- Ортенберг. Давид. Иосифович, - представился тот так, что каждое слово прозвучало отдельно, и протянул руку.
Олег пожал ее, и только после этого вспомнил, что надо что-то сказать.
- Очень приятно, - произнес он, с трудом ворочая языком. - Разучился говорить немного. Меня вы знаете, как звать.
- Несомненно, - Ортенберг распахнул заднюю дверцу. - Я прибыл сюда именно за вами. Садитесь, поехали, и вообще.
- Куда? Зачем?
- На Разъезжую улицу, в губернское управление, - сам встречающий плюхнулся на сиденье рядом с шофером.
- Зачем? Но я… - все смешалось в голове у Олега. - Но как же семья? Жена?
Все эти месяцы перед ним стояло лицо Анны, бледное и заплаканное, такое, какое он видел в зале суда, и он мечтал лишь об одном, что выберется из тюрьмы, вернется домой, обнимет ее и скажет "Извини, родная…".
- Семье придется подождать, - Ортенберг повысил голос, чтобы его было слышно за шумом двигателя. - Понимаю ваше желание, но сам товарищ Штилер хочет видеть вас немедленно, и не просто так он приехал в Петроград, достал автомобиль и отправил меня сюда… вот уже полгода, как я возглавляю сектор печати в партийном отделе пропаганды.
Ясно, Паук на свободе, и на том же посту, где был прошлым летом.
Значит, ПНР существует, и не все в ней так плохо…
Но для чего Штилеру понадобился вчерашний узник, бывший редактор питерской партийной газеты?
Спрашивать бессмысленно - этот человек, несмотря на молодость и еврейское, совсем не евразийское происхождение, занимающий столь высокий пост в ПНР, может и не знать ответа, или иметь приказ о молчании.
Семье же, похоже, придется подождать до вечера, до того момента, когда его отпустят.
Зверски хочется обнять сына, зарыться лицом в волосы жены, и просто стоять, чувствуя на шее ее дыхание, ощущая знакомый запах, как бьется любимое сердце… но долг превыше всего, первым делом он должен думать о судьбе страны и партии, и лишь затем о собственном счастье.
- Каково там было? - спросил Ортенберг через плечо, и в голосе его прозвучало сочувствие.
- Так себе, - Олег поморщился. - Еще раз не хочется.
Крохотная, примерно четыре на три метра камера с серыми стенами, похожая на вырубленный в камне гроб… Железная откидная кровать, которую поднимают утром и опускают вечером, стол и табурет… Тонкий матрас, подушка, одно название, а не подушка, байковое одеяло, ничуть не защищавшее от холода… Судно и рядом настоящая раковина с краном, откуда течет ледяная, желтая от ржавчины вода… Окно, забранное решеткой, и наполовину снизу закрашенное серой краской, чтобы узник не мог видеть, что творится снаружи… Негаснущая голая лампочка пот потолком, раздражающая глаза, доводящая почти до безумия…
На стене - "Инструкция для заключенных".
За нарушение - оковы, перевод на хлеб и воду, лишение матраца.
Ванна раз в неделю, которую принимаешь на первом этаже, в специальном помещении, что одновременно служит обиталищем дежурного унтер-офицера и местом для встреч с посетителями, хотя в этом качестве никогда не используется.
Раз в месяц визит начальника и врача, краткий осмотр, еще более краткая беседа.
Убийственно однообразная и скудная кормежка…
Новая тюрьма Шлиссельбурга.
В Старой, помнившей еще Евдокию Лопухину, отправленную в "отставку" супругу Петра Первого, и Иоанна Антоновича, свергнутого младенца-императора, по слухам, все обстояло еще хуже…
Если бы Олег мог, он выдрал бы все это из памяти, вырезал, как опухоль.
Если бы мог…
- Понимаю, - сказал Ортенберг. - Вам наверняка не хочется вспоминать о том, что было. Зато хочется узнать, что творится сейчас в России и во всем мире. Я это желание предвидел. Пожалуйста, держите… - он улыбнулся, блеснули белые ровные зубы.
И на колени Олегу шлепнулась пачка свежих, пахнущих типографской краской газет.
Тут было "Новое время", "Правительственный вестник" и "Сын отечества", эсдековская "Правда" и эсеровская "Заря Родины", кадетская "Русь" и даже черносотенный "Киевлянин", основанный некогда профессором Пихно, ну а в самом низу находились "Борьба", главное издание ПНР, и "Новая Россия", точно такая же, как раньше…
И на последней странице внизу указано "главный редактор: Багров В. И".
Значит, Севка остался на свободе, и газета выходит, как ни в чем не бывало…
На мгновение Олегу даже захотелось закричать от радости - они не смогли, все эти жандармы, полицейские и судьи не сумели заглушить голос евразийского колокола, зовущего народы России к истинной свободе!
Так, что там пишут?
"Президент Алексеев побывал на закладке нового крейсера…"… похоже, генерал, уверенно приближающийся к семидесятилетию, собрался пережить не только Российскую империю, но и Январскую республику.
И мы ему в этом поможем.
"Премьер Балашев выступил на открытом заседании Московской городской думы…".
Балашев? Не Коковцов?
- Это что, у нас новое правительство!? - спросил Олег.
Машина мчалась на запад, подпрыгивая на кочках и ухабах, и говорить, чтобы тебя услышали, приходилось громко.
- Да, еще с марта! - отозвался Ортенберг. - Алексеев, наконец, поддался на уговоры. Сколько лет ему дули в уши, что Коковцов слишком либерален, что он чуть ли не марксист, и вообще…
Теперь, значит, Петр Николаевич Балашов, юрист, дворянин, глава Всероссийского национального союза, умеренно правый, что не устроит ни левых, для которых любое подозрение в монархических симпатиях - что красная тряпка для быка, ни оголтелых националистов, коим всякий, кто не готов целовать портрет Николая Второго и ходить крестным ходом - вражина.
Кроме того, человек, начисто лишенный опыта государственного управления.
Одно дело - выступать с трибуны в Земском Соборе, критиковать оттуда действия министров, и совсем другое - управлять этими самыми министрами и выносить нападки дерзких на язык гласных.
Скорее всего, Балашев пытается угодить и нашим и вашим, и долго на месте не усидит.
- Посмотрим, сколько он продержится, - мысли Ортенберга, похоже, текли в том же направлении. - Наши об заклад бьются, что не больше полугода, самые решительные говорят о трех-четырех месяцах.
Олег листал газеты одну за одной, проглядывал заголовки, останавливался на фотографиях. Читать все равно не мог, слишком уж трясло машину, но хватало и обрывков информации, чтобы понять, что творится в стране.
Коковцов ушел, и это хорошо для ПНР, но прочее выглядит не очень славно…
Продолжают активно строить железные дороги, а это верный признак экономического бума… обилие рекламы говорит о том, что люди покупают предметы роскоши, что у них есть лишние деньги…
В такие стабильные времена народ мало интересуется политикой.
Что одна партия, что другая, и какая разница, чем они отличаются в идеологическом плане? Главное, что у меня есть работа, мои дети сыты, жена одета по последней моде, и кое-что отложено на черные времена!
Недовольные если и имеются, то их очень мало… а именно недовольные нужны ПНР.
Да, партия выжила, несмотря на гонения со стороны властей, но вряд ли чувствует себя очень уж хорошо… Хотя наверняка не лучше обстоят дела и у прочих крайних, от Союза Русского Народа до большевиков-эсдеков…
"Новая Россия" косвенно подтверждала догадки Олега.
Она стала куда более спокойной, благопристойно-приглаженной, чем он помнил - никаких шокирующих рассказов о подвигах дружинников, ядовитых фельетонов, зажигательных речей с обличениями; скучный отчет о губернской партийной конференции, описание евразийской благотворительной программы "Зимняя помощь", рассказ Савинкова, при одном взгляде на который сводит скулы.
- А что вождь? - спросил Олег, наклоняясь вперед.
Когда он угодил за решетку, в июне двадцать пятого, Огневский уже находился в заключении, и доводил до бешенства обвинение, выступая с пространными речами прямо в зале суда.
- Все там же, - ответил Ортенберг, сам живое подтверждение того, что в ПНР не все ладно: будь на месте, не уйди в сторону, не разочаруйся в движении более опытные товарищи, никто бы не доверил этому юнцу столь ответственное место.
Хотя, может быть, он исключительно талантливый журналист и организатор?
Но одно вовсе не исключает другого.
В статье "Народная дружина на победной дороге" Олег наткнулся на упоминание о "тысячнике Маркове, главе НД в столице"… Ага, выходит, что Голубова либо еще не выпустили из тюрьмы, куда тот угодил на две недели раньше Одинцова, либо он освободился и отошел от партийных дел…
И то, и другое выглядит неплохо.
Осенью двадцать пятого отставной подъесаул, размахивая нагайкой и брызжа слюной, ворвался в редакцию "Новой России" и пригрозил, что разгромит тут все, если "жидовские писаки" не извинятся за напраслину, возведенную на доблестных дружинников… выяснилось, что тысячнику не понравилась подача одной из "рабочих акций" НД, видишь ли, она была описана излишне реалистично.
Заминать конфликт пришлось самому Савинкову.
Так что Олег не расстроится, если Николай Голубов еще годик-другой посидит или уйдет из ПНР.
- Но ему позволяют статьи писать, гостей пускают, так что наши у него бывают иногда, - Ортенберг рассказывал, в каких условиях содержат Огневского в Петропавловской крепости.
Да, самая известная тюрьма сгинувшей империи стала, похоже, чем-то вроде курорта.
Пока Олег изучал "Борьбу", они миновали пригороды, подняв голову, обнаружил, что автомобиль движется уже по Петрограду. Несколько поворотов, справа остался мост, изогнувшийся над водами Невы, мелькнул в стороне уродливый памятник президенту Витте, поставленный в прошлом году, и машина затормозила.
Строение номер девятнадцать по Разъезжей улице.
Штаб-квартира ПНР в столице республики, не такая внушительная, как московский Черный дом, но все же солидная.
- Приехали, - весело объявил Ортенберг. - Прошу выходить.
В вестибюле за то время, что Олег тут не был, появилась настоящая проходная с вертушкой, будкой вахтера и двумя охранниками - подтянутыми дружинниками в начищенных до блеска сапогах и черной форме без погон, которые президент Алексеев полтора года назад запретил носить всем, кроме армии, жандармов и полиции.
Оружия на виду они не держали, но вряд ли, учитывая привычки НД, стояли тут с голыми руками.
- Вот, товарищ со мной, - Ортенберг предъявил вахтеру какую-то бумагу.
Проходя мимо дружинников, похожих на мраморные статуи, Олег почувствовал себя неловко в старом, потрепанном костюме, десять месяцев хранившемся на вещевом складе Шлиссельбургской крепости.
Но ничего, не одежда красит человека, делает его тем, что он есть.
Хотя неплохо бы было переоблачиться…
Они поднялись на второй этаж, и свернули направо, в ту сторону, где в торце коридора расположена отдельная приемная, предназначенная для прибывающих в Петроград важных партийцев.
Дважды тут появлялся Хаджиев, получивший среди своих прозвище Хан, единожды "разбивал шатер" сам Огневский, приезжали Померанцев, Савицкий, Розин. А вот Штилер, сам коренной петербуржец, не баловал столицу страны визитами, предпочитая ей столицу евразийского движения, древнюю Москву.
Но сейчас он здесь, плетет свою паутину из слов и замыслов.
Дверные петли чуть слышно скрипнули, Олег вступил в хорошо ему знакомую комнату, и не сдержал радостной улыбки - на облезлом диване, обтянутом красным плюшем, сидел собственной персоной Севка Багров, круглый и нахохленный, точно замерзший воробей.
- Так, шеф пока занят, нужно подождать немного, - сказал Ортенберг. - Я позову.
В этой комнате обычно помещались секретари и помощники прибывшего в Питер высокого лица, для него самого предназначался просторный кабинет, расположенный вон за той обтянутой кожей дверью.
Глава сектора печати исчез за ней, а Олег подошел к Севке.
- Ох ты, ничего себе, и вообще! - тот вскочил, радостно обнял бывшего начальника. - Выбрался?! Похудел, конечно, побледнел, но ничего, мясо на костях сохранилось! Рассказывай!
- Не о чем, - Олег покачал головой, думая, что еще годик-другой в одиночке номер "двадцать семь", и ни о каком мясе речи бы не шло, не сойти бы с ума, подобно иным узникам. - Лучше ты.
- А чего я? - Севка пожал плечами, и они опустились на диван. - Работаем понемногу. Сидим все там же, денег у них нет…
Как обычно, Багрова достаточно подтолкнуть, а дальше он начнет болтать сам, только успевай слушать.
За три минуты Олег оказался посвящен в партийные сплетни, еще через пять знал обо всем, что творится в России, и приготовился уже слышать о событиях за пределами родной страны, когда разговор свернул куда-то в сторону.
- Представляешь, - Севка понизил голос и оглянулся, словно их могли подслушать. - Приходил тут к нам в редакцию старичок один, неприметный такой, рукопись свою притащил…
Ну да, жаждущие признания и славы графоманы периодически заходили и в "Новую Россию", хотя обычно предпочитали издания более известные, с большим тиражом и хорошей репутацией.
- Я, как обычно, велел ему оставить, он и ушел, - говорил Севка необычно для себя тихо. - Оказалось, что это был отставной генерал-майор Теплов Владимир Владимирович, командир бригады второй гвардейской пехотной дивизии…
Да, серьезный был мужчина - Московский, Лейб-Гренадерский, Павловский и Финляндский полки не доверят кому попало.
- Через два дня в "Правительственном вестнике" сообщение о его смерти, и вообще. Вспомнил я про его писулину, и решил посмотреть, что там такое, ну и посмотрел… Так он в деталях описывает заговор осени пятнадцатого года, в результате которого Николай Второй лишился жизни, а трон занял его долговязый тезка.
- Подожди, какой заговор? - вмешался Олег. - Всем известно, что предпоследнего императора укокошили поляки из "Белого орла"… помню, я уже в Питере тогда жил, все газеты об этом трубили…
- Сам знаешь, то о чем трубят, не всегда правда, - Севка многозначительно покачал головой. - Поляков тех использовали, как пешек, а за переворотом стояла "Лига красного орла", тайная организация из аристократов и офицеров: граф Игнатьев, член Госсовета, граф Воронцов-Дашков, наместник на Кавказе, князь Юсупов граф Сумароков-Эльстон, и куча генералов из гвардии, даже жандармы и чины из Ставки… тебя никогда не удивляло, почему Николай Третий так стремительно и легко пришел к власти?
- Ну, я никогда об этом не думал…
Николай Второй погиб второго октября, а уже первого ноября, после скоропостижной смерти цесаревича Алексея и отречения брата убитого императора в Москве прошла коронация нового правителя.
Великий князь Николай Николаевич занял трон, но, как стало ясно вскоре, ненадолго.
- Так вот, подумай, - сказал Севка. - Просто его тащили, подталкивали изо всех сил. Помогали, кто как мог - Михаила заперли и начали уговаривать отречься его собственные командиры полков в Туземной дивизии, столицу быстренько объявили на военном положении, и отведенные на "переформирование" гвардейские части взяли ее под контроль, как и Царское Село, где осталась императрица…
Янушкевич и Данилов, только что смещенные начальник штаба ВГК и генерал-квартирмейстер, командиры лейб-гвардии казачьего, кавалергардского, кирасирского, гусарского, гренадерского, Ее Величества уланского полков, командир и начальник штаба Отдельного корпуса жандармов, градоначальник Петрограда князь Оболенский - список заговорщиков выглядел на удивление длинным, в нем присутствовали фамилии из знатнейших родов.
Хотя учитывая, какую репутацию заработал Николай Второй к пятнадцатому году - недалекий лентяй, трусливый и лицемерный, лишенный воли, оказавшийся в руках истеричной Александры Федоровны, а на самом деле ее "близкого друга" Распутина и трущихся вокруг него германских агентов.
Неудивительно, что против такого императора поднялась его собственная гвардия!
И никто не выступил в поддержку супруги убитого правителя.
Севка называл имена, даты и такие факты, которые просто невозможно выдумать, похоже было, что мемуары старого генерала Теплова, одного из участников заговора, не являлись подделкой.
- Самого Ник Ника убеждали все, кто только имел к нему доступ - жена, брат, Государственный совет в полном составе, депутации от купцов, казачества, ото всех городов… - оживленно шептал Багров, словно пересказывал события, при которых присутствовал лично - Только тот все равно колебался, ведь настоящей решительностью никогда не обладал, и вообще… Только после того как наследник умер "от кровотечения", Михаил Александрович отрекся второй раз, уже прилюдно, в столице, а Александру Федоровну услали в монастырь вместе с дочерями, он согласился.
Все эти вещи Олег знал, но никогда не задумывался, почему все произошло именно так.
Заговор объяснял многие странности тех дней…
Только вот "Лига красного орла", прикрывшаяся для устранения скомпрометировавшего себя самодержца орлом белым, польским, жестоко просчиталась… сменив императора на более "качественного", военная аристократия вовсе не укрепила монархию, а сделала очередной шаг к ее гибели.
Через год и два месяца Николай Третий бежал из страны, которой много лет управляли его предки. За ним последовала большая часть перепуганных до смерти Романовых, а самые смелые или неторопливые были высланы в двадцать втором, после того, как Витте подавил уже открытое выступление гвардии.
- Да, интересно… - протянул Олег. - И что ты сделал с рукописью?
- Подождал пару дней, не явится ли за ней кто из родичей старого генерала, а потом сжег. Ну его. Алексеев в заговоре не участвовал, Лукомский, Русин и Крымов тоже не замешаны.
Севка назвал военного и морского министра, единственных, кто остался в правительстве после ухода Коковцова, и все благодаря протекции президента, а также начальника генерального штаба, находившегося на посту три последних года.
- Правильно сде… - довести фразу до конца Олег не успел, поскольку дверь "гостевого" кабинета открылась.
Из нее вышел Савинков - лицо белое, губы плотно сжаты - и, не глядя по сторонам, прошагал мимо.
- Так, Всеволод, прошу вас, - сказал Ортенберг, выглянув в приемную. - Это недолго.
Последняя фраза и ободряющая улыбка предназначались Олегу.
На облезлом диване, обтянутом красным плюшем, просидел еще минут десять, на этот раз в одиночестве.
- Давай, тебя ждут, - заявил выбравшийся из кабинета Севка, улыбающийся и довольный. - Удачи.
Олег несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и переступил порог.
Он бывал тут единожды, в марте двадцать пятого, когда в числе партийных активистов Петрограда заходил представляться Огневскому, и с тех пор в помещении ничего не изменилось, разве что за массивным столом черного дерева сидел другой человек.
Сутулый и большеголовый, с темными редкими волосами и брезгливой ухмылкой на физиономии.
- Тааак, прошу, - сказал он, небрежным взмахом указывая на стул. - Саааадись.
Вождь пропаганды ПНР тянул гласные, а еще у него был острый, пронизывающий, изучающий взгляд.
- Ну вот, тут запахло тюрьмой, - сказал Штилер, когда Олег сел. - Тебе не кажется?
- Есть немного, - отозвался Ортенберг, расположившийся сбоку от стола начальника, и державший в руках папку с бумагами… интересно, что там, может быть партийное досье на гражданина Одинцова, бывшего редактора газеты "Новая Россия", недавнего узника Шлиссельбурга?