- Любишь ты свою внучку, бабушка, - улыбнулся молодой император. - А я краем уха слышал, что от любви люди иногда глупеют. Ну хорошо, придушит Катю кто-то из твоих подручных - не спорю, дело не такое уж трудное. А дальше что будет, ты подумала? Подожди немного, я тебе кое-чего покажу.
Новицкий вышел, но вскоре вернулся и развернул перед бабкой холст.
- Это портрет Екатерины Долгоруковой работы художника Вишнякова, ныне он в Москве. Где именно и чем занимается - не знаю. Дальше объяснять или сама догадаешься? На всякий случай, пожалуй, объясню. Итак, про художника надо узнать все. Далее он или кто-то еще должен написать портрет, почти неотличимый от этого. То есть каждый, кто видел старый вариант данной картины, при виде нового должен самое большее вяло упрекнуть себя в не очень хорошей зрительной памяти - мол, раньше вроде портрет казался более похожим на оригинал. Но это, разумеется, не все. Те, кто до того видели не портрет, а саму Долгорукову, должны решить, что художник очень хотел ей польстить, из-за чего сходство получилось довольно относительным. И, наконец, те, кто видел Анюту в роли беглой княжны, просто обязаны восхититься - насколько она похорошела за те годы, что прошли с момента написания портрета. Вот когда такое полотно будет готово, мы его повесим хоть и не на самом виду, но все же в каком-нибудь довольно часто посещаемом месте, а старый вариант сожжем.
Убедившись, что Анастасия Ивановна поняла суть задания, император продолжил:
- Разумеется, надо выяснить, не писались ли с Кати еще какие-нибудь портреты. А относительно ее судьбы торопиться не будем. С образованными людьми у нас совсем плохо, и будет как-то не по-хозяйски не попытаться приспособить ее к делу. В общем, княжне нужно предложить забыть, что ее когда-то звали Екатерина Долгорукова, и начать новую жизнь. Коли согласится - оказать всю необходимую поддержку для начала карьеры. Откажется - вот только тогда можно будет ее убирать, но не раньше.
С тех пор прошло не так уж много времени, но теперь в Польше работала самая настоящая, без всяких кавычек российская резидентура.
Вообще-то имелась еще одна, и более старшая по возрасту. Однако у нее не было ни такого финансирования, как у варшавской, ни радиостанции, ни полного штата специалистов. До лета тридцать первого года она имела только руководителя, а с августа появилась еще и стратегическая задача.
Как уже говорилось, Сергей еще в двадцать первом веке знал, за кого вышли замуж три дочери Миниха и где служит его сын. Так вот, Сергей Христофорович Миних был сотрудником российской дипломатической миссии в Париже, а с конца двадцать девятого года - ее фактическим руководителем.
Однако первое время в восемнадцатом веке императору было не до чьих-то там сыновей и даже не до Франции. Тут самому бы на троне усидеть! А потом взять в руки реальную власть, что тоже оказалось непросто. Но все это получилось, и молодой царь начал планомерно расширять сферу своих интересов.
В числе прочего в Россию был вызван младший Миних. Причем он должен был делать вид, будто отправился туда самовольно, повидать отца и попросить у него денег, ибо миссия, мягко говоря, слегка поиздержалась.
Деньги от отца он получил, а кроме них - выговор от императора за самовольное оставление поста - во всяком случае, так думали все, кто был в курсе его появления в Санкт-Петербурге. На самом деле имели место несколько плодотворных бесед, да и денег Сергею Христофоровичу было дадено заметно больше, чем это считалось. Причем не столько отцом, сколько императором. Слухи же про выговор и прочее старательно распускал Василий Нулин со своими подчиненными. Кстати, то, что старший Миних остался в Питере, а не вернулся в Москву с царской свитой, было представлено как хоть небольшую, но все-таки опалу фельдмаршала. Реально же он с разрешения императора собирался ускорить постройку парового корабля, ибо Нартов обещал закончить двигатель для него уже к следующему лету.
А младшему Миниху была поставлена конкретная задача - начинать подготовку к снабжению французского короля достаточным количеством любовниц.
Молодой Людовик Пятнадцатый, которому сейчас шел двадцать второй год, почти во всех отношениях был серой и ничем не выделяющейся личностью, лишенной каких-либо талантов, но слово "почти" тут оказалось не зря. Один талант у короля все-таки имелся. Он был выдающимся кобелем, причем общая хилость его организма на потенции если и сказывалась, то исключительно в положительную сторону.
Первое время он буквально не слезал со своей жены, Марии Лещинской, на которой его женили, когда ему было пятнадцать лет, заделывая ей по ребенку в год. Однако у той были три особенности. Первая состояла в том, что королева, будучи глубоко религиозной, переставала допускать Людовика до своего царственного тела, только-только забеременев. Вторая же была связана с ее внешностью - на фоне этой коровы даже настоящая Екатерина Долгорукова могла показаться ослепительной красавицей. Третья - Лещинская была на семь лет старше своего мужа, причем уже после четвертых родов выглядела так, будто была старше на все двадцать пять. В силу каковых причин король уже начал погуливать налево - правда, пока не очень интенсивно и не попадая под полное влияние своих любовниц.
Вот, значит, русский император и решил помочь своему французскому коллеге в данном вопросе. В конце концов, многие сходились во мнении, что русские женщины - самые красивые в Европе. Во исполнение чего младший Миних вскоре должен был получить помощника - Платону Воскобойникову сразу после поправки слегка пошатнувшегося здоровья предстоял путь в Париж. А Елизавета приняла новую партию будущих фрейлин, теперь уже в количестве дюжины девушек, коих следовало обучить всему, что может понадобиться знатной даме при французском дворе. Ну, а ближе к делу или вскроется какой-нибудь заговор, или император просто начнет борьбу с коррупцией, и из дикой в России в цивилизованную Францию табунами побегут всякие княгини с баронессами - якобы жены и дочери попавших под раздачу чиновников.
Впрочем, молодой царь не исключал и другого варианта, если вдруг какая-нибудь ученица окажется настолько способной, что сможет скрыть свое российское происхождение. Тогда Сергей Миних должен заранее подыскать ей мужа, чтобы она смогла путем брака легализоваться и приобрести дворянство. Как маркиза Помпадур, которая изначально была никакой не дворянкой, а дочерью разорившегося мелкого спекулянта. Однако она смогла удачно выйти замуж и стать уже не Жанной Пуассон, а мадам д" Этиоль, что дало ей возможность посещать королевские балы.
Кстати, король при всей своей кобелиной сущности в душе был натуральным подкаблучником. По каковой причине от фаворитки требовалось всего лишь время от времени закрывать глаза на измены своего царственного любовника, и она могла вертеть им, как хотела. Это знали все фаворитки и по мере сил старались использовать. То есть подкладывали королю заранее отобранных девиц, не дожидаясь, пока он начнет искать их сам. Помпадур вообще довела эту систему до совершенства, основав специальную школу-интернат для юных девиц, желающих скрасить королю ночку-другую.
Так вот, Новицкий считал, что его Лиза справится с подобной задачей ничуть не хуже. Учитывая же, что она начнет преподавательскую деятельность на пятнадцать лет раньше, Помпадурше вообще мало что светит - все места будут заранее заняты ученицами цесаревны.
Беседа с ней уже была, Елизавета отлично поняла как то, что именно от нее требуется, так и то, что болтать об этом нельзя ни с кем и никогда, ибо иначе ей в лучшем случае придется на своем опыте узнать, насколько Охотск дальше от Москвы, чем Санкт-Петербург. В общем, Лиза согласилась, но тут же грустно сообщила, что в Ново-Преображенском дворце не так уж много свободного места. Сергей предполагал нечто подобное и немедленно подарил тетке оставшийся ему от Голицына дворец на Тверской. Теперь она жила там, а старое место ее московского жительства стало Институтом благородных девиц.
Ведь никто в мире, кроме Новицкого, еще не знал, какую роль скоро начнут играть не только во Франции, но и Европе фаворитки короля Людовика Пятнадцатого! И Сергей не собирался давать таким знаниям пропадать втуне. Пусть роли останутся как были, тут ничего менять не надо. А вот актрисы должны играть их не на основе своих собственных импровизаций, это ни чему. Пьесы для них будут заранее, вдумчиво, а то и вдохновенно написаны в Лефортовском дворце.
Глава 17
За день до Рождества в табели о рангах Российской империи заполнились три до того пустующих графы - первый, седьмой и десятый ряды третьей колонки. Во-первых, появился придворный чин первого класса - имиджмейстер. Вообще-то Новицкий знал, что это слово в двадцать первом веке будет писаться немного не так, но это его не очень волновало. Мало ли что там было в будущем! Если все копировать, то здесь в конце концов станет еще хуже, чем там, ибо копия почти всегда получается хуже оригинала. А сейчас многие придворные должности кончаются на "мейстер", вот пусть и эта не выделяется.
Понятное дело, что новый чин вводился не для того, чтобы оставаться не занятым, и сразу после оглашения указа о его ведении был обнародован еще один, где этим самым имиджмейстером назначалась ее высочество цесаревна Елизавета Петровна. Как следовало из названия чина, обязанности его носителя заключались в формировании и поддержании положительного имиджа империи и императора как внутри страны, так и за ее рубежами. Сергей не был уверен, что это первый в мире пример официального занятия женщиной столь высокой должности, но про Россию он знал точно.
Во-вторых, не остался неохваченным Федор Ершов - отныне императорский особоуполномочнный становился придворным чином седьмого класса, то есть равным надворному советнику или капитану лейб-гвардии. В его обязанности входило проведение так называемых выездных заседаний по примеру того, что весной было устроено в Славяно-греко-латинской академии, и руководство штатом просто уполномоченных, без приставки "особо" спереди. Эти были набраны из его знакомых по кулачным боям на льду Москвы-реки, они получали десятый класс.
Сергей заранее сообщил цесаревне о ее грядущем назначении. Что такое имидж, она поняла сразу, по-родственному расцеловала своего Петеньку, заверила, что он может не беспокоиться - его Лиза обязательно справится. После чего поинтересовалась окладом и, услышав, что он будет составлять триста рублей в месяц плюс квартальная премия, не считая разовых за выполнение отдельных заданий, осталась вполне удовлетворенной - ведь она уже получала сто пятьдесят как директор Института благородных девиц. Теперь организация и проведение всяких балов и прочих сборищ ложились на нее, потому как даже предыдущий Петр Второй их откровенно не любил, а нынешний в этом вопросе еще и слегка превосходил своего предшественника.
- Мундир себе не забудь придумать, - предупредил император.
- Э… это как?
- Вообще-то тебе виднее, главное - чтоб было красиво и внушительно. Например, верх как у мундира действительного тайного советника первого класса, только с короткими рукавами и декольте, а низ как у тебя сейчас, только, пожалуй, дюймов на семь-восемь короче, чтобы юбка пол не подметала. И, как мне кажется, к мундиру лучше подойдут сапожки, нежели туфли.
- И шляпу как у тебя, только со страусиными перьями, - продолжила формирование образа цесаревна. - Жаль, что придворным шпага не положена.
- Я тебе небольшой итальянский пистолет подарю, - вспомнил император про двуствольную остермановскую игрушку. - Будешь носить его спереди-слева на широком ремне, он заодно еще и выгодно подчеркнет талию. Ты же вроде неплохо стреляешь? Вот и замечательно, может, и пригодится когда по прямому назначению, а не просто как украшение.
Вообще-то в словах молодого царя содержалась небольшая двусмысленность, которую цесаревна не заметила, ибо не обладала всей полнотой информации. Дело было в том, что Остерман приобрел пистолет в основном с целью застрелиться, если обстоятельства сложатся совсем безнадежно. Однако они до такого не дошли. Потом Андрей Иванович попытался подарить оружие своему царственному ученику, но тот его не взял - по планам Новицкого пистолет еще должен был оставаться у Остермана. Однако после смерти фельдмаршала Голицына Новицкий напомнил о попытке подарить итальянскую игрушку и прямо сказал, что теперь он отказываться не будет.
- А то вдруг еще убьешься, кто мне тогда будет аналитические обзоры писать? - пояснил император. - Миних то ли не хочет, то ли и вовсе не умеет.
- Государь, да что же такое ты про меня подозреваешь, с чего мне стреляться, - всполошился Остерман, подавая молодому царю свое оружие.
- Вот и правильно, ни к чему это, - кивнул тот, убедившись, что пистолет не заряжен. - Но все равно мне было как-то за тебя боязно. Больно ты человек горячий - вон как весной Ушакова с Дмитрием Голицыным ухлопал, я толком даже удивиться не успел. Так что большое спасибо за подарок, и продолжай работать над второй частью обзора возможных путей развития внешней политики Турции. Первая получилась просто отлично, за это тебе отдельная благодарность.
Разумеется, кто-то может подумать, что, так возвышая свою тетку, молодой царь дает ей дополнительные возможности для занятия престола. Однако Новицкий был все же не какой-то там кто-то, он уже почти два года являлся императором и знал, что на самом деле никакого облегчения пути к трону тут нет. Работает очень простая закономерность - чем более человек на виду и чем больше у него подчиненных, тем проще держать под наблюдением каждый его шаг.
Кстати, Елизавета тоже это понимала. Пока она пребывала в опале и сидела в Сарском, у нее еще была возможность что-то сделать тайно, но сейчас ничего подобного уже нет. Петенька знает даже, о чем они говорили с Фридрихом во время свиданий, хотя никаких свидетелей при этом вроде не было. Впрочем, император нисколько не ревновал. Он с интересом выслушал рассказ Елизаветы о развитии их отношений, которые, впрочем, еще не дошли до главного, похвалил цесаревну за отсутствие ненужной спешки, а потом поинтересовался:
- Лиза, а как ты смотришь на перспективу со временем стать прусской королевой?
- Так ведь это не Фридрих решает… - немного растерялась Елизавета.
- Правильно, решать будет прусский король, но вроде есть возможность сделать так, чтобы он прислушался к мнению русского императора. В общем, подумай. Мне кажется, что союз России с Пруссией принесет пользу обеим странам. И тебе лично тоже, потому как Фридрих скуповат, а его страна не очень богата. Но если ты сможешь в нужные моменты осторожно подправлять ее политику, то с деньгами у тебя, ясное дело, никаких трудностей не будет. Кроме разве что приятных - типа, а куда их столько девать-то?
Таким образом, теоретически перед цесаревной теперь открывались дороги к двум тронам - на ее выбор. Путь к прусскому был непрост и никто не гарантировал удачи, но зато практически безопасен. И, двигаясь по нему, можно будет опираться на всемерную поддержку Петра, а цесаревна уже знала, что это много значит. Русский же трон… молодая женщина непроизвольно вздрогнула. Нет уж, она не самоубийца, чтобы так рисковать. Как бы, не говоря этого прямо, еще раз показать Пете свою лояльность?
Повинуясь внезапному озарению, Елизавета, запинаясь от волнения, рассказала Петру и про приворот, и про недавний отворот, после чего замерла, удивляясь собственной смелости.
- Ты молодец, - улыбнулся император, ничуть не обидевшись. - В конце концов, эти полтора года были самым хорошим временем в моей жизни. Может, потом будут и лучше, но пока дела обстоят именно так. А то, что получилось оно с чьей-то там помощью - какая разница? Все равно я тебе благодарен. Но все же адресок этой бабушки ты мне на всякий случай дай. Да не волнуйся, Елену ко мне привораживать не нужно, у нас и так все хорошо, она даже поправилась немного. Отвораживать - тем более. Мне эта ведунья для других дел пригодится.
Новицкий был действительно благодарен цесаревне за ее признание. Теперь, даже если она и узнает, что бабка Настасья бывает в Лефортовском дворце, никакого удивления это у нее не вызовет. А то ведь лень было придумывать какие-то варианты прикрытия на случай подобного прокола! Отныне же это становится ненужным.
Высказавшись, император внимательно наблюдал за своей теткой - вот, кажется, она хотела заикнуться о том, что бабку неплохо было бы нацелить на Фридриха, однако быстро передумала. Помнит, небось, граничные условия приворота, и долгие годы беспросветной моногамии девушку не привлекают. Ладно, это ее дело, пусть гуляет на здоровье, лишь бы дело не страдало.
В начале января тысяча семьсот тридцать второго года известный целитель Шенда Кристодемус получил сразу два письма. Первое пришло из Берлина, от генерала Альберта Докума, в настоящее время одного из приближенных прусского короля. В своем письме генерал выражал беспокойство о состоянии здоровья своего сюзерена, которое за последний год заметно ухудшилось. Приступы сильного возбуждения, переходящего в настоящее бешенство, посещают его величество чаще, чем раньше, они стали более продолжительными, а поводы для них измельчали. Кроме того, на лице и теле монарха выступила красная сыпь, ранее почти незаметная. Генерал спрашивал целителя, не собирается ли тот в ближайшее время посетить Берлин, и в случае согласия гарантировал достойную оплату.
Вообще-то поначалу Кристодемус туда совсем не собирался - несмотря на то, что деньги ему обещал не король, чья феноменальная скупость давно стала притчей во языцех по всей Европе. Однако достойная оплата в устах прусского генерала скорее всего тоже означала рублей триста, максимум триста пятьдесят, что, понятное дело, было просто смехотворно. Да и болезнь, коей страдал его величество Фридрих Вильгельм, была известна Кристодемусу, хоть он и не встречался с королем. Шенда считал ее неизлечимой и сильно сомневался, что тут поможет даже такое непревзойденное средство, как керосин.
Но такие настроения у целителя продолжались недолго, ибо на следующий день пришло письмо от императора, после чего мнение Шенды относительно посещения Пруссии решительно изменилось. В конце концов, это же не Франция, где его арестовали бы сразу после пересечения границы. И не Дания, где почти наверняка произошло бы то же самое, только не сразу. Деньги же теперь гарантировал русский царь, а в его исполнении понятие "достойная оплата" означало совсем другие цифры, нежели могли предложить хоть десять прусских генералов разом. Хотя, конечно, и их копейки тоже лишними не будут.
Петр не просто предложил подлечить прусского короля. Он сообщил, что его болезнь называется "порфирия", перечислил симптомы и пояснил, какая диета сможет принести облегчение больному. Кроме того, ему следовало по возможности избегать влияния прямых солнечных лучей. Не забыл царь и про керосин. Фридриху Вильгельму, как только ему захочется побить кого-нибудь своей палкой, следовало быстро употребить внутрь чайную ложечку чудодейственного лекарства, после чего подождать две с половиной минуты, пока снадобье усвоится. Мол, это должно сильно помочь.