* * *
Они шли по улочке, заселённой бесполезными бомжами, все как один спящими под газетами. Асфальт был покрыт ковром из бумажек, гнилых фруктов, объедков. Шпарило вовсю летнее жаркое солнце, высвечивающее безжалостно все изъяны донельзя запущенного и загаженного города.
Выдалась небольшая передышка - уже пять минут на их глазах никого не убивали и не насиловали.
- Как мы сюда попали? - осведомился Степан, ковыряя подобранным ржавым гвоздём в замке браслета от наручников. Гулять с такими украшениями было бы опрометчиво.
- Вот, - Лаврушин потряс "клавесином", который сжимал в руке. - Он открыл дверь в иной мир.
- Так давай, жми опять, - в голосе Степана ощущалось раздражение. - И смываемся отсюда.
- Ничего не выйдет. На меня что-то нашло. Какое-то откровение. Я знал, какая мелодия откроет дорогу.
- Предрассудки, - Степан откинул прочь браслет и потёр руку, на которой была глубокая красная вмятина от железяки. - Жми - и всё.
Лаврушин послушно нажал на клавишу. Звук был скрежещущий, продирающий до костей. Вокруг всё заходило ходуном. Дома закачались. Кончился воздух. Тонко рассыпался звон, будто разбили разом все стёкла. У друзей возникло ощущение, что они сами сейчас разлетятся на мелкие кусочки.
Кончилось всё через секунду. И вовремя. Продлись этот раздрай ещё чуток - и друзьям бы конец.
- Дела-а, - Степан вытер со лба пот, видя, что никуда они не переместились.
- Понял, что просто так эту штуку нельзя трогать?
- Понял… Это, Лаврушин, ты виноват. Это всё твои эксперименты, - привычно завёл шарманку Степан.
- Я, - смиренно кивнул Лаврушин.
- Ладно. Пошли, найдём место поспокойнее. Переждём, пока тебя не осенит, как убраться из этого клоповника…
- Ох, как я зол, мать вашу! - затараторил вынырнувший с ножом наперевес из пропахшего луком и нечистотами подъезда противный негр. - Ваши кошельки, мать вашу. Быстро, мать вашу… Ох, как я зол, вашу мать!
- Припадочный, - вздохнул Степан. Поднял с асфальта обронённую кем-то, наверное, во время разборок, бейсбольную биту и врезал негру по хребту.
Негр рухнул на колени. К такому обращению он не привык. Он вскочил и припустился наутёк.
- Ох, как я зол! - заорал он издалека. - Вы покойники, слышите! Вы покойники! Мать вашу, вашу мать!
- Сумасшедший дом, - покачал головой Лаврушин.
- Боевик.
Оказаться в незнакомом мире без денег и документов - это ли не причина для дурного настроения. Да ещё в каком мире!
Впрочем, и здесь были свои прелести. Через пару улиц в пустынном закутке стояла развороченная гранатомётом инкассаторская машина. Пламя лизало кабину. Резиновое колесо оплавилось. Рядом всё было усеяно трупами бандитов и инкассаторов, мёртвые пальцы некоторых так и не выпустили оружие.
Бойня здесь была знатная. И закончилась она только что. Все эти люди нашли смерть в этом месте, оно стало последним, что они видели на этой земле. Ярость, алчность, страх смерти, бешеное желание во что бы то ни стало достать врага - всё переплелось здесь, собралось в единый мощный порыв взаимоуничтожения. Из участников бойни не осталось в живых никого.
И на земле лежали оставшиеся бесхозными кожаные сумки.
- О, - воскликнул Степан, открыв сумку.
Она вся была наполнена пачками стодолларовых купюр.
- Пригодится, - он взвалил сумку на плечо.
- Ты чего? - заволновался Лаврушин. - Арестуют.
- Всё равно пропадать. Бери-ка лучше ещё сумку.
Они вышли к скоростному шоссе. Там вертолёт гнался за тяжёлым грузовиком. Большой синий грузовик ледоколом ломился через дорожное движение и как обломки льдин расшвыривал попутные машины. Лязг и грохот стоял такой, что уши закладывало. Высунувшийся по пояс из салона вертолёта человек в чёрных очках и чёрном костюме палил по грузовику из автомата.
- Ну не психи? - вздохнул Лаврушин.
- Психи.
Вскоре они выбрались в более-менее приличное место. На чистенькой улице никого не били и не увечили. Все куда-то спешили с каменными лицами за исключением приторно благочестивых типов в белых балахонах, собиравших средства на поддержку Церкви Вельзевула-страдальца. Они призывали помогать деньгами и записываться, поскольку с "Иисусом каши не сваришь, а Вельзевул - такой парень, с ним хоть в хоть в огонь, хоть в воду".
Вдруг Лаврушин сбил шаг, и замер. Медленно обернулся.
В переулке, рядом с китайским ресторанчиком, замерло НЕЧТО.
Тьфу, конечно, не НЕЧТО. Просто псина. Огромная, чёрная, похожая на ротвейлера псина, только по размерам куда больше. Но Лаврушину показалось, что это и не пёс вовсе, а зловещее таинственное существо. Словно сама сатанинская ТЬМА сгустилась здесь в этом обличье.
Лаврушин встряхнул головой, отгоняя наваждение. Надо же, как нервы расшалились. Но почему пёс смотрит так пристально именно на него? И эти глаза. До псины - метров двадцать, а кажется, будто они глядят друг на друга глаза в глаза.
Собаку закрыл отряд голоногих, коротокоюбочных, в старинной красной полувоенной форме голенастых девиц, марширующих под барабан. Когда они прошли, Лаврушин увидел, что собака заметно приблизилась. И что она направляется к ним.
Пёс нашёл в городе цель.
- За мной! - Лаврушин хлопнул Степана по плечу.
- Что?
- Сматываемся!
Лаврушин выбежал на проезжую часть, по которой тёк непрерывный железный поток автомашин весь в жёлтых пятнах такси.
Одно такси остановилось. Лаврушин попытался открыть дверь, но дрожащие пальцы соскользнули по ручке.
А собака была ещё ближе. Теперь она неслась, лихо огибая прохожих, с необычайной ловкостью скользя меж ними. На неё чудесным образом никто не обращал внимания.
Степан открыл дверцу и толкнул друга в салон. Сам устроился рядом.
- Быстрее! - крикнул Лаврушин.
Водитель-негр пожал плечами:
- Как скажешь, парень. Лишь бы капали зелёные.
- Будут зелёные, - Лаврушин кинул на сиденье стодолларовую бумажку.
- Ам, - только и выдавил таксист, и так нажал на акселератор, что машина прыгнула вперёд.
Лаврушин обернулся и увидел, что по кромке проезжей части огромными прыжками несётся чёрный пёс. Он бежал очень быстро. Не отставал!
- Ещё быстрее! - крикнул Лаврушин, подкрепив свои слова ещё одной сотенной бумажкой.
- Без проблем! - кивнул шофёр.
Такси нагло оттёрло полицейскую машину и устремилось, презирая все правила движения, вперёд…
* * *
- Что ты переполошился? - спросил Степан, барабаня пальцами по полной денег сумке.
- Ты видел собаку?
- Барбос и барбос.
- Он шёл за нами.
- С чего ты взял?
- А кто бежал за машиной?
- Мало ли зачем жучка бежала.
- Он пришёл по нашу душу. Я знаю.
- Ох, Лаврушин.
- Не веришь?
- Нет.
- Поверишь… Когда сожрут…
Таксист обернулся и спросил:
- Вас куда?
- В отель.
- Вам как - местечко поспокойнее или пошикарнее?
- Поспокойнее. И чтобы условия неплохие.
- А, знаю. "Ползучая Звезда".
- Какая звезда?
- Ползучая.
- Сгодится.
Бух - рванула граната. Тра-та-та - застрочил автомат. В супермаркете напротив шла ожесточённая перестрелка, на которую народ на улице почти не реагировал.
Поток машин замер перед светофором. Расталкивая прохожих, промчался крохотный оборванец, тащивший на плечах визжащую негритянку килограммов ста весом. За ними, размахивая револьвером и полицейским значком, бежал высокий мужчина.
- Насиловать поволок, - горестно вздохнул шофёр.
- Ничего себе, - покачал головой Лаврушин.
- Или для выкупа…
Едва такси выехало на следующую улицу, его с жестяным стуком задела несущая на огромной скорости красная спортивная машина.
- Стоять! - плыл над улицей могучий мегафонный голос.
Вслед за красной машиной мчалось два полицейских "Форда". Один врезался в автобус и перевернулся.
- Какой ужас, - воскликнул Лаврушин.
- А, не обращайте внимания, - махнул рукой таксист. - Жалко, опять крыло помяли.
- А кто это, в красной машине?
- Аль Драконе. С ним так всё время.
- И его не могут поймать?
- А кому он нужен?
Судя по рьяности полицейских, Аль Драконе был им очень нужен.
- Сейчас хлопнет пяток копов, - сказал таксист. - И опять его оправдают.
- Почему оправдают?
- А его всегда оправдывают.
- Ну и жизнь у вас здесь!
- Да бросьте, нормальная жизнь. Тихая. Я то в Караван-сити родился. Вот там действительно дела творятся.
- Хуже чем здесь?
- Мистер. Я же сказал - здесь тихая заводь… Вот ваш отель.
- Сдачи не надо, - с кавказской широтой махнул рукой Лаврушин и сунул негру ещё одну - уже третью, стодолларовую банкноту.
- Как скажете, мистер.
Отель "Ползучая Звезда" был двадцатипятиэтажный, старый, кряжистый, как глубоко вросший корнями в землю мощный дуб. Это было хорошее заведение, и, если верить обещаниям, тихое.
Коридорный в красном форменном костюме подскочил к машине и распахнул дверцу. В этот момент, разбивая стеклянную дверь, из холла на улицу вылетел хорошо одетый курчавый низенький господин со здоровенным горбатым шнобелем, встал, отряхнулся. Двое дюжих швейцаров тоже отряхнули руки.
- А, - только и сказал Лаврушин.
- Не обращайте внимания, мистер, - широко улыбнулся коридорный. - Стекло сейчас вставят. Багаж?
- Нет багажа.
Бой подозрительно посмотрел на друзей, мёртвой хваткой вцепившихся в свои кожаные сумки. Но Лаврушин уже проходил через разбитую дверь в старомодный холл, заставленный тяжёлой мебелью.
Администратор с легкомысленными усиками на тонком лице и с набриолиненными в стиле двадцатых годов волосами потребовал деньги вперёд, посмотрев на не внушающий доверия вид друзей. Увидев доллары и, решив, что они не фальшивые, протянул карточку для заполнения и попросил водительские права или любой другой документ, удостоверяющий личность. Таким документом послужила свёрнутая стодолларовая купюра.
* * *
- Нигде спокойнее места, чем "Ползучая звезда" не сыскать, господа, - сообщил коридорный, провожавший друзей в номер.
Отделанный ценными породами дерева лифт неторопливо поднимался вверх, на табло менялись номера этажей.
- Правда на девятом этаже обосновалась наркомафия, меняют деньги на порошок, - продолжил коридорный. - Но стреляют нечасто. Последний раз две недели назад. Иногда ниндзя пошалят, но они тихие, любят, чтобы от людей подальше. А маньяка с одиннадцатого, убивавшего курящих женщин, уже два дня как убили. Ещё иногда заглядывает сумасшедший, душащий голубых. Вы ведь не голубые?
- Конечно, нет!
- Это хорошо. А то бы он мог к вам заглянуть… КГБ с ЦРУ воевало, ресторан взорвали, но это когда было - уже две недели прошло. И профессора-маньяка с его погаными икс-лучами выселили. Жалобы были. А чаевые он хорошие давал, - глаза "боя" стали просительно-требовательные, и Лаврушин не нашёл ничего лучше, как протянуть ему стодолларовую купюру. Тот слегка обалдел от такой щедрости, но виду не подал. Он убедился, что эти гости - сумасшедшие.
Номер был с двумя спальнями, гостиной, телевизором, баром, огромной ванной. И обошёлся каких-то девятьсот долларов в сутки. Лаврушин не воспринимал бумажки, лежавшие в сумке, как деньги. Для денег их было слишком много.
- Девочки, мальчики? Не желаете? - напоследок осведомился бой.
- Не желаем.
- И правильно, - кивнул коридорный и удалился.
Друзья тщательнее осмотрели номер. Мебель была не просто старомодная, а старая, с шиком скрипучая, обитая красным, вытертым бархатом, золочёного дерева. Портьеры тяжёлыми складками спадали сверху.
Две сумки с несчётными деньгами устроились в большом сейфе в углу гостиной.
- Ляпота, - отметил Лаврушин.
- Сойдёт. Что делать будем?
- Жить будем. И ждать, пока на меня музыкальное вдохновение найдёт.
- А оно найдёт?
- Найдёт. Деньги есть… Сейчас передохнём. И в ресторан. Погуляем, как буржуи, - Лаврушин плюхнулся на маленький плюшевый диванчик в гостиной и прикрыл глаза.
Он и не заметил, как провалился в сон. Сон был тревожный и чуткий. Сначала. Но постепенно он засасывал всё глубже.
Лаврушин проснулся неожиданно резко.
В комнате было тихо. Безлюдно.
- Степан, - позвал он.
Никакого ответа.
Что-то тревожно изменилось в мире. Появилась некая хрустальная чёткость. Улица гудела внизу, но как-то отстранилась. Будто она была уже не важна. Самое главное происходило здесь, в этом номере.
В ванной шуршала вода.
- Плескается, - кивнул Лаврушин.
Но беспокойство не проходило. Он поднялся с диванчика. Потянулся. Голова была ясная. Не осталась и следа от усталости.
- Степан, - снова позвал Лаврушин.
Он пошёл к ванной. Положил ладонь на ручку.
- Ты там?
Молчание. Но кто-то там плескался.
Лаврушин нажал на дверь. Шагнул в наполненную липким паром ванную.
Под душем стояла девушка. Обнажённая. Прекрасная. Вода ласкала её изумительные бёдра, струилась по её полноватой, будто распухшей от переполнявшего желания груди. В незнакомке было что-то такое, что моментально поднимает давление… и всё остальное.
- Простите, - произнёс Лаврушин, делая шаг назад.
- Ах, дорогой, я так ждала тебя, - девушка шагнула ему навстречу.
Лаврушин застыл, не в силах пошевелиться.
- Ты так прекрасен.
Она провела ладонью по его груди, потеребила рубаху. Каждое её движение отдавалось сладкой истомой.
- Я тебя люблю, - она прижалась к нему влажным, в искрящихся каплях на упругой белой коже телом. Руки её обвили его шею.
- Я тебя обожаю, - зашептала она.
А руки стискивались на шее всё крепче.
Лаврушин отпрянул.
- Ну что же ты, приди ко мне, любимый.
Лицо её начало меняться, черты заострялись и становились отвратительными. Груди опадали мерзкими серыми складками.
Лаврушин прижался к кафелю, попытался оттолкнуть женщину.
- Нет!
- Да, дорогой.
Она взмахнула рукой, и грудь Лаврушина обожгло. Рубашка порвалась. Под ней выступила кровь.
- Да, - шептала она жарко, А лицо всё морщилось. Женщина, или кем она теперь являлась, злорадно осклабилось.
Скрюченная рука потянулась к горлу жертвы.
- А-а! - заорал Лаврушин…
- Э, проснись, - кто-то с такими словами теребил его за плечо.
Лаврушин приподнялся, встряхнул головой.
- Что это было?
- Ты заснул, - сказал Степан. - А во сне начал кричать.
- Приснилось, - Лаврушин потрогал пальцами виски. - Точно, приснилось.
Голова была ясная, свежая.
- А чего приснилось?
- Какая-то голая девка пыталась меня придушить.
Лаврушин потрогал грудь.
Рубашка была порвана. А на коже краснела свежая ранка, из которой сочилась кровь.
- Как это ты себя? - удивился Степан.
- А я ли?
- А кто ещё?
Лаврушин неопределённо пожал плечами. Слишком явственный был сон. Он готов был поклясться, что всё было наяву. Но против фактов не попрёшь. Действительно, сознание под гнётом обрушившегося на него вполне могло выкинуть какой-нибудь фортель. Надо беречь нервы. Бегать трусцой. И соблюдать диету. Тогда не будет во сне являться чёрте кто.
- Вот что, надо спокойно посидеть, поесть, успокоиться, - предложил Степан.
- Обеими руками за.
- Заказываем тебе новую рубашку. И идём в кабак.
* * *
- Поубивают же друг друга, - обеспокоенно произнёс Лаврушин.
- Сами разберутся, - Степан увлёк друга через холл, в котором, визжа "кия" так, что уши глохли, дрались два каратиста - один в чёрном, другой в белом кимоно.
"Кия!" - деревянная панель на стене вдребезги. "Кия!" - дверь проломлена пяткой. "Кия!" - поручни лестницы расколоты. "Кия, кия, кия!" - серия убийственных ударов по голове противника, впрочем, без какого-либо видимого эффекта. Молотили они друг друга дико, мощно и без единой капли крови.
- Больно им, - посочувствовал Лаврушин.
- Вряд ли. Это не наше дело, - Степан затащил друга в лифт.
Удивительные путешествия отучили его ввязываться в чужие дела на чужих планетах и в иных мирах. Он уже был не тем безрассудным Степаном, который тупо ввязывался во все конфликты и старался везде навести порядок. Со старыми привычками шансов прожить у него исчезающее малы, поэтому пришлось перестраиваться.
Ресторан располагался на втором этаже. С треском из его дверей вылетел тот же худой господин, которого выкидывали утром через стекло. Он поднялся. Отряхнулся. Дюжие официанты отряхнули руки.
- А поесть у вас можно? - опасливо спросил Лаврушин.
- Вне всякого сомнения, господа, - метрдотель во фраке поклонился, приглашая гостей проходить. - Это самое тихое заведение Нью-Йорка.
Это было старомодное заведение, с хрусталём, серебром, тяжёлыми бархатными портьерами и лепными потолками с золотом и мозаикой на античные темы. На помосте струнный оркестр негромко выводил Моцарта. Большинство столиков были заняты. За ними сидели чопорные дамы, строго одетые мужчины. В углу затесалась развязная парочка - моложавый атлет взгромоздил ноги в ковбойских сапогах на стол, а его подружка в джинсовом платье с оголёнными плечами сушила феном мокрые волосы, но внимания на них никто не обращал.
Друзья уселись за столик.
Блымс - кавалер в чёрном смокинге хлестнул даму в вечернем платье цветами по красивому и холодному лицу со словами: "Неверная, ты растоптала мою жизнь!"
- Вот гад, - подался было вперёд Лаврушин.
- Не лезь, - опять осадил его Степан. - У туземцев свои обычаи. Надо привыкать.
И они начали привыкать.
Буль - чопорная худая дама с прикрытыми норкой голыми плечами вылила своей подруге суп на голову, пылко воскликнув:
- Педро будет мой!
Один джентльмен выплеснул другому в лицо вино, добавив:
- Вы грязный негодяй! Но я разрушу ваши планы!
Облитый вином потянулся за пистолетом, но оружие отобрали его приятели.
Официант принёс черепаший суп, о котором Лаврушин мечтал с детства и который на пробу оказался обычным бульоном - наваристым, слегка специфичным на вкус.
- Дрянь какая-то, - Лаврушин отодвинул тарелку.
- Ничего, - Степан уже умял целую тарелку и вытер лицо салфеткой. - Сейчас устриц с лимоном принесут.
На столе появился омар и запылённая бутылка сухого вина. Официант разлил вино по хрустальным, искрящимся фужерам и удалился.
- Решусь нарушить ваше уединение, - с этими настойчиво произнесёнными словами к друзьям подсел высокий, красивый мужчина в глухо запахнутом синем плаще.
- Что вам угодно? - спросил Степан, крепче сжимая вилку. Он привык, что люди здесь или чокнутые, или опасные, или одновременно чокнутые и опасные, так что от них надо держаться подальше.
- Я займу немного времени.
Лаврушин посмотрел на незнакомца. Кого-то тот ему напоминал.
- Берлин! - воскликнул Лаврушин. - Вы были в Берлине!
- Я много где был.