал.
Одна из комнат сильно озадачила Петра. Он помнил о том, что деда отличала тяга к овладению различными ремеслами, тот был и плотником, и кораблестроителем, несколько кораблей спроектировал сам, от киля до клотика. Знал кузнечное дело и очень даже мог поработать за наковальней. Обладал знаниями архитектора, землемера, фортификатора… Да чего он только не умел!
И вот еще одна сторона его натуры. Вдоль стен стоят какие-то махины, предназначение которых Петру не ясно. Во всяком случае, они значительно отличаются от тех, что он видел на мануфактурах и заводах. Массивные деревянные станины, но изукрашенные изящной резьбой и покрытые темным лаком. Стена напротив сплошь в стеллажах, на которых лежат и стоят какие-то изделия, в специальных гнездах разместился разнообразный инструмент. В углу аккуратно сложен всевозможный материал – тут и деревянные чурбаки, и кость, есть и медь.
Такое впечатление, что дед вышел отсюда только что, аккуратно расставив все по своим местам. Хотя… Все прибрано, вычищено, нет и намека на пыль. Но не покидает ощущение, что мастерская, а ничем иным это и не могло быть, пребывает в запустении, и уже давно. Разумеется, прислуга прибирается здесь и содержит все в порядке, но от этого ощущение запустения и заброшенности никуда не девается. Будто душу вынули из мастерской.
На мгновение Петру даже показалось, что махины взирают на него словно осиротевшие детки. Он моргнул несколько раз и тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. Поначалу растерявшись, он все же сумел понять, откуда появилось это ощущение. Да, машины тщательно протирали от пыли, но вон там видна смазка, и явно уже давно пересохшая, нуждающаяся в замене. Вон в шестеренчатом механизме зубья потускнели, а они, по всему, должны быть светлыми, от постоянной работы. Вот эта рукоять явно не должна торчать вверх. Почему? А бог его знает, не должна, и все тут. Вот этот инструмент должен быть развешан в иной очередности, а не так, как он висит. А вот этот вообще должен лежать на стеллаже вместо вон того, чье место, похоже, и занимает.
Но самое главное – не может быть в мастерской так чисто. Тут впору в белых чулках разгуливать, в праздничной одежде свободно расхаживать. Даже обтираясь об махины, ничуть не запачкаешься. Если бы ею регулярно пользовались, непременно нашлось бы множество мест и для пыли, и для иной какой грязи. Да вон хоть та дверь, явно ведущая на улицу. Ею бы обязательно пользовались, не носить же материалы и иное потребное через все комнаты. Но ее явно уже давно не открывали.
– Василий.
– Здесь я, Петр Алексеевич, – тут же отозвался из-за спины денщик.
– Что это, знаешь?
– Как не знать, государь. Все прознал. Это то-кар-ная мастерская, вот. Тут, стало быть, дед твой покойный разную справу делал, для души. Сказывают, бывало, рассердится нешуточно, да так, что кого и в кровь побьет. А потом становится к этим самым махинам, поработает – и оттаивает. Очень любил с этими махинами возиться. Даже куда в дальнюю дорогу отправится, обязательно хоть одну с собой брал. Под это отдельную повозку снаряжали.
– И что, он сам всем этим занимался? Ухаживал за станками, смазывал, ремонтировал, коли что сломается?
– Не. Были у него помощники, несколько человек. А за главного помощника и любимца у него был главный токарь Нартов.
– И где он теперь? Отчего тут такое запустение?
– Так невзлюбил его светлейший. Как только царь-батюшка преставился, так и услал его куда-то. Вот с тех пор тут и тихо.
– А куда услал?
– Не ведаю, государь, – вздохнул Василий.
Все же есть предел его пронырливости. Впрочем… Петр посмотрел на сокрушающегося денщика и сделал вывод – узнает. Если бы он сразу сообразил, что Петра заинтересует судьба главного токаря, то уже сейчас имел бы сведения. А Петр заинтересовался. Очень уж захотелось эти станки опробовать. Вот только как к ним подступиться? Сдуру-то много чего можно наворотить. Что же, остается только обождать. Василий, он такой, долго томиться не заставит.
Так и прошел первый вечер в Летнем дворце, теперь уже по праву принадлежащем ему. Признаться, Петр нашел, что удобством и уютом новое жилище ничуть не уступает прежнему. Подтверждением тому нынешнее утро. Несмотря на раннюю пору, юный император проснулся отдохнувшим и даже чувствовал небывалый подъем.