Саня и впрямь был сродни выдворенному на улицу псу. Поникший, ссутулившийся, он шел, задумчиво глядя себе под ноги, и едва не споткнулся о перегородившего ему путь Цезаря. Егор что-то сказал ему на ухо и кивнул в сторону Дениса, прятавшегося в кустах. Денис ожидал, что Саня сейчас обрадуется, удивится и бросится к нему, но у Сани на лице отобразился испуг, затем он выдавил вымученную улыбку и подошел к закачавшимся веткам сирени.
– Здорово, дружище, – шепнул Денис. У него было ощущение, что они с Саней не виделись не меньше месяца.
– Привет, Дэн.
– А ты чего так рано из Сколково вернулся?
– Да так… не понравилось.
– Надеюсь, это не из-за меня?
– Ну что ты! Вообще-то, когда ты исчез, шуму много было. Меня тоже, конечно, поспрашивали, потом отстали. А что там одному делать? Вот я и уехал.
Денис прекрасно знал своего друга. И сейчас его не покидало ощущение, что Саня чего-то недоговаривает.
– А ты не знаешь, из-за чего шум? Не из-за выбитого окна, надеюсь?
– Нет. Еврей тот, Иван Степанович, что-то орал про то, будто ты какую-то его программу сорвал. Да ничего особенного, пошумели и забыли.
– Ничего себе забыли! Еще как ищут!
– Правда? Я ничего не знаю. – Саня затравленно оглянулся и спросил: – А что там с тобой делали? Ну, в Сколково?
– Не помню. Я под наркозом был.
– Да? Ну да ладно, чего ты тут прячешься? Пошли домой.
Денис недоверчиво посмотрел Сане в лицо. Неужели он ничего не знает о засаде или о том, что находится в розыске? Он не стал ничего объяснять и беззаботно ответил:
– Нет. У меня сейчас свидание. Переоденусь и поеду.
– Правда? А кто такая? Я ее знаю? Где живет?
– Нет, не знаешь.
– Денис, возьми и меня! Может, у нее подруга есть?
– Нет, Санек, не возьму. Здесь мне помощник не нужен. А вот деньжат я бы у тебя перехватил. Ты как, не богат? Деньжат дашь?
– Да-да, конечно. – Саня суетливо полез в карман и ткнул в руку Денису скомканную жменю купюр.
– Зачем так много?
– Ничего-ничего, бери! Я расчетные получил в части. У меня есть. А ты когда за расчетом собираешься? Морозов про тебя спрашивал.
Денис уже и забыть успел, что за ним в части долг. События последних дней выбили его из колеи, напрочь переключив на размышления об осажденном Кенигсберге вместо мыслей о расчете и обходном листе.
– Попозже. Завтра с утра в Национальную библиотеку на Невском собираюсь. Я там записан. Хочу кое-какую литературу полистать. А дальше видно будет.
– Да? Я тогда пойду. Удачи тебе.
Денис удивленно посмотрел в спину удаляющемуся Сане. Что с ним? Таким он его еще не видел. Всякое случалось – и ссорились, и не разговаривать могли друг с другом несколько дней. Но все это было не то. А сейчас Саня будто сторонился его. Обычно они всё говорили друг другу в лоб, а тут и невооруженным глазом было видно, что Саня затаил на него обиду и упорно о чем-то молчал.
Денис пожал плечами, вспомнил о Кристине и улыбнулся. Хотя бы здесь его не послали! А раз так, то надо собираться, пока еще ходит метро.
Воспоминания как листы бумаги. Ложась друг на друга, они застилают еще острые и свежие события, превращая их в историю. И спрашиваешь себя: "Какой еще к черту Кенигсберг? Ну было чего-то! Так ведь прошло!"
А все потому, что свалился сверху следующий лист. А на этом листе лежали еще свежие воспоминания, пахнущие прохладным ароматом духов далекой Франции. И ночь пролетела как один миг, оставив в теле приятную усталость и вкус ее помады на губах.
Кристина стоит в дверях в одном пеньюаре и держит в руках поднос с дымящимся кофе.
– Мы еще с тобой увидимся? – задает она наивный вопрос с подвохом.
Денис щурится на падающее через окно солнце, как разомлевший от сметаны кот.
"А может, жениться?" – исподволь всплывают крамольные мысли.
Под серым прессом службы как-то даже забываешь, что в жизни бывают и такие житейские радости. Но тут же в душе взрывается холостяк-эгоист и начинает истерично грозить пальцем: "Не покупайся на эти кошачьи нежности! Это она сейчас тебе кофе носит, а потом ты ее тапки будешь в зубах подносить!"
Денис усмехается собственным сомнениям:
– Если не прогонишь.
– Не прогоню.
Она присаживается на край кровати и заглядывает ему в лицо.
Лежать бы так и лежать – днями, неделями, месяцами! И плевать на всех с высоченного небоскреба с их мышиной возней и вечной суетой! И пусть весь мир подождет. А еще лучше – забудет о нем.
Денис вздыхает и, удивляясь собственным словам, произносит:
– Мне нужно съездить в библиотеку. – Но затем, смутившись за высказанную совсем не к месту и прозвучавшую как глупость фразу, спешит добавить: – А потом сразу к тебе. Честное слово! Я вот даже свои документы у тебя оставлю, чтобы за ними вернуться.
Национальная библиотека на Невском несмотря на жару хранила прохладу и тишину. Посетителей было немного. Готовящиеся к сессии студенты да любители полистать прошлогодние журналы, так и не сумевшие освоить интернет пенсионеры. Денис прошел через пустынный огромный вестибюль и поднялся на второй этаж, в читальный зал. Ожидая, когда библиотекарь освободится, он с любопытством огляделся вокруг. Давно он сюда не заходил. А напрасно. Одно дело – пялиться в поисках информации в монитор и совсем другое – спокойно полистать нужную книгу или подшивку газет, слушая хруст бумаги под рукой, а не клацанье клавиш. Позади него ожидал своей очереди пожилой мужчина в светлой рубашке с коротким рукавом. Он исподволь разглядывал Дениса, прикрываясь раскрытой книгой. Его любопытство Денису не понравилось, и уже мелькнула было мысль уйти – в последнее время любой интерес к его персоне сразу вызывал подозрение.
Но тут его отвлекла девушка, улыбающаяся по другую сторону стола:
– Я вас слушаю.
– Понимаете, мне нужна литература по Кенигсбергу. Вернее, по обороне Кенигсберга. – Денис задумался, как бы поточнее сформулировать свою просьбу. – Меня конкретно интересует март сорок пятого года.
– Дайте фамилию автора или хотя бы название книги. Мы подбором тематики не занимаемся.
– Я не знаю, – смутился Денис, начиная разочаровываться в собственной затее.
Тут ему на помощь пришел подозрительный мужик, стоявший сзади:
– Мариночка, дайте молодому человеку книгу Буйды "Кенигсберг" или "Прогулки по Кенигсбергу" Дины Якшиной. Хотя эта вряд ли вас устроит. О военном периоде там практически ничего нет. Можете полистать и мою монографию о последнем годе войны. Она так и называется. Вы, юноша, взялись за очень сложную тему. Курсовая или дипломная?
– Нет. Мне это нужно для удовлетворения собственного любопытства.
– Что вы говорите?! А я уже принял вас за одного из моих студентов! То-то вижу, лицо ваше мне не знакомо, и думаю: наверное, злостный прогульщик! А вы, значит, не из моих. Вы уж меня простите. Я профессор нашего Государственного университета, исторический факультет, и своих студентов к сессии заставляю готовиться здесь, а не скачивать уже известные наизусть работы из Интернета. Но чтобы сейчас кто-то интересовался историей ради собственного любопытства?! Вы меня удивили. А почему именно Кенигсберг?
– А почему бы и не Кенигсберг? – парировал Денис.
Ввязываться в разговор ему не хотелось, и он нетерпеливо оглядывался, ожидая, когда ему принесут книги.
– Нет-нет! Тема, конечно, интересная, но очень уж скользкая. У нас ведь сейчас как принято? В истории беремся изучать лишь те периоды, где наши подвиги покрыты ореолом славы и благородства. А там, где этого нет, такие темы считаются провальными. Защититься по ним сложно, потому что единое мнение отсутствует или оно очень спорно. У нас потому и война начинается с двадцать второго июня сорок первого года, а не с первого сентября тридцать девятого, как считает весь мир. Потому что тогда придется вспоминать, что мы вместе с немцами громили Польшу. А это, в свою очередь, тянет воспоминания о Катыни и совместному с немцами параду победы в Бресте. Да и нападение на Финляндию нас не красит. Я ведь потому и спросил про Кенигсберг. При штурме погибло три четверти гражданского населения, и нет-нет да и всплывает среди европейских историков вопрос о чрезмерной жестокости. Некоторые из них считают, что город сдался бы, возьми мы его в блокаду так же, как немцы Ленинград. Но что поделать! Даже самая справедливая война бесчеловечна. А вы-то что хотели узнать? В штурме города участвовал ваш родственник?
– Нет. Вначале я хотел уточнить, есть ли под Кенигсбергом такой Шарлоттенбург, а теперь хочу изучить всю хронологию событий.
– Шарлоттенбург? – Профессор задумчиво наморщил лоб. – Удивительно, что вы знаете о нем. Да, был такой пригород Кенигсберга. Но это название давно стерто с карт. Вы глубоко копаете, молодой человек. Простите, как вас зовут?
– Денис.
– А я Андрей Михайлович. – Старик не удержался от улыбки. – Студенты за глаза зовут меня просто Михалычем. Так вот, о Кенигсберге. Штурм начался шестого апреля, а закончился девятого. Весь вечер пятого числа с наших позиций из громкоговорителей раздавался призыв на немецком языке: "Сегодня ночью ваш последний шанс выйти к нам. Утром в восемь часов начнется наступление. Кто переживет ураганный огонь, будет раздавлен танками. Вспомните Сталинград! Бросайте винтовки и выходите к нам. Рано утром начнется уничтожение". Начали как по расписанию. Но вся трагедия была в том, что в городе осталось очень много не сумевшего эвакуироваться гражданского населения. После гибели "Густлова" люди боялись переправляться в Германию морем. А бегство сушей отрезано. Подвалы были переполнены. Женщины и дети прятались в подвалах вместе с солдатами. На любой выстрел из амбразуры наши бойцы отвечали пламенем огнеметов. И они сгорали живьем, вместе с ними. Те, кто не сгорел, гибли под рухнувшими зданиями. Поистине – началось уничтожение. Этот штурм примечателен еще и тем, что командующим Третьим Белорусским фронтом маршалом Василевским впервые была применена тактика пехотной атаки до окончания артиллерийской подготовки. С одной стороны, это позволило избежать ответного огня противника, с другой – стоило жизни тысячам гвардейцев. Может быть, вас интересует расположение частей, непосредственно карты штурма?
– Нет-нет, спасибо! Я сам разберусь. – Денис благодарно улыбнулся, поспешил взять принесенную литературу и пошел к свободному столу.
– Обращайтесь, если появятся вопросы. Тема эта ох как непроста!
В том, что тема оказалась действительно непростой, Денис убедился, раскрыв карту, подклеенную к обложке одной из книг. И Шарлоттенбург был на своем месте, и название было написано тем же готическим шрифтом, что и на доске перед домом Ирмы, и, что самое удивительное, привыкший читать карты как книги, он узнал обозначенное желтым фоном поле, и лес, закрашенный зеленым. По нему проходила линия, обозначавшая позиции советских войск перед началом штурма, с указанием частей и дивизий. Среди многочисленных кружков и квадратиков стоял значок отдельной тридцать второй роты.
От волнения по рукам Дениса побежали тысячи мурашек. Он до последнего момента ждал, что его видению есть вполне обоснованное объяснение. Ну мало ли… съел не то – отравился! Перегрелся на солнце, вот и пригрезилось черт знает что. Кратковременное помешательство на почве жизненных неурядиц! Да есть тысячи причин, способных поколебать хрупкий человеческий мозг! А укус на плече? Так это о кусты поранился! Мы ведь видим то, о чем нам говорит наш мозг. А не любит ли он пошутить? Мы считаем, что перед нами квадрат, потому что так говорит нам наш мозг, а на самом деле это круг.
Теперь получалось так, что он и в самом деле был там в сорок пятом году!
Денис взвинченно вздохнул и вытер вспотевший лоб.
Ничего не замечая вокруг, он углубился в подробности событий шестидесятипятилетней давности. Перед глазами вновь проплыли образы Ирмы, сидящей у буржуйки, и распростершегося на полу Гаврилы Иваныча. Затем появился капитан Беляев и забившийся в угол немец. И будто из-за окна библиотеки донеслась канонада взрывов.
Прошло уже не меньше двух часов, когда к нему подошла библиотекарь Марина и шепнула на ухо:
– Простите, Денис Заремба, это ведь вы?
– Да.
– Вас приглашают к телефону. Сказали, что звонит ваш друг по очень срочному делу.
– Меня? Вы уверены?
Денис удивленно оглянулся в поисках телефона, недоумевая, кто его мог тут разыскать?
– Телефон у нас внизу, в фойе. – Марина натянуто улыбнулась и поспешила назад за стойку.
Денис нехотя закрыл книгу и пошел к лестнице, ведущей вниз. Он спустился по мраморным ступеням, сделал пару шагов и застыл в центре зала, мгновенно разгадав и оценив ситуацию. Но было поздно. За углом мелькнула тень. За дверью послышался негромкий шепот, и вдруг тишина взорвалась криками, топотом и лязганьем затворов.
– Лежать!
– На пол! Лицом вниз!
Первый удар приклада пришелся в спину. Денис повалился, закрывая голову руками. Второй достал его на полу, а потом началось!.. Его топтали, били ногами, старались перевернуть лицом вверх и снова били. Последнее, что он почувствовал, – это неестественно вывернутые назад собственные руки и холод наручников на кистях. Дальше все погрузилось в темноту.
Первые проблески сознания достучались до него, казалось, через целую вечность. Тело, будто ватное, болталось в такт раскачивающемуся автозаку. Голова гудела и отказывалась думать. Денис приподнялся с пола и прижался спиной к стене. Охрана, сидевшая за решеткой, прекратила глазеть в окно и тут же уставилась на него. Денис сплюнул на пол кровь, закрыл глаза и попытался вспомнить, как все было. Но последнее, что он помнил, это мелькнувшая перед ним голова в каске и маске, а дальше провал.
Грузовик последний раз качнулся, посигналил и замер. В крохотное окошко он увидел Неву и узнал Октябрьскую набережную. Понятно, его привезли в "Кресты". С грохотом поехали в сторону ворота шлюза, и автозак вкатился во внутренний двор. Ворота закрылись, и теперь охрана пошла сдавать оружие. Затем открылись внутренние ворота. Дениса отвели в подвал в комендатуру и передали старшему лейтенанту, посадив в "обезьянник", отгороженный стальными прутьями.
Дежурный посмотрел на его разбитое лицо, хмыкнул и, достав чистый лист, спросил:
– Документы есть?
Денис молчал, и он, пожав плечами, продолжил:
– Пишу, что нету. Где ж ты так падал? – Он ехидно улыбнулся и уткнулся в документ. – На ногах плохо стоишь? Встань к стене для обыска.
Но тут у него на столе зазвонил телефон, старлей отложил ручку, взял трубку, удивленно посмотрел на Дениса, затем ответил:
– Да, он сейчас у меня. А кто приказал? – Очевидно, приказал тот, кто надо, и старший лейтенант добавил: – Да мне-то что!.. Сейчас отправлю. – Он вызвал караульных и кивнул в сторону Дениса. – Отведите в камеру для допроса.
В комнате с толстыми непрозрачными окнами и с открытым оконцем в двери Дениса уже ждал невысокий коренастый мужчина в серой футболке и с тонкой золотой цепочкой на шее. Он кивнул на стул и сел напротив.
– Здравствуйте. Я следователь районной прокуратуры капитан Соловей Дмитрий Андреевич. Представьтесь и вы, пожалуйста.
Денис отвернулся и молча смотрел в окно.
– Ну что же, будем считать, что церемонию знакомства мы закончили. Послушай, Заремба, ты не представляешь, чего нам с моим начальником стоило добиться допроса тебя вот так, сразу после ареста. Обычно на это уходит несколько дней, а то и неделя. Мы дошли до прокурора города! Так что не разочаровывай меня и рассказывай все по порядку. Вопрос первый: что ты сделал?
Денис облизал разбитые губы и посмотрел Соловью в лицо:
– Вы ловили меня и даже не знали, за что именно? Я надеялся, что это вы расскажете, в чем меня обвиняют.
Капитан, ничуть не смутившись, откинулся на стуле и закинул руки за голову.
– Бывает и так, иногда. Сначала ловим, а потом узнаем, в чем виноват. Итак, я слушаю.
– Почему меня избили? Я не сопротивлялся.
– Ах, это? Отнесись к этому по-житейски. Судьба ведь не только улыбается, она иногда и скалится. Что с них взять? Это же ОМОН! Они как дети – не ведают, что творят. У нас это называется "жестко приняли". Нет! Ты, конечно, можешь на них пожаловаться! Но на кого? Они ведь все были в масках. Да и уверяю тебя, сразу найдется десяток свидетелей, которые поклянутся под присягой, что ты оказывал яростное сопротивление. Так что давай лучше поговорим о тебе. Ты же из этих… из пираний. Тебе этот массаж лица должен быть как пощечины слону.
– Можно и обо мне. Я скорее антипиранья, и профессионал своего дела, и знаю, чего стоят спецы в других странах. Но ни у кого нет такого садистического правила, чтобы забивать не сопротивляющегося и лежащего на полу человека.
– Да дался тебе этот ОМОН! Они государевы псы! Опричники! И понимают всего две команды: "Хозяин!" – по которой надо стоять навытяжку и вилять хвостом, и "Фас!". По этой команде им без разницы, ты перед ними или недовольная бабушка с плакатом на площади. Забудь о них. Я не уйду отсюда, пока не узнаю, почему из-за тебя нас Москва теребит каждый час, а у меня с моим начальником развилась стойкая бессонница. Я, Заремба, тоже профессионал. И ты не представляешь, какая для меня пытка, если я чего-то не знаю. А времени мало, потому что чувствую, что тебя скоро заберут старшие братья из ФСБ, и тогда я тем более ничего не узнаю. Что нужно было такое сотворить, чтобы так всколыхнуть Лубянку? Скажи честно, ты, наверное, террорист?
Денис чуть не расхохотался, но тут же скривился от боли. Обвинение в терроризме он слышал уже второй раз. Все происходящее вокруг него превращалось в дежавю.
– Вам еще осталось спросить, не расчленитель ли я или маньяк. Нет, не террорист. Вам, наверное, будет тяжело представить, но, увы, я тоже не знаю, из-за чего весь этот шум вокруг меня. Больше мне добавить нечего.
– Странно.
Соловей пристально посмотрел Денису в лицо и подумал: "Прекрасно играет или действительно говорит правду?" Он встал, подошел к двери и выглянул в коридор. Охрана скучала в пяти метрах и их разговор слышать не могла.
– Я знаю, что ты был в Москве. Что ты там делал?
– Пытался заработать деньги в качестве подопытного животного. Вам не откажешь в интуиции. Я тоже не дурак, понимаю, что все началось именно там.
– Что началось?
– Все. У вас ведь есть свои связи, знакомые из вашей же конторы в Москве? Найдите в сколковском центре некоего Ивана Степановича. Старый дед, похож на Эйнштейна. Уверен, что он сможет ответить на все ваши вопросы.