Снилось мне что-то из "прошлой" жизни. Вроде как в компании своих закадычных друзей, Борьки и Лешки, сижу под тентом пляжного турецкого ресторана и пью "злой" местный коньяк, вяло отбрехиваясь от откровенно нарывающихся на перепихон трех размалеванных, как дешевые проститутки, девиц из-за соседнего столика. Мы с друзьями в принципе не против секса, но не с этими страшными, как смертный грех, хохлушками предбальзаковского возраста. Пусть их турки чпокают, а нам, кабанам, непременно королев красоты подавай… Впрочем, даже во сне отчетливо понимаю – наша троица просто еще мало выпила. Из динамиков стоящего на барной стойке сидюка доносятся не мелодичные рулады турецкой попсы, а почему-то разухабистая песня "Ленинграда", очень подходящая к данной ситуации.
Я мужчина, секс-машина, на ходу стираю шины.
Magic people, super-voodoo. Баба есть – я бабу буду!
Бабу вы-бабу-буду, бабу вы-бабу-буду, бабу вы-бабу-буду!
Бабу вы-бабу-буду, бабу вы-бабу-буду, бабу вы-бабу-буду!
Лешка очень похоже имитирует звучащее в песне уханье размножающегося самца, сопровождая "пение" характерными жестами руками, напоминающими движения лыжника. Девицы жеманно хихикают. Борька железной рукой разливает в пластиковые стаканчики дешевое пойло, и мы заливаем в глотки очередные сто грамм… В голове приятно шумит, вечернее солнце ласково греет голое пузо под расстёгнутой рубахой, волны с легким шелестом накатываются на пляж… Лепота-то какая! Еще соточка, и хохлушки уже не будут казаться такими страшными, пригласим их за свой столик, возьмем еще пузырь, а то и два… Вот только чайки что-то громко раскричались… И отчего-то на русско-командном языке…
– Какого хера ты прятался?!
– Дык, гражданин начальник, испугался очень, – второй голос звучит заискивающе. – Пальба со всех сторон…
– Ага, испугался он! – издевательски произносит третий голос. – Рядом винтовка немецкая валялась, а в карманах два десятка патронов напихано!
– Расстрелять на хер этого мудака! – Снова первый голос, с ярко выраженными командными нотками. – Некогда с ним возиться!
– Гражданин начальник! Христом-богом… – захлебывается второй голос. – Не губи, начальничек, я всё отработаю!
Рывком сажусь, руки машинально хватают "АВС". Сонная пелена падает с глаз – передо мной стоят Альбиков, Стерх и давешний уголовник. Вернее, Хуршед и Степа стоят, а бандюган ползает на коленях, норовя обхватить сапоги сержанта.
– Жалкое зрелище, а ведь строил из себя крутого пацана, – хрипло говорю я. Переход от приятного пляжного отдыха к суровой военной действительности настолько резок, что накатывает злость, которую хочется на ком-то сорвать. – Товарищ сержант, можно я сам его в расход выведу?
– О, наш болезный очухался! – весело замечает Стерх. – И охота тебе об эту гниду руки марать? Поспи еще, мы не скоро соберемся!
– Сколько времени? Долго я спал?
– Полдень давно миновал, – глянув на небо, ответил Степан. – Думаю, часа четыре ты продрых!
Бандит, пользуясь тем, что Хуршед отвлекся, все-таки умудрился обхватить сапоги и замереть в этой позе, поскуливая, как описавшийся щенок.
– Ладно, хер с тобой, гнида! – брезгливо произнес Альбиков. – Поживешь еще… Стерх, свяжи ему руки… и ноги тоже! А то больно он шустрый, а у нас бойцов и так слишком мало, неохота на его конвоирование выделять.
Уголовник, сообразив, что прямо сейчас его убивать не будут, отцепился от сапог сержанта и с готовностью протянул вперед ладони, сложив их лодочкой. Но сержант не повелся на эту детскую уловку, отвел его в сторонку, подножкой опрокинул на землю, ловко спутал ноги и, заломав руки бандита за спиной, перехватил его локти каким-то хитрым узлом.
Кряхтя, как старый дед, поднимаюсь на ноги, обеими руками опираясь на винтовку. Солнце ощутимо склонилось к закату, но до полной темноты еще далеко, да и жарит так, что хочется скинуть с себя гимнастерку и прилечь в теньке. Да, хорошо я массу придавил – сейчас уже часов пять или шесть вечера. Вернее, как говорил герой популярного фильма – "шесть дня". А что у нас новенького произошло, пока я спал? Трупы немцев убрали. Тела наших бойцов тоже куда-то унесли. Распоротые мешки с газетами прибрали. На обоих концах поляны стоят часовые. Еще один пограничник прохаживается неподалеку, поглядывая на хлопочущую Марину. Моих друзей нигде не видно, Альбиков и Стерх тоже ушли. Зато у нашей медсестры прибавилось подопечных – возле Гайдара лежали еще четыре человека, причем один из них – немец. Все-таки удалось хоть кого-то живьем взять? Значит, часовой не на девушку смотрит, а пленного контролирует. Ага, так и Вондерер здесь же сидит, смурной, как с перепоя. Гайдар или спит, или без сознания – лицо белое, под глазами черные круги.
– Ну, ты как? – спросила Марина, оторвавшись от перевязки тихонько постанывающего парня, обряженного в "мешок для костей". Светлые волосы диверсанта слиплись от крови колтуном. Чем это ему по башке прилетело? Не пулей же…
– Да почти нормально, – с кривой усмешкой ответил я. – Хотя на плакат, пропагандирующий здоровый образ жизни, не гожусь. Где ребята?
– Где-то, там – девушка неопределенно махнула рукой и продолжила бинтовать пробитую голову вражеского солдата.
Немчик украдкой посмотрел на меня с ненавистью, но сразу опустил глаза. Что, гнида, херово тебе? С целью подъебнуть фашиста я негромко, но с издевательскими интонациями запел старинную бретонскую застольную песню о сидре, которую наши доморощенные нацидрочеры по недоразумению (и скудоумию!) считали то полевым гимном Ваффен-СС, то неофициальным гимном люфтваффе, несмотря на то что впервые на немецком языке она прозвучала только в 1976 году.
Was wollen wir trinken, sieben Tage lang,
was wollen wir trinken, so ein Durst.
Es wird genug für alle sein,
wir trinken zusammen, roll das Faß mal rein,
wir trinken zusammen, nicht allein.
Морда немца перекосилась от удивления. Офигел и стоящий рядом пограничник. Впрочем, подозрительно на меня покосившись, боец ничего не сказал.
– Это ты чего такое исполнил, что он рожу скривил, словно лимонов нажрался? – с любопытством спросил подошедший Альбиков.
– Да так… Песня пьяниц, – усмехнулся я. Хуршед понимающе хмыкнул и кивнул.
– Ты это… раз оклемался, помоги! – сержант брякнул мне под ноги противогазную сумку.
Ого, в сумке целая куча, не меньше нескольких десятков, зольдбухов. Большая часть в кровище. Ни хрена себе наши наколотили!
– Откуда столько? Мы вроде меньше завалили!
– Пока ты спал, погранцы с собачками по лесу прогулялись, – весело ответил Хуршед. – И еще одну группу диверсантов нашли. При двух рациях. Вот тот, с пробитой головой, как раз радист и есть.
– Чище взять не могли? – поморщился я.
– Ребята сказали, что их там шесть человек сидело при одном пулемете, они были готовы к бою, хорошо подготовили позицию и сдаваться не собирались. Только высочайшая выучка погранцов и позволила хоть одного фрица живым взять, – негромко ответил Альбиков.
– Извини, – сконфуженно пробормотал я. – У наших большие потери?
– Ни одного! – усмехнулся Хуршед. – Двоих легко ранило, они в строю остались.
Во дают, орлы! Положить шестерых отлично обученных немецких диверсантов на заранее подготовленной позиции! Профи высшего разряда! Я незаметно взглянул на стоящего неподалеку пограничника. Парень как парень – не было в нем той угрюмой мощи, которую излучают наши спецназовцы. Или мне для оценки не хватает визуального соответствия – все эти шлемы с забралами, бронежилеты, разгрузки, автоматы, увешанные коллиматорными прицелами и лазерными целеуказателями… А здесь просто боец с обычной винтовкой. Ладно, что-то я отвлекся, Хуршед ведь помочь просил…
– Так что нужно делать, товарищ сержант госбезопасности?
– На вот тебе блокнот, карандаш… Составь мне списочек фамилий с указанием званий и должностей. По-русски! Пара часиков у нас есть, пока мы тут все дела закончим, немцев прикопаем…
Я сел в тенек под дерево, удобно оперевшись спиной на ствол. "АВС" положил поперек колен, кобуру с "Парабеллумом" передвинул так, чтобы в любой момент можно было выхватить пистолет, не вставая с места. Ну-с, приступим… В течение следующего получаса я выпал из реальности, полностью поглощенный порученным заданием. Достать из сумки зольдбух, внимательно прочитать имя, фамилию, звание, номер части, транскрибировать имя на русский язык, записать в блокнот, достать следующий зольдбух, прочитать… транскрибировать, записать… Среди фамилий попалась довольно экзотическая: Ouart. Имя – Frank. Француз или бельгиец? И как это грамотно оформить? Подумав, записал его как Франк Ауар. Потом мне встретился совершенно нецензурно звучащий на русском Hueber. Хихикнув, я старательно вывел "Хуёбер". Он еще и Мельхиором оказался! Затем среди немчуры вдруг обнаружился Mykola Holyavu. Каким образом этот Мыкола Холява попал в элитное подразделение вермахта? Почти все покойнички числились "фузилерами" при двух фельдфебелях и одном обер-лейтенанте. Что это за должность у них такая странная, не с фузией ведь они бегали? Я припомнил, что взятые мной в плен три дня назад мотоциклисты представлялись "шутце" – стрелками. У немцев вообще нет звания "рядовой"? Ладно, хрен с ними, потом разберусь, а пока запишу их так, как в "военниках" указано, фузилерами. Всего в моем списке оказалось двадцать восемь фамилий – сила немалая, если учитывать их спецификацию. Видать, очень ценным был настоящий архив, если на его захват бросили целый взвод диверсантов.
– Уф, набегался! – Альбиков присел рядом, устало вытянув ноги. – Как успехи, Игорек?
– Закончил! – порадовал я, передавая сержанту блокнот. И только сейчас заметил – страничка исписана… не моим почерком! У меня уже давно выработался свой особый стиль, фактически имитирующий печатные буквы – так было проще писать пояснения к чертежам для малограмотных нерусских рабочих. А здесь – правильный каллиграфический курсив, как у школьника-отличника. Хм… Собственно, так и есть – писал школьник. Это, выходит, когда я забудусь, отвлекусь, тело выдает привычные моторные реакции.
– Спроси-ка раненого немца, как его зовут! – приказал Альбиков. – А то тут все по умолчанию покойниками числятся. Вот только…
– Что? – с трудом поднимаясь на ноги, спросил я.
– Пожалуйста, Игорь, постарайся обойтись без угроз и оскорблений, – глядя мне прямо в глаза, попросил Хуршед. – Я знаю, как ты ненавидишь немцев, и знаю за что. Но ты ведь советский человек, комсомолец, а они военнопленные, постарайся себя сдерживать.
Вот тебе, блин, и кровавая "гэбня"! Попроси меня Хуршед прямо сейчас сплясать голышом на капоте полуторки, я бы удивился меньше. Пребывая в шоке, просто молча киваю в ответ, а потом задумчиво оглядываю пленных немцев. И что-то, видимо, все-таки было в моем взгляде этакого, весьма далекого от христианского всепрощения, что Вондерер, уже знакомый с моими методами ведения "беседы", суетливо заерзал на своем месте, а молодой радист торопливо отвел глаза.
Считать их военнопленными, не угрожать и не оскорблять? Ну в принципе можно попробовать… Они ведь лично никого не мучили и не пытали. Просто выполняли приказ… Ага, пытками занимаются другие люди… которым тоже отдали приказ… Так они все будут на Нюрнбергском суде говорить: мол, невиноватые мы, нам велели, и мы сделали… Но отчего-то все рвались в лучшие исполнители, передовики производства. Да вот хотя бы давешние танкисты, гусеницами раздавившие полторы сотни детей. Ведь казалось бы, обычные армейцы, специального конкретного распоряжения на подобное живодерство не получившие, личной ненависти не испытывающие… Проехали бы мимо по своим фашистским делам… Ан нет! Не поленились задержаться и подсократить количество местного населения. А сегодняшние диверсанты? Им-то кто скомандовал животы раненым резать? Тоже исключительно из любви к живодерству старались… И мне нельзя их оскорблять? Скажите спасибо, что я их самих на ленточки не порезал! Ну, хорошо, раз Хуршед попросил, буду вести себя с ними прилично, сделаю вид, что общаюсь с людьми, а не кровожадными двуногими тварями.
– Как тебя зовут, болезный? – спросил я у радиста. Вопрос машинально задал по-русски, но переводить не понадобилось.
– Франк Ауар, – пленный ответил, едва разжимая губы, словно был вынужден разговаривать в вонючем сортире.
Вот сейчас и узнаем, откуда такой интернационалист выискался.
– Ты морду-то свою поган… Тьфу! Лицо поверни ко мне, неприлично так разговаривать, – возможно более ласковым тоном посоветовал я.
Диверсант уставился на меня так, словно собирался прожечь дыру своими голубенькими глазками. Хе-хе, и чего он меня так не любит? Персонально я ему ничего плохого не сделал. Пока… Очень захотелось сказать ему: "Будешь на меня зенками сверкать, так я тебе их быстро повыковыриваю…" Но… надо быть вежливым! Поэтому спрашиваю "бранденбурга" с максимальной доброжелательностью:
– Ты француз или бельгиец?
– Я солдат вермахта! – гордо сказал Ауар.
– Ух ты! – восхитился я. – Самый настоящий солдат? Вот только… что ты делаешь так далеко от фронта, солдатик?
Ауар натуральным образом завис. Не рассказывать же непонятному пареньку, что послан во вражеский тыл с секретной миссией.
– Задумался? Правильно! Думать полезно! Особенно головой, а не филейной частью! Во время этого процесса обновляются серые клетки мозга, улучшается кровообращение, снижается вероятность инсульта! – бодро возвестил я.
Марина, поправляющая повязку сержанта Баркова, услышав эту сентенцию, на секунду отвлеклась от своего занятия и окинула меня крайне задумчивым взглядом. Видимо, в очередной раз удивилась глубине моих познаний в медицине. Хотя какие это знания? Курс военно-полевой травматологии плюс беспрерывно льющиеся с голубых экранов медицинские термины, засоряющие память не хуже рекламных песенок про йогурт и овсяное печенье. Специализированные утренние передачи на каждом канале, сериалы вроде "Доктора Хауса", реклама лекарств и средств гигиены… Я теперь любую чушь могу нести с совершенно умным видом, употребляя словосочетания вроде "аневризма простаты". А здесь к врачам особое отношение, их считают (заслуженно!) полубогами, их знания – сакральными. Вот Марина и удивляется. Впрочем, не только она – краем глаза я заметил, что Вондерер тоже смотрит на меня с каким-то новым интересом. Все-таки надо мне тщательней следить за своим языком – не то время, чтобы нести всякую пургу, современники не поймут. Вон уже кадровый немецкий разведчик "стойку сделал". А что при этом думают представители родной госбезопасности, в лице сержанта означенного ведомства, даже и предполагать не буду.
– Ладно, солдатик, сформулирую вопрос по-другому: в какой стране ты родился? – Мне все-таки было интересно происхождение пленного радиста.
– Я родился на территории Райха! – снова ушел от прямого ответа чертов диверсант. Но после секундной паузы добавил едва слышно: – Незаконно отобранной у моей Родины после войны…
Ага, кажется, я начал догадываться о происхождении "бранденбурга".
– Так ты эльзасец?
– Да, – растерянно кивнул Ауар. – Но как ты…
– Тоже мне, великая тайна! – хмыкнул я. – Ладно, мне, солдатик, ты больше неинтересен. Товарищ сержант государственной безопасности! – громко зову Альбикова. – Военнопленный честно признался в содеянном и готов сотрудничать!
– Чего? – вылупился на меня радист.
– Ох, Игорек, допиздишься ты когда-нибудь! – тихо сказал незаметно подошедший Хуршед. – Ты даже и представить себе не можешь, как могут быть восприняты твои слова…
– Уж и пошутить нельзя!
– Иди, отдыхай, – с улыбкой говорит Альбиков. – Раз он русский язык знает, дальше сам разберусь!
– Хорошо, – легко соглашаюсь, поскольку реально устал. Всего-то пять минут на ногах, а по телу словно свинец разлили. – Пойду в тенечке посижу. Вот только, – наклоняюсь к самому уху сержанта, – учти, что этот пленник – настоящий фанатик и просто так, словами, ты его не расколешь.
– С чего ты взял? – негромко спрашивает Альбиков. Не то чтобы не верит, просто желает уточнить.
– Он по национальности француз, родился в провинции Эльзас. Она после франко-прусской войны принадлежала Германской империи, а после Первой мировой отошла обратно Франции. И если уроженец данной местности служит в элитном подразделении и гордо называет себя солдатом вермахта…
– Я понял, – кивает Хуршед, присаживаясь рядом с лежащим пленным. – Учту!
– Ну, удачи! – легонько хлопаю сержанта по плечу и ковыляю на приглянувшееся место в тенечке под деревом.
Однако допрос не занял много времени – всего через три минуты Альбиков встал и, отряхивая колени, подошел ко мне. Вид у сержанта был озабоченный.
– Что случилось? – обеспокоился я. – Что он тебе наговорил?
– Почти ничего, – глядя куда-то мимо меня и явно что-то напряженно обдумывая, ответил Хуршед. – Ты оказался прав – он действительно фанатик. Но на этом мне и удалось сыграть – уличил его в слабости. Мол, мы вас, таких красивых, сделали, как слепых щенков. Ну, он натурально завелся и пригрозил, что не всё еще кончилось и сюда, им на подмогу, идет моторизованная часть.
– Во как! – слегка опешил я. Блин, мало нам вчерашних и сегодняшних приключений, так еще и это!
– Пойду с командованием по радио свяжусь и капитана Крюкова предупрежу. – Направление взгляда Хуршеда, упиравшегося куда-то в кусты за моим плечом, изменилось – сержант посмотрел прямо на меня: – Мы здесь в принципе почти закончили и уехать можем в любую минуту. Но на всякий случай будь готов к неприятностям, смотри по сторонам!
Напутствовав меня таким образом, Альбиков быстрым шагом ушел с поляны.
Глава 6
Видимо, командование решило не рисковать и отдало распоряжение валить из этого несчастного лесочка как можно быстрее – не прошло и пяти минут, как за кустами взревели моторы. Полтора десятка пограничников в спешном порядке погрузили раненых и пленных на полуторки с мешками. На имитацию архива, видимо, уже наплевали. Меня тоже подхватили под белы рученьки и, не обращая внимания на уверения "я сам", аккуратно затолкали в кузов. Откуда ни возьмись, рядышком материализовались Мишка с Максом, крепко сжимавшие трофейные винтовки и грозно глядящие по сторонам.
– Что творится-то, парни? Драпаем?
– Альбиков связался с командованием, и ему сказали, что немцы снова прорвали фронт. И в нашем направлении быстро движутся танки, – объяснил Барский. – Вот товарищ сержант и объявил срочную эвакуацию.
Подтверждая его слова, грузовички тронулись с места и стали выезжать на дорогу, выстраиваясь в колонну. Головным встал легкий броневик Хуршеда, замыкающим – тяжелый пушечный полутанк Стерха. Интересно, долго он против немцев продержится? В храбрости Степана сомневаться не приходилось, но как насчет огневой мощи? Ну, будем надеяться – оторвемся без боя. Жаль, что темнеть начнет только часа через три-четыре. Летние дни, на нашу беду, такие длинные…
Наконец машины конвоя распределили места, до водителей и старших групп довели сигналы взаимодействия, и мы тронулись, постепенно набирая скорость.
– А где вы вообще были-то, чем занимались?
– Местность прочесывали, искали немцев и наших, – ответил Мишка. – Ну и всякие, как сержант Альбиков выразился, интересные штуковины.
– Нашли?