– На ферму ушла, – обрадовался началу беседы Валерий, – полчаса тому назад. Там Рябуха телится, а ветеринар в райцентр уехал. Вот тетку Варвару и позвали. Наверное, не скоро вернется. Тебе что-нибудь нужно? Ты скажи, я все сделаю.
Полина потупила взгляд и проронила едва слышно: – Дай мне с тумбочки зеркало. Хочу взглянуть на себя, узнать какая я стала.
Лера метнулся к тумбочке, но тут же был остановлен новой просьбой.
– Постой. Сначала помоги мне сесть.
Валерий с легкостью подтянул исхудавшее тело к изголовью кровати и подложил под спину две подушки. Затем он вернулся к тумбочке, взял небольшое, круглое зеркало и протянул его Полине. Молодая женщина, словно это был неразорвавшийся снаряд, осторожно взяла зеркало обеими руками и с опаской поднесла к лицу. В следующий момент возглас разочарования вырвался у нее из груди. Полина опустила зеркало на колени и некоторое время сидела молча.
– Дай мне гребень, – попросила она.
Валерий взял с той же тумбочки слоновой кости гребень и передал Полине. Молодая женщина сделала несколько движений и с тяжелым вздохом опустила руку.
– Не могу. Ослабла я, – виновато улыбнулась она, – если тебе не неприятно, расчеши мне волосы.
Валерий взял гребень и медленными, плавными движениями принялся расчесывать и укладывать женские волосы. Это занятие его так увлекло, что он не сразу услышал Полинин голос:
– …Хватит, тебе говорю. Уложи меня обратно в кровать.
Валерий опять приподнял легкое, как у ребенка тело, и вернул его в прежнее положение.
– Ниже, – попросила Полина.
Валерий сдвинул ее на четверть метра вниз.
– Еще ниже.
Валерий повторил операцию.
– Теперь сними брюки и ляг рядом со мной.
Не говоря ни слова, Валерий стянул с себя брюки и лег рядом с Полиной.
– Ляг выше, – распорядилась молодая женщина, – еще выше. Вот так.
В следующий момент Валерий почувствовал, как его трусы сползают к коленям…
Через несколько минут, тяжело дыша, Лера откинулся на спину. Он закрыл глаза и стон удовлетворения невольно вырвался из его груди. Так, пролежав с закрытыми глазами некоторое время, молодой человек не заметил как уснул. Ему приснился удивительный сон. Будто он разработал, а затем сконструировал два необычных летательных аппарата. Один для себя, а другой для Полины. Аппарат представлял из себя реактивный двигатель размером не больше туристического рюкзака. Также как и рюкзак, двигатель крепился с помощью ремней на спине летчика.
Валерий сначала помог надеть двигатель Полине, а затем водрузил на спину свой летательный аппарат. Рычаги управления выводились на грудь летчиков. Валерий показал Полине, как ими пользоваться, и первым запустил свой двигатель. Следом за ним то же сделала Полина. Затем оба потянули рычаги набора высоты и, оторвавшись от земли, стали медленно подниматься вверх. Вот они поднялись над кустом рябины, что растет во дворе, вот достигли верхушки клена, растущего за забором, а вот им уже стал виден край озера, скрывавшегося за высоким холмом. Линия горизонта стремительно уходила вдаль. От остроты ощущений захватывало дух.
– Смотри! – крикнула Полина, указывая рукой вверх.
Лера задрал голову и увидел парящего над ними орла.
– Давай догоним! – прокричала Полина и, увеличив подачу топлива, резко взмыла вверх. Лера тоже прибавил газу, но догнать подругу не мог. Двигатель Полины оказался сильнее. Орел, увидев приближающихся к нему людей, испуганно шарахнулся в сторону. Полина продолжала стремительно подниматься. Лера почувствовал, как холод стал проникать ему под одежду.
– Хватит! – махнул он рукой Полине. – Давай снижаться!
Полина бросила на него озорной взгляд, улыбнулась и… увеличила скорость подъема. Стало трудно дышать. Грудная клетка, подобно кузнечным мехам, натужено вздымалась, тщетно пытаясь набрать в легкие необходимое количество кислорода.
– Возвращайся! – из последних сил крикнул Валерий.
На этот раз Полина даже не взглянула на него. Ее силуэт на фоне голубого неба становился все меньше и меньше, и вскоре Лера мог различить лишь яркую точку вырывающегося из сопла двигателя пламени.
– Ааааа! – вырвался из груди Валерия вопль отчаяния и… он проснулся. Некоторое время Лера лежал неподвижно, прокручивая в памяти только что увиденный сон. Затем, вспомнив, что он уснул раздетым, протянул руки и натянул спущенные трусы.
– Полина, – тихо окликнул Валерий лежащую рядом подругу.
– Полина, – позвал он громче и тронул молодую женщину за плечо. Пальцы ощутили непривычный холод.
– Полинааа!!!..
Сон повторился наяву, и дикий, отчаянный крик наполнил собой бревенчатый дом.
Через два дня Полину похоронили. Справили, как полагается, поминки, а на следующий день Валерий взял в правлении расчет, распрощался с теткой Варварой и пешком отправился к дому лесника. Всем, включая свекровь Полины, он сообщил, что уезжает домой, в Москву.
Вышел из Еремеевки Валерий еще засветло, однако к дому лесника он подходил, когда солнце уже закатилось за горизонт. Ефим, как и прежде, встретил Валерия, стоя на крыльце. На приветствие гостя он не ответил, лишь тяжело вздохнул и чуть слышно произнес:
– Стало быть, померла Полинка.
Круто развернувшись, лесник вошел в дом, оставив, тем не менее, дверь открытой. Валерий поспешил за ним.
– Не раздевайся, – сердито буркнул Ефим, заметив, что Валерий принялся расстегивать пуговицы пальто.
– На, вот, – протянул он Лере пустое ведро, – сходи за водой на ручей.
Молодой человек подхватил ведро и вышел во двор. Ручей протекал в нескольких десятках метров от дома. К нему вела тропинка, петляющая меж высоким кустарником. У края ручья был установлен бревенчатый сруб, из которого черпалась вода. К срубу был привален полутораметровый стальной лом. Валерий взял лом и разбил лед внутри сруба. Зачерпнув ведром воду, молодой человек отправился в обратный путь. Уже стемнело. Идти приходилось осторожно, чтобы не оступиться на узкой тропе. Неожиданно где-то впереди хрустнула ветка. Валерий остановился и прислушался. Хруст не повторялся. Лера сделал еще с десяток шагов и тут ему показалось, что слева от него в кустах мелькнула тень. Молодой человек вновь остановился, поставил ведро на землю и шагнул в сторону подозрительного объекта. В следующую секунду что-то сильно ударило его в грудь. Одновременно с ударом в нескольких метрах от себя он увидел огненную вспышку, а слух его резанул грохот выстрела.
– Погодите, Ефим! – хотел выкрикнуть Валерий, но с губ его сорвался лишь сдавленный хрип. Лера сделал шаг вперед, качнулся и рухнул лицом в снег.
Часть 2
– Мне надо выйти ненадолго, – извинилась Ира.
Она быстро поднялась с места и открыла дверь. Я отметил про себя, что на протяжении последнего часа девушка уже второй раз покидает купе.
– Наверное, у нее проблемы с желудком или мочевым пузырем, – решил я, огорчаясь вынужденному перерыву в рассказе моей спутницы.
На этот раз Ирина отсутствовала минут десять или пятнадцать. За это время я дважды пробовал читать газету, однако мысли мои то и дело возвращались к рассказу девушки. Анализируя услышанное, я пытался угадать дальнейший ход развития событий и с нетерпением ожидал прихода Ирины, чтобы сопоставить мои догадки с действительностью.
Возвращение девушки на этот раз обошлось без приключений. Никто к ней не приставал и никто не пытался познакомиться. Войдя в купе, Ира заняла прежнее место и без всякой паузы продолжила свой рассказ.
Я родилась в декабре 1950 года в Молдавии, в небольшом, уютном городке Дубоссары, в семье Владимира и Елены Урсу. Хотя родители мои молдаване, в семье у нас говорили по-русски, поскольку население Дубоссар преимущественно русскоговорящее. Отец мой работал инженером на заводе железо-бетонных изделий, а мать на том же заводе заведовала столовой. Жили мы в просторном, четырехкомнатном доме с печным отоплением, но с водопроводом и канализацией. При доме имелся участок земли на десять соток. Там росли яблони, вишни, а в углу высилась огромная, старая груша. Ветки у нее раскидистые, и когда я была маленькой, то любила по ним лазать. Возле дома был разбит виноградник, и каждую осень отец делал вино, разливал его в бутылки и расставлял на полках в погребе. Доставать из погреба бутылки было моей обязанностью, которую я выполняла с большой охотой.
С нами жила моя бабушка, мамина мать. Я была ее единственной внучкой, поэтому она меня очень любила и уделяла мне много внимания. В четыре года я уже умела читать, писать и производить математические действия в пределах десятка. Вообще, по словам друзей и знакомых нашей семьи, я была идеальным ребенком: смышленой, послушной и в меру спокойной. Идиллия закончилась в семилетнем возрасте, а точнее, 2-го сентября 1957 года. Накануне я первый раз пошла в школу. Было много цветов, поздравлений и даже стихов и песен в исполнении старшеклассников. Потом мы с полчаса сидели за партами, а учительница объясняла нам правила поведения школьников. Все это мне очень понравилось, и я с нетерпением ждала следующего утра, чтобы снова пойти в школу и сесть за пахнущую свежей краской парту.
Помню, утром я проснулась сама (хотя обычно меня будила бабушка) с острым чувством неосознанной тревоги. Я соскочила с кровати и выбежала в зал, где застала бабушку за штопаньем моего носка.
– Где папа? – выкрикнула я.
– Они с мамой уже на завод ушли, – растерянно ответила бабушка, немало удивившись моему неожиданному появлению.
– А его не арестовали? – вдруг выпалила я.
Бабушка как-то странно на меня посмотрела, но тут же лицо ее расплылось в улыбке.
– Тебе, наверное, что-то страшное приснилось?
Я огляделась по сторонам. Почему-то мне казалось, что все вещи в комнате должны быть разбросаны, как после ворвавшегося туда смерча. Однако все оставалось на своих местах, и даже утренние газеты, которые папа просматривал за завтраком, были аккуратно сложены на столе.
– Да, наверное, мне все это приснилось, – пробормотала я и спешно ретировалась в свою комнату.
В тот же день, возвращаясь с бабушкой из школы (первые несколько дней бабушка отводила и забирала меня из школы), мне вдруг на минуту показалось, что я иду по улицам незнакомого города, а главное, за руку меня держит вовсе не бабушка, а какая-то незнакомая женщина, которую я называю мамой. Эта женщина указывает мне на огромное, старинной архитектуры здание с позолоченным куполом и говорит:
– Это Исаакиевский собор.
Когда видение исчезло, я спросила бабушку:
– Где находится Исаакиевский собор?
– В Ленинграде, – ответила бабушка и в свою очередь поинтересовалась, – а от кого ты о нем слышала?
– Одна девчонка сегодня в школе рассказывала, – соврала я.
Некоторое время после этого случая видения не посещали меня, но незадолго до Нового года, в один из вечеров, когда мама укладывала меня спать, я неожиданно для себя спросила ее:
– Мама, а тебя не арестуют?
Моя мать остолбенела от изумления:
– С чего ты решила, что меня должны арестовать?
– Но ведь папу уже арестовали! – поразилась я маминой непонятливости.
– Володя! – в панике завопила мама.
В комнату стремительно вбежал отец. Следом за ним, припадая на больную ногу, спешила бабушка. Они наперебой принялись спрашивать: кто меня научил "этим глупостям". Я не знала, что им ответить и в конце концов разревелась.
С этого дня я перестала рассказывать бабушке и родителям о моих видениях. А они посещали меня все чаще и чаще. То мне виделось, как я в компании мальчишек, моих ровесников, гребу лопатой снег во дворе здания, обнесенного высоким забором с колючей проволокой. То, с теми же мальчишками, сижу за длинным столом и ем перловую кашу. Потом я вдруг оказываюсь в Москве. Я узнаю Кремль, Мавзолей, Красную Площадь, которые не раз видела на открытках и обложках журналов. Рядом со мной какая-то женщина. Я зову ее тетя, а она называет меня Валерием. Валерием Воронковым.
Вероятно, все эти видения как-то отразились на моем поведении, потому что однажды мама повела меня в поликлинику на прием к психиатру. Врач задавал мне разные вопросы, многие из которых показались мне несерьезными, а иные даже глупыми. Потом меня попросили выйти в коридор, а психиатр еще долго беседовал с мамой. Из кабинета мама вышла печальная и задумчивая.
Шли годы, я росла, взрослела, менялся мой внешний и внутренний облик, и вместе с ними менялись мои видения о жизни Валерия Воронкова. Сначала я видела его в семилетнем возрасте, затем в восьмилетнем и так далее. Получалось так, что Валерий рос одновременно со мной. Его жизнь я знала не хуже, чем свою собственную и, видимо поэтому, незаметно для меня самой мои видения постепенно становились моей второй сущностью, моим вторым "я". Началось с того, что я стала откликаться на имя "Валерий". У нас в классе учился мальчишка, Валерка Парамонов. И вот, когда кто-нибудь обращался к нему по имени, я вздрагивала и поворачивала голову на голос.
Лет примерно с десяти я заметила, что стесняюсь раздеваться в присутствии не только девчонок, но и взрослых женщин. Я даже старалась не оголяться при маме и бабушке. В том же возрасте я обнаружила, что меня тяготит общество моих сверстниц, и я с большей охотой проводила время в кругу мальчишек. К ужасу моей бабушки я научилась играть в футбол и в кости. Однажды мы прознали, что какой-то парень, бывший десантник, организовал при своем доме, в сарае секцию по изучению приемов борьбы самбо. Цену за урок он установил умеренную (5 копеек с человека), и мы всей компанией завалились к нему. Увидев меня, парень удивленно вскинул брови.
– А ты царапин и синяков на лице не боишься?
– За меня не волнуйтесь, – с вызовом вскинула я подбородок, – я не неженка и не маменькина дочка.
Парень ухмыльнулся и ничего не ответил. Однако в течение тренировки я часто ловила на себе его любопытные взгляды.
Тренировались мы три раза в неделю, по два часа. Не всем из моих друзей пришлись по душе силовые единоборства. Многие из мальчишек после первых занятий отсеялись. Мне же доставляло истинное удовольствие вступать в схватку с соперником, проводить приемы и, в особенности, добиваться победы. (Кстати, среди своих сверстников мне не было равных в быстроте освоения болевых приемов самбо).
К моему великому сожалению, занятия в секции продлились недолго. Три или четыре месяца. Кто-то из соседей парня сообщил в милицию и секцию прикрыли. На бывшего десантника наложили административное взыскание и даже грозились привлечь к уголовной ответственности за незаконное обучение боевому виду силовой борьбы.
Моя дружба с мальчишками длилась около трех лет. Закончилась она резко и неожиданно. Как-то летним днем мы играли в футбол на поле за огородами. После двухчасовой беготни мы повалились на траву в тени акации. Среди нас был мальчик шестнадцати лет, Борька Левченко. Неожиданно я поймала на себе Борькин горящий взгляд. Этот взгляд был прикован к моей груди. К тому времени у меня уже выросла приличная грудь, но бюстгальтер я не носила, стараясь тем самым не походить на остальных девчонок. Я резко села (до этого я лежала на спине, подложив руки под голову) и одернула на себе футболку.
– Ирка, – голос Борьки дрожал от возбуждения, – можно мы твои титьки помацаем?
Кровь бросилась мне в лицо. Я обвела взглядом мальчишек, лежавших и сидевших вокруг меня и, к своему изумлению, ни в одном взгляде не обнаружила сочувствия ко мне. Все мои соседи с интересом и с тайной надеждой ожидали моего решения. Для меня это оказалось страшным ударом. В одну секунду я осознала, какая огромная и непреодолимая пропасть разделяет нас. Я поняла, а скорее почувствовала, что они, несмотря на то, что наша дружба длилась долгое время, своим пацаном меня не считают и считать не будут. Я для них чужая. Я создана иначе, из другого теста. По щекам моим потекли слезы обиды. Я встала и ушла. Больше я к мальчишкам не возвращалась.
Потеря мальчишеского круга общения вызвала во мне психологический надлом. Я замкнулась в себе и свела к минимуму общение со сверстниками. Зато я стала много читать и увлеклась музыкой. Я попросила маму отдать меня в музыкальную школу по классу фортепиано и купить для меня инструмент. Родители не поскупились и приобрели мне самое дорогое пианино, за которым пришлось ехать в Кишинев. Кстати сказать, к этому времени, к моим двенадцати-тринадцати годам, мои отношения с родителями претерпели значительные изменения. С отцом я почти не общалась. Когда мне было шесть лет его назначили начальником цеха, а спустя еще три года он стал главным инженером завода. На работу он уходил рано утром, а возвращался поздно вечером, ужинал, час отдыхал перед телевизором и уходил спать. Выходные дни он тоже часто проводил на заводе или же отправлялся с друзьями на рыбалку и охоту.
В отношениях с мамой дело обстояло сложнее. Виновником их изменения, вернее сказать, охлаждения были мои видения. С возрастом видения мои не исчезли, а, наоборот, стали повторяться с регулярной частотой. Из них я все больше и больше узнавала о судьбе неизвестного мне человека по имени Валерий Воронков. Перед моим мысленным взором, как с экрана кинотеатра проходила вся его жизнь, порой в мельчайших подробностях. В минуты видений я думала как Валерий, чувствовала и переживала как он. Я даже ощущала те же запахи, которые ощущал этот мальчик. Валерий Воронков постепенно, но с неуклонным постоянством, вытеснял из моего сознания, из моей сущности Ирину Урсу. Естественно, что этот процесс не мог не сказаться на моих отношениях с близкими мне людьми и, прежде всего, с мамой. Дело усугублялось тем, что в моих видениях большое место заняла тетя Валерия, заменившая ему мать. Я стала часто думать о ней, вести с ней мысленные диалоги и даже обращаться к ней за советами.
Однажды мама попросила меня прибрать в моей комнате, поскольку вечером к нам должны были прийти гости, и они могли зайти ко мне. Я была очень занята в тот день, готовясь к завтрашнему концерту в музыкальной школе. Я попыталась объяснить это маме, но та накричала на меня и обвинила в тунеядстве и эгоизме. Она оставила меня в комнате и велела не выходить оттуда, пока там не будет наведен порядок. Я бросилась на кровать, уткнула лицо в подушку и слегка всплакнула от обиды. Тут мне на ум пришла мысль: как бы на месте мамы поступила тетя Зоя? Стала бы она заставлять меня заниматься уборкой перед ответственным концертом? В следующий момент я ощутила тетю Валерия рядом с собой.
– Давай разберемся, – предложила она, присаживаясь на край моей кровати, – тебе необходимо готовиться к завтрашнему экзамену. Так?
– Так, – подтвердила я.
– Но тебе также следует помочь маме, которая вместе с бабушкой занята на кухне приготовлением угощений для гостей. Так?
– Так, – менее охотно согласилась я.
– Как же быть? Как найти компромиссное решение?
– С мамой невозможно найти компромисс, – упрямо дернула я плечом, – компромисс достигается путем взаимных уступок. А мама на уступки никогда не идет. Она требует, чтобы я все делала так, как хочется ей.
– Но ведь она твоя мать. Она вправе это требовать.
– Тетя Зоя, почему ты ее защищаешь? Почему ты не хочешь меня понять?
– Я ее не защищаю. Просто я знаю один твой маленький секрет.
– Какой секрет, тетя Зоя?
– Ты собиралась вечером почитать книгу, которую взяла сегодня в библиотеке. Почему бы тебе не отложить чтение на завтра, а сегодня это время потратить на уборку комнаты?