Пулемет отбили у немцев еще до Михася - в сентябре 41-го. С тех пор "Швар-лоз" находился при штабе и своим грозным видом внушал уважение отрядным гостям. Усилиями Филиппыча тяжелое вооружение содержалось в полном порядке, из охладителя вовремя сливалась и регулярно менялась вода. Имелись смутные планы в надлежащий момент выдвинуть машинку к чугунке и обстрелять немецкий состав. Тяжелые пули непременно паровозный котел пробьют.
Беда была одна: к "Швар-лозу" имелось ровно 48 патронов. Михась это точно знал, поскольку десятки раз вместе с Филиппычем разряжал холщовую, с латунными вставками-пластинами, ленту, протирал и смазывал головастые патроны. Ленту заново снаряжали, и она ждала своего важного диверсионно-железнодорожного часа. По насмешкам Борьки-Херсона, набитого куска ленты должно хватить ровно на секунду обстрела и ответный паровозный свисток. Насчет секунды Михась сомневался - если каждый патрон отдельно протираешь, не так уж их и мало кажется. Ружейной смазки хлопцы по случаю приволокли целый бидон, и боец Поборец с тоской прикидывал, что те пулеметно-полировальные занятия до морковкиного заговенья затянутся.
Своего часа "Швар-лоз" все-таки дождался.
Дело было уже в марте. Михась к тому времени давно связным от бригады ходил, но в тот день заночевал в "Лесном". От внезапных выстрелов скатился с нар, без шапки вылетел наружу.
- Уходим, - командовал Станчик. - Без паники и не вошкаться!
Метались по лагерю, хватая необходимое имущество, партизаны. Подвывала тетка Степанида, тянула испуганных коров.
Снег уже стаивал, и то, что немцы рискнут подобраться по ненадежному льду реки, заподозрить было трудно. Не обычная облава-гонялка, а выверенная операция. Вел их кто-то. Михась, уже наслышавшийся про дела со шпионами и предателями в других бригадах, скорее удивлялся тому, каким чудом до сих пор на "Лесного чапаевца" карателей не вывели. Ведь во всех деревнях знали, где лагерь зимует. Обычно о полицейских операциях заранее предупреждали, "Лесной" успевал уйти, а тут…
Часовые немцев прозевали, но врасплох застать лагерь не получилось. Спас стыдливый городской Гоша, вечно маявшийся животом. Сейчас он и влетел в лагерь, одной рукой поддерживая штаны, другой размахивая винтовкой.
- Немцы! В маскировке белой. Я одного прямо с места…
- Уходим через Пень-остров и дальше на Иванищи, - морщась, приказал Станчик. - Разведчики путь щупают. Боевой взвод отход прикрывает. Живее! И не трусовать мне!
На реке, за ивняком, щедро поливали из автоматов. Потом зачастил немецкий пулемет. Щелкали пули по ветвям…
Михась покрутился в секундной растерянности - все ж отвык от "Лесного". Увидел Филиппыча, выволакивающего из штаб-клуни увесистое тело "Швар-лоза". Кинулся помогать…
- Не путайся. Патроны тащи, - рявкнул первый номер.
Под звяканье в коробке легковесной ленты Михась догнал пулеметчика - Филиппыч уже свернул с тропки, шагал трудно, по колено увязая в осевшем снегу. Мелькнули залегшие за упавшим стволом партизаны, стукнула винтовка, передергивая затвор, обернулся Заяц, крикнул:
- На тот берег повылезли. Скопляются, гады.
Филиппыч не ответил, сопя, ломился через снег и кусты, коротколапый "Швар-лоз" сидел на его плечах, тянулся рылом к реке, внюхивался.
Простучала с немецкой стороны очередь, посыпалась с деревьев труха - словно ошалевшая белка с десяток шишек разом растрепала.
- Ты, Михась, кланяйся нижей, - прохрипел пулеметчик. - Не ровен час…
Дальше ползли на карачках, Михась подпихивал лапу пулемета, железяка оставляла борозду в снегу. Филиппыч рывками волок пулемет, взбрыкивал подпаленными валенками…
Выползли к взгорку.
- Тута, - пулеметчик смешно закружился, трамбуя локтями и коленями сырой снег. Впереди открывался изгиб речного русла, ивняк на том берегу…
- Вон они! - Михась разглядел хоронящегося за кустами полицая в черном полушубке, рядом пригибались двое - белые, расплывчатые фигуры, дальше мелькнули еще…
- Ясно, там. Куда они денутся? - Филиппыч поспешно утер усы, открыл крышку ствольной коробки, достал из-за пазухи бутылочку с заветным маслом. - Ленту готовь!
Кожаный наконечник ленты еще не подмерз, с готовностью проскользнул в приемник. Пулеметчик бережно подправил набитые патроны:
- Эх, так и не насобирали. Сейчас бы ленты две. Спешить не будем. Вот что, Михась, лети к командиру - скажешь, на позиции мы. Придержим.
- А ленту подправлять?
- Успеешь. Галопом давай.
Михась кивнул и кинулся назад. У тропки столкнулся с хлопцами - тоже рысили к лагерю.
- Минометы ставят. Сейчас всучат - мама не горюй! - крикнул Заяц.
- Филиппыч на фланге с пулеметом остался, - сказал Михась.
- Как бы не отрезали…
Тут засвистело, и сразу две мины хлопнули у лагеря.
Землянки бойцы проскочили в обход, и Михась догнал командира уже у Пеньковой гати.
- Филиппыч остался у речки прикрывать. Говорит, "придержим".
- Добро, охолодить немца надо. Дуй вперед, к разведчикам.
- Так он же там… Один он!
Станчик сгреб за ворот, тряхнул в силу:
- Вперед, слыхал, Поборец? Задержимся, прижмут нас. Не видишь, что делается?
Мимо тяжело прогалопировала докторова корова: на ее боках подпрыгивали вьюки, следом с причитанием бежали Нюрка и Степанида, не удержавшие веревку…
"Лесной" уходил, выбрасывая вперед и в стороны опытных разведчиков и охранение. Михась с двумя бойцами перешел чавкающее снежное месиво за Пень-островом. Остановились вылить из валенок воду. Минометный обстрел позади прекратился, видимо, немцы и полицаи выходили к опустевшему лагерю. Изредка доносилась строчка "шмайсера", отдельный винтовочный выстрел. И когда в эту тревожную почти-тишину вошло размеренное татаканье пулемета, его услышали все уходящие "чапаевцы". Неспешный, непрерывный рокот - солидный голос "Швар-лоза" с иной машинкой спутать было невозможно. Единственная длинная строчка. Михась, конечно, не считал, но наверняка все сорок восемь длинных тупоголовых манлихеровских пуль ушли как по секундомеру. Замолк пулемет, мгновение тишины, вспыхнувший треск винтовок, давящиеся от злобы строчки немецких МГ. Потом заработали минометы…
Отряд уже вышел за Иванищевский хутор, а позади все еще доносилось хлопанье мин…
Что стало с первым номером "Швар-лоза", Михась так и не узнал. Никто из отрядных Филиппыча ни живого, ни мертвого больше не видел. Конечно, по-разному бывает. Может, и живой. Тогда в "Лесном" четверых недосчитались. Из них позже только Зайца нашли - достало бойца осколком, заполз в кусты, да там и умер. В деревнях говорили, что немцы с полицаями уйму своих потеряли, когда окруженный лагерь добивали. Теперь, мол, вся закраина Мокути телами партизан усеяна. Михась ко всякому вранью привык. Брехню в ленту набивать не надо - пуляй ею, сколько влезет. Что ж языком не воевать?
…Тропа вывела к смутно знакомому озерцу. Впереди слышались голоса, кто-то смеялся.
- Привал объявили, - сказал Фесько.
Михась и сам видел. Вернее, угадывал. Новый начштаба был из ученых-правильных. В смысле курсам, уставам и брошюрам безоговорочно верящий, а не лесом и немцами наученный. Привал по часам и по первому удобному месту. Будто ягд-команды те уставы и наставления не читали. Интересно, почему все по кругу крутится и регулярно на командование не шибко умных людей выносит?
Впрочем, немцам сейчас не до гонялок.
Михась бросил мешок в сторонке. Нитку с иголкой достать, дыру в кармане брюк зашить и, наконец, пистолет переложить. А то опять на задницу уползает.
Пистолеты рядовым бойцам, тем более в хозроте, иметь не положено. Трофейные пистолеты надлежит сдавать для вооружения командиров и политработников, для нужд разведчиков и диверсантов. Ага, марципан им по самые… Михась в разведчиках почти год числился, хоть бы "наган" какой по закону выдали. Что словчил, тем и владеешь.
"Астру" уже дважды отбирали. Но возвращался пистолет к Поборцу, потому как и знакомства у Михася имелись, и дерзости у бывшего разведчика хватало.
А попал изящный иностранный пистолет к Поборцу еще в "Лесном". Той весной, когда отряд Станчика еще сам по себе воевал…
Весна первая
Михась возвращался связным из Селец и прямо на тропе наткнулся на хлопцев, идущих в засаду. Командовал четверкой сержант Маслов, кое-чем обязанный Михасю с тех пор, как связной стал регулярно бывать в Сельцах и не отказывался передать записку некому надежному человеку, которая хлюпала носом и спешно царапала ответное письмецо… Ну, неважно, давно то было.
В общем, Михась напросился в засаду. Маслов выдал гранату и потребовал не высовываться и быть в резерве. Михась обещал.
Засели у грунтовки на Кричев. Сторожили не "на абы", а грузовик с аэродрома. Два немца, регулярно ездившие на фургоне, обнаглели и стали делать крюк, заворачивая на Стары Ушаки и изымая там съестное и самогон. Семейство хуторян вроде как числилось в "бобиках" - дочь у них была за начальником полиции в соседнем селе. Но хозяин и партизанам помогал. "Маяк" на хуторе ставили: давал передохнуть переправляемым раненым, хлеба там испечь, письмо передать. Прошлый раз дурные аэродромные мародеры едва не наткнулись на раненого и санитарку из "Большевика". В общем, Станчик решил наглых фрицев, раз их фюрер недокармливает, от пуза угостить. Засаду, понятно, далеко от хутора устроили, чтоб подозрений не вызвать.
Михась лежал в сырых кустах, слушал, как Борька-Херсон шепотом рассказывает о своих бабах бесчисленных. Весело рассказывает, без пошлости. Выходило, что все видные девицы далекой Херсонщины были влюблены в Борьку "душой и телом", говорун отвечал каждой искренней взаимностью, но жизнь, как назло, регулярно разводила влюбленных. Михасю было даже завидно: легкий человек Борька, хоть и насмешник. Надо же так врать красиво.
Маслов кинул сучком, угодив по Борькиной фуражке, сделал страшную рожу - шла машина. Михась, доставая из-за пазухи РГД, отполз чуть в сторону от болтуна…
Немцы ехали как по расписанию, команда Маслова тоже не сплоховала. Сержант всадил очередь из автомата в кабину грузовика, машина вильнула, съехала в кювет. Мотор заглох. Дверь кабины дернулась - почти залпом стукнули винтовки двух партизанских стрелков, засевших дальше по дороге. Из кабины в кюветную лужу вывалился немец.
- Офицер никак? - удивился Борька, целясь в упавшего.
Немец дернул ногой, словно пытаясь вылить из голенища натекшую воду, замер.
- Михась, ты гранату со взвода сними и мне вернуть не забудь, - напомнил Маслов, выходя на дорогу с готовым к стрельбе ППД.
- Сейчас отдам, - сказал слегка разочарованный Михась. Только что сердце жутко колотилось, а кончилось все вон как просто.
Навстречу шел Никола Сукора - второй из стрелков остался приглядывать за дорогой по направлению к Кричеву.
- Шофер готов - прямо в башку.
- А колымага несолидная, - с досадой сказал Борька. - Железо в кузове какое-то. Ну-ка…
Он вспрыгнул на колесо, собираясь приподнять тент…
- Ты напорешься, - озираясь, сердито сказал Маслов. - Непременно напоре…
В кузове громыхнуло, затрещал борт - Борька испуганно слетел с колеса, едва удержался на ногах…
- Твою… - Маслов тоже отпрыгнул от машины, вскинул автомат.
Михась увидел спрыгнувшего из кузова немца: тот, пригибаясь и размахивая руками, удирал по дороге.
- Тук-тук, - кратко сказал автомат в руках Маслова.
Немец замедлил шаг, выпрямился, ноги его подогнулись.
Партизаны смотрели на лежащего на дороге немца.
- Живьем нужно было, - азартно сказал пришедший в себя Борька. - Он без винтовки…
- Что ж ты сиганул, ежели он без винтовки? - Маслов осторожно приподнял стволом ППД брезент кузова. - Вон его винтовка. Мог бы и пальнуть в дурную голову. Один лезет, другой гранатой машет…
Михась и правда понял, что сжимает гранату, словно метнуть собрался.
- Оружие берем и уходим, - сказал из кузова сержант. - Тут листы какие-то жестяные, нам без надобности.
- У офицера сапоги хорошие, - ухмыльнулся Борька и шагнул к кабине.
Треснуло вроде негромко - Борька удивленно охнул, шагнул назад, глухо стукнула о колею выпущенная из руки трехлинейка. Михась увидел вроде бы дохлого немца: тот, приподнявшись на локте, целился из пистолета. Изо рта капала кровь, руку с небольшим пистолетом водило из стороны в сторону, а немец все выцеливал, выцеливал, словно не в луже лежал, а в тире тренировался…
Подумать Михась не успел, просто швырнул, что в руке было. Если бы РГД на взводе стояла, мало бы не показалось. А так просто железка весом в полкило стукнула немца в грудь. Но полудохлому флигер-инженеру и этого хватило: судорожно кашлянул, выпустив на подбородок кровавый сгусток, выронил пистолет. Оперся вторым локтем, пытаясь выползти из кюветной лужи. Завозился почти на месте…
Прихрамывая, подошел Сукора, упер ствол винтовки в затылок немца. Глухо бахнуло, елозивший по луже авиатехник, наконец, замер.
- Так глуше, - словно оправдываясь, сказал Никола.
- Вы что ж, вашу… - Маслов склонился к лежащему на спине Борьке. - Ты что ж, Херсон, ах, твою…
Уходили нагруженные, Михась нес трофейные винтовки, подсумки и офицерские сапоги. Сукора прикрывал, остальные несли Борьку. Голова убитого раскачивалась, иногда Михась видел Борькины глаза: изумления в них уже не было, только отражалось бледное мартовское небо.
У болотца, запарившись, передохнули.
- Кому пистоль? - спросил Маслов, доставая из кармана галифе сунутый туда второпях пистолет. - Мне даром не нужен. Берите, сменяете на что.
- Да ну его в жопу, - сказал белобрысый парень, имени которого Михась сейчас уже не помнил. - Вон, пацану отдай. Пусть на сахар дрянцо сменяет.
- Держи. - Сержант протянул матово блестящий пистолет Михасю. - Только сам не стрельнись из этой пакости. И Станчику не говори. И так-то…
Пистолет был холоден от кюветной воды - словно вымыли орудие после Борькиной смерти. На "щечках" были выбиты иностранные буквы.
Уже на ходу Михась украдкой передернул затвор, подхватил выпрыгнувший патрончик и вынул магазин. Шесть патронов имелось. А буквы уже потом, летом, Женька перевела - "Астрой" пистолет назывался. Как цветок иностранный.
* * *
- Подъем! Вперед, товарищи! - отдыхавших партизан поднимал лейтенант из десантников: в армейской форме с погонами, щедро обвешанный оружием. На стриженой голове по партизанской моде кубанка с нашитой наискось лентой, из-под нее чуб. Кумач ленты пылает - вот всадят ему в лоб пулю, когда меж кустов мелькать да орать будет.
Михась встал, потом, когда бойкий лейтенант заспешил в голову колонны, сел. Колонна еще когда вытянется, что ж зря топтаться? Понятно, куда ведут. Мосты у Гнатовки и второй вески… как ее, Чучья,кажется.