- Рота, зарядить винтовки… Курок. На плечо! Шагом марш…
Дроздовцы направили стопы к Манычу. Вдоль северного берега реки наступал 4-й конный корпус генерала Шатилова. Правее, пыля по Царицынскому тракту, скакали кубанцы генерала Покровского. В тылу противника реяли аэропланы.
Тугой раскат грома озвучил орудийный залп. Манычская грязь в огне и грохоте поднялась чёрными, дымными столбами. Лопнула в небе шрапнель, надулись облачка разрывов.
Шатиловские части с ходу атаковали Бараниковскую переправу и овладели окопами - красные сдавались сотнями.
Горская дивизия полковника Гревса первой переправилась за Маныч, следом грузной трусцой устремился 3-й Офицерский. Колонны шли под залпами, шли не в ногу, без строя, теснясь друг к другу, тяжело звякая амуницией. Лица дроздовцев были темны, залиты потом, напряглись вилки жил на лбах, расстегнуты рубахи у ворота. Пулемёты красных стреляли по голове колонны, где шагал Авинов. Вдруг Кирилл почувствовал тупой удар по лицу. Непроизвольно схватился рукой - царапина. Пулемёты били вёрст с четырёх, на пределе, когда пули теряют силу на излёте.
- Во, едрёна-зелёна, - хмыкнул Исаев, - и пуля не берёт!
Полковник Жебрак поднялся на стременах и закричал Петерсу:
- Почему ваша рота идёт не в ногу?
Мимо пронёсся на "форде" генерал Дроздовский, мелькнуло его тонкое, гордое лицо, блеснуло пенсне. И тут же сорвался гром огня, пронёсся над клёпаными балками моста, обдал запахом сгоревшего кордита.
- В ногу, в ногу! - повысил голос Евгений Борисович. - Подсчитать ногу, рота! Раз-два! Раз-два!
И вот уже весь полк с силой отбивает ногу, всё твёрже, всё ровней.
Кирилл перешёл Маныч, в лицо пахнул запах сырой земли. Окопы!
По соседству, похлопывая стеком по пыльному сапогу, с травинкой в зубах, шагал невысокий, черноволосый, румяный капитан Иванов-Седьмой - простецкая армейщина.
- Коня, бгатец, - сказал он ординарцу, и тот подвёл… боевую клячу, старого, костлявого Росинанта.
Авинов не удержался.
- Капитан! - крикнул он. - Это какой же-с породы ваш резвый скакун?
- Дворняга хороших кровей! - хохотнул Петерс.
- Я быстгых коней не люблю, я не кавалегия, - ответил Иванов с достоинством и улыбнулся: - Я пехотный офицег!
- Господа офицеры! - бодро крикнул Жебрак. - За мной, в атаку! Ура! - и поскакал с ординарцами вперёд.
Вскочив на своего одра, капитан Иванов скомандовал, красуясь:
- Четвёгтая гота, с Богом, в атаку!
Дроздовцы одним ударом смяли красноармейцев - те дружно вбивали винтовки прикладами вверх в копаную землю, и поднимали руки, крича: "Мы мобилизованные!"
Кубанцы генерала Покровского заняли хутора Безуглова, части генералов Шатилова и Улагая подошли на две версты к станице Великокняжеской.
Неожиданно далеко вправо забухали орудия. Прискакал казак, крича, что со стороны Ельмута в охват правого фланга Добрармии подходят большие конные лавы противника - это спешил на выручку своим кавалерийский корпус "товарища" Думенко, двинутый усиленными переходами со станции Ремонтной.
Астраханская дивизия, потеряв убитыми и ранеными всех командиров полков, дрогнула под натиском красных, поддалась. Ряды астраханцев заколебались, заметались - и побежали.
Наперерез ослушникам и трусам стронулась, понеслась широким разливом Атаманская дивизия - атаманцы на скаку секли бежавших четырёххвостками.
Аэропланные отряды полковника Ткачёва бомбили кавалерию Думенки, щедро опорожняли целые ящики увесистых "стрелок", падавших с высоты - и протыкавших насквозь всадников вместе со скакунами.
- По кавалерии… пальба батальоном!
- Вторая рота, пли!
- Третья рота…
- Четвёгтая…
Двумя часами позже дроздовцы вошли в станицу.
- Ишь, как уделали, ироды… - проворчал Исаев, хмуро поглядывая на Великокняжескую, обрамлённую траурным кантом окопов, на пару церквушек, рябых от шрапнели, на перерытые воронками улицы, на пожарища, из чёрной гари которых вставали закопченные печи, будто памятники могильные. На площади торчали виселицы - это Врангель велел вздёрнуть мародёров из Горской дивизии. А ты не кради!
Станица была оставлена красными - Ворошилов с Егоровым поспешно отступали, уводя свои потрёпанные армии. Это был отчаянный драп вдоль железной дороги - тянувшийся рядом с путями тракт был сплошь забит брошенной артиллерией и обозами вперемешку с конскими и людскими трупами.
Засвистел припоздавший паровоз.
- Господа! - весело воскликнул Петерс. - Подарки везут!
На платформах длинного состава, приткнувшись капот к капоту, стояли новенькие грузовики "фиат". Их ёмкие кузова были прикрыты парусиновыми тентами.
- Да сколько их… - протянул поручик Петров, прозванный Медведем.
- Всем хватит, ещё и останется!
Перебивая паровозное пыхтенье взрыкиваньем, "фиаты" съезжали по трапам и выстраивались в колонны.
- Господа офицеры, по машинам! - отдал полковник Жебрак новую для него команду.
Дроздовцы с довольным хохотом полезли в кузова, рассаживаясь вдоль высоких бортов.
- Трогай!
Кириллу не сиделось. Он встал за кабиной, цепляясь за борт, и глядел на пыльный тракт. На мир. На войну.
Тысячные толпы пленных тянулись по обочинам дороги. В изодранных рубахах, босые, с измождёнными, землистого цвета лицами, они медленно брели на юг. Пленных почти не охраняли, пара казаков гнала по две-три тысячи красноармейцев, слабых и больных людей. Бывало, они падали тут же на пыльном тракте и оставались лежать, безропотно ожидая смерти.
- Никак тифозные, - нахмурился Кузьмич. - Едрёна-зелёна…
Вёрст через пять диагноз Исаева подтвердился - маленькая станция была сплошь забита ранеными, больными, мёртвыми и умиравшими. Лишённые ухода тифозные бродили по разъезду, ища хлеба и воды, шатались, падали, долго поднимались на четвереньки или теряли сознание, окончательно выбившись из сил.
- Слеза-ай! - донёсся до Кирилла знакомый голос. - Пгиехали…
Дроздовцы молча спрыгивали на землю - жуть брала даже бывалых.
Заглянув в железнодорожную будку, Авинов обнаружил там восемь человек.
- Какого полка? - громко спросил он.
Семеро не ответили, были мертвы. Восьмой доживал последний день - он лежал на полу, используя вместо подушки труп соседа, и тискал облезшую, худую собаку. Та тихонько повизгивала, облизывая щетинистый подбородок нечаянного хозяина.
У Кирилла мурашки пошли по телу. Сыпной тиф посвирепствовал вволю - серая вошь победила Красную армию.
- А чего ж… - хмуро бурчал денщик. - Коли ни порядку у них, ничего… Чай, и баньку не истопят против хворобы-то!
- Да уж… - поддакнул штабс-капитан.
Особые отряды генерала Покровского принялись очищать станцию от больных и мёртвых - пленные не успевали откатывать ручные вагонетки со сложенными на них мертвецами, окоченевшими в разнообразных позах.
- К песчаным карьерам, товарищи! - бодро восклицал бывший комбат. - Валим всех туда!
Здоровые красноармейцы, уже остриженные наголо и отмытые, выстроились на перроне. Капитан Иванов медленно прохаживался перед строем, озабоченно поглаживая самый кончик острой чёрной бородки. Военнопленные со страхом, исподлобья глядели на белого офицера.
Остановившись перед рослым парнем, капитан спросил вполголоса:
- Кто таков? Какой губегнии?
На простом солдатском лице, скуластом и курносом, отразилось смятение.
- Орловские мы, - глухо ответил парень. - Митрием крещён.
- Дегевенский?
- С хутора Кастырин.
- И хогоша землица на хутоге?
- Да родит пока…
- И баба есть?
- А то!
Лицо красноармейца посветлело.
- Стагики живы хоть?
- Они у меня крепкие! - Солдат белозубо улыбнулся.
Капитан Иванов коснулся стеком его плеча и сказал:
- В четвёгтую, бгатец, готу.
Авинов только головой покачал: их полк не зря звался Офицерским - в каждой роте числилось не менее полусотни "их благородий" и "высокоблагородий", одна четвёртая сплошь из солдатни. И ведь ни единого перебежчика! Народ у Иванова всё был - добры молодцы, здоровенщина. Вот и этого Митрия скоро откормят, лосниться будет, морду отъест. И ведь строг капитан, и лапа у него железная, а солдаты любят своего командира, чтут за праведную простоту и живут с ним дружной солдатской семейкой.
- Ваш-сок-родь! - лихо козырнул Кузьмич, брякая "полным бантом". - Извольте до баньки пройтить - истопил, как полагается!
- Вот это здорово! - обрадовался Кирилл и окликнул Петерса: - Евгений Борисович! Попариться не желаете-с?
Долго уламывать капитана не пришлось - за ним водилась исключительная страсть к омовениям, а его Ларин таскал не только табаки, но и заштопанный коврик, на котором Петерс принимал водные процедуры.
- А тиф не подцепим? - прищурился Евгений Борисович, подначивая Исаева.
- Да ни в жисть! - обиженно прогудел денщик. - Я такого жару напустил - ни одна вша не выдюжит!..
3
Станция Ремонтная - хутора бр. Михайликовых.
В степи верилось, что Земля - плоская. Безлюдная, покрытая ковылём, проблескивавшая солончаками равнина была совершенно пустынна. Кирпичные зданьица полустанка торчали одиноко и неприкаянно.
Зато станция Ремонтная кишела жизнью - врачи и сёстры милосердия наскоро приспосабливали пакгаузы под лазареты, а пехота охраняла брошенные красными запасы - оружия, боеприпасов, медикаментов, обуви вперемешку с мануфактурой, посудой, мебелью, галантереей и хрусталём. Железнодорожный путь на двадцать с лишним вёрст был забит сплошной лентой эшелонов.
Пыхая паром, тяжело прокатился поезд главкома Врангеля. Засвистел маневровый паровозик…
Кирилл довольно потянулся. Красный, распаренный после баньки, он чувствовал себя освежённым. Вечерело, но спать не хотелось.
- Эфенди?
Авинов закаменел. Вкрадчивый голос за спиною был тих, боязлив даже, но прозвучал как труба Страшного суда.
Придав лицу спокойное выражение, Кирилл обернулся. На него смотрел остролицый типчик еврейской наружности в летнем белом кителе. Рафаил Курган?..
Встретив взгляд Кирилла, Курган искательно улыбнулся и коснулся мятой кепки, словно отдавая честь.
- "Фоля"? - холодно осведомился штабс-капитан.
- Ви таки немножечко правы, - залучился курьер, но тут же сделался серьёзен. - Я имею вам сказать пару слов. Не будем об этом говорить громко, но до мине пришли восьмеро наших, с них убиты пять! Что вы скажете на это несчастье? Это же кошмар! Белые вернули то, шо не надо, - полицию!
- А я тут при чём? - по-прежнему холодно спросил Авинов.
- Так будьте известны, - с жаром сказал "Фоля", - что через них я остался без грошей и до вас пришёл пустой, как карман босяка! Наши люди принесли до мине камушки, но они все у гадской полиции!
- И зачем ты мне нужен пустой? - неприятно улыбнулся Кирилл.
- Слушайте сюда, - приглушил голос Курган. - Вас ждут на Ортчк, тут недалеко, на хуторе братьев Михайликовых, где был совхоз.
- Кто ждёт?
- Осман Жиллер - и чемодан "романовских"!
- Ладно, - буркнул штабс-капитан. - Исчезни!
"Фоля", смешно припрыгивая, удалился. А Кирилл задумался. Деньги ему не требовались, но это - ему! Юрковский же за копейку удавится…
Поискав глазами Исаева, Авинов сразу обнаружил искомого - смекалистый чалдон бдил неподалёку с карабином в руке.
- Кузьмич!
- Туточки я.
Введя денщика в курс дела, Кирилл сказал:
- Ты пока седлай, а я у Петерса отпрошусь…
Хутора братьев Михайликовых и Пишванова были зимовниками донских коннозаводчиков, просто дышавшие богатством до революции, а теперь… А теперь дома стояли с вырванными дверьми и битыми окнами. Соломенные и камышовые кровли амбаров были растасканы, жатки да молотилки ржавели, изломанные с варварской удалью. Деревья в саду сохли, обломанные и обглоданные конями. По всей степи вздувались трупы лошадиные, коровьи, овечьи… Рябившие вокруг солёные бочаги были завалены смердевшей падалью.
Авинов пустил гнедого шагом, обшаривая взглядом мрачные развалины. "Ортчк! - вспомнилось ему. - Подходящее название…"
- Давай в конюшню, - тихо сказал Кирилл.
Исаев, восседавший на вороном, кивнул, направляя мерина к длинному приземистому сооружению с проваленной крышей.
Привязав коня у сухой поилки, Авинов двинулся к господскому дому. Кузьмич, с винчестером в руках, занял позицию на углу.
Было очень тихо, только калитка поскрипывала, качаясь на одной петле. Забора не осталось, главное на костры извели, а дверь - вот она…
- Жиллер! - крикнул штабс-капитан и прислушался.
Где-то в доме заскрипело стекло под сапогом. Исаев пальцем показал на второй этаж, растерзанный шрапнелью, и отошёл к конюшне, чтобы держать под прицелом все входы и выходы.
- Жиллер! - рявкнул Авинов. - Долго я тебя буду звать?
Держа руку на парабеллуме, он сдвинулся в сторону, чтобы не стоять на линии огня. В дверном проёме замаячила тень, и вот явил себя долговязый парниша. В стоптанных и сроду не чищеных сапогах, в суконном бушлате и картузе с треснувшим козырьком, он выглядел как типичный мешочник.
- Ну я - Жиллер, - выцедил парниша. - И чё?..
- "Фоля" передал, что ты кой-чего припас для меня, - усмехнулся Кирилл. - Я - Эфенди!
- Да ну? - восхитился Жиллер, тут же оскалившись: - Пароль!
Этого штабс-капитан не ожидал.
- Чёрта лысого, а не пароль! - выпалил он. - Тебе что, повылазило?
Тут с крыши завопили:
- Осман, это беляки! Тикаем!
Жиллер согнул ноги в коленях, будто вприсядку собравшись пуститься, и выхватил маузер, тут же спустив курок. Поспешил - и промазал, а вот Авинов не истратил патрон зря - пуля вошла Осману в лоб, сшибая картуз.
Трижды выстрелил наган, целясь в Исаева. Винчестер грохнул один раз, и стрелок, ломая расщепленные доски, выпал со второго этажа, роняя на лету оружие и студенческую фуражку.
Штабс-капитан сделал знак ординарцу - обходи справа. Кузьмич кивнул и скрадом двинулся к дому. Авинов поднялся на крыльцо, шагнул в коридор, вонявший мочой. В комнатах царил разгром - прелестный натюрморт, изображавший букет сирени в кувшине, валялся на полу, служа подносом для кучи дерьма; драгоценные тома в кожаных переплётах были разбросаны повсюду, рваные и затоптанные; стены исписаны заборными откровениями… Чушатник. "Обезьянник", - поправил себя Кирилл.
Выйдя в коридор, он вскинул пистолет, завидя согбенный силуэт, но тут же выдохнул с облегчением - то был Исаев.
- Ваш-бродь, нашёл!
Авинов поспешил навстречу, хрупая осколками стекла. Кузьмич гордо показал обтерханный фанерный чемоданчик. Щёлкнул замочек.
- Ого, сколько тут…
Царские ассигнации лежали пухлыми неаккуратными пачками. По России ходили и "керенки", и совзнаки, но "романовские" котировались выше всяких новоделов. Ирония судьбы: империя рухнула, а её деньги ценились по-прежнему.
- Надо? - спросил Кирилл. - Бери.
- Дык, ёлы-палы… - растерянно проговорил Исаев, сдвигая кубанку на затылок. - На войне деньга без надобности, всё и так твоё… А опосля мы другие напечатаем!
Авинов кивнул.
- Спички есть? - поинтересовался он.
- Имеются.
- Поджигай.
- Деньгу?
- Дом!
Двух вязок камыша хватило, чтобы занялось крыльцо. Просушенные солнцем доски горели весело, огонь с жадностью пожирал дом-развалину, забираясь на второй этаж, обнимая строение щупальцами пламени. Жаркие клубы воздуха закручивались кверху, унося головешки и пепел.
- А "Фоля" хитёр… - покачал головой Исаев. - Видать, камушки-то спёр, а товаришшей завалил, штоб не делиться. И вас на смерть послал, без пароля-то. Ан не вышло!
- Похоже, прав ты, Кузьмич, - согласился Кирилл.
- Эх, найти бы эту жидовскую морду!
- Ладно, поскакали, а то поздно уже…
И два всадника порысили в степь. Поначалу они выделялись над тёмною плоскостью Задонья, а после слились с густым сумраком.
…Поезд сбросил ход, медленно проезжая станцию, покуда не заскрипел тормозами, замирая на полустанке.
- А почему стоим? - разнёсся по вагону недовольный голос. После гула и перестука колёс человеческая речь слышалась особенно ясно.
- Блиндированный пропускаем, - отозвался кто-то с другого конца вагона.
Авинов приник к окну. На запасных путях стояли брошенные противником составы. Длинный ряд теплушек санитарного поезда был сплошь наполнен умершими. Один из эшелонов, гружённый боеприпасами, сгорел, и снаряды повзрывались - чернел длинный ряд искорёженных остовов, а далеко кругом разбросаны были обезображенные трупы, птичья пожива…
Плавно, мощно накатил гул - махина тяжёлого бронепоезда проследовала на север. Мелькали площадки с шестидюймовками Канэ и гаубицами Шнейдера. На стенках броневагонов белым по серому было выведено: "Иоанн Калита".
Гул стих, удаляясь, пропала дрожь - и тут же залязгали буфера, встряхивая вагоны. Поезд покатил дальше. На войну.
Глава 5
"КРАСНЫЙ ВЕРДЕН"
Газета "Русский курьер":
Царицын архиважен для большевиков - это их ворота на Юг, к хлебу и нефти. Поэтому Ленин приказал удержать город на Волге любой ценой, хотя Советская власть и довела его до ужасного состояния. Всё мало-мальски интеллигентное население истреблено, магазинов и лавок не существует. Зимой в городе свирепствовали страшные эпидемии, смертность была огромной, умерших не успевали хоронить - 12 000 трупов свалили в овраг у городской тюрьмы. С весною мёртвые тела стали разлагаться, зловоние стояло на несколько вёрст кругом…
На окончание Петрова поста Добрармия вышла к Царицыну, подступила к Кривомузгинскому укрепрайону. Он окружал город подковою, концы которой упирались в Волгу. Три линии обороны опоясывали Царицын. Окопы были усилены колючей проволокой в пять колов и пулемётными гнёздами.
В двух верстах к северу затемнелись лавы красных, глухие раскаты орудий словно предвещали грозу.
Заработали, загрохотали белогвардейские пушки. Генерал Врангель объехал фронт полков на заляпанном "форде", приказав снять чехлы и распустить знамёна, а всем полковым хорам - играть марши своих частей.