* * *
– Мать твою об якорь и ей же им же! – выдохнул Денис Давыдов, пропуская над головой приклад допотопной фузеи, и в ответ достал обидчика по ногам кончиком короткой абордажной сабли. Хотя та носилась исключительно для форсу, но в бою оказалась куда как сподручнее длинной шпаги.
Впрочем, полуторааршинный вертел, которым орудовал громко матерящийся Александр Федорович Беляков, тоже имел определенные достоинства. Интересно, как он в темноте отличает своих от чужих? В то, что министр бьет всех подряд, верить не хотелось. Сам лейтенант действовал от обороны, да и то пару раз в последний момент чудом получалось сдержать удар, поворачивая клинок плашмя. Ничего, дубовая голова от тренировок только крепче становится.
Но все же что за сволочь осмелилась атаковать со столь бесцеремонной и удивляющей наглостью? Стрелки из них аховые, из тех, что в привязанную корову с трех шагов промахнутся, но свистящие пули весьма неприятно действуют на нервы. А вот в ближнем бою опасны. И в первую очередь многочисленностью.
По спине холодок – верное предупреждение об угрозе сзади. Поздно! Что-то тяжелое прилетает по затылку, и лейтенант молча падает лицом в истоптанную траву.
– Ах ты бляжонок! – Хлесткий шлепок лопатой по лицу снес лоцмана, примеривавшегося добить Давыдова гирькой на цепочке. – Мне твоя рожа никогда не нравилась!
Антипенков вложил в удар всю силу, помноженную на обиду, – именно Митрий уговорил взять те злополучные гранаты. Теперь стало понятно, что таким образом хотел дать знак своим… этим… как их там… сподвижникам.
Вспыхнул яркий свет. Это часовой на "Гусаре" прекратил стрельбу и наконец-то догадался зажечь прожектора. И чего столько времени телился, черт безрукий? Там и делов-то всего – дернуть за веревочки. Дальше кремневый замок уже сам запалит уходящую к фитилю огромной свечи пропитанную пороховой мякотью нитку.
Вот сейчас, когда враг освещен, стало малость веселее. Шаг вперед, вогнать под подбородок супостату железное острие лопаты, следующего наотмашь по колену… еще одного возвратным движением черена под дых… добавить чуть ниже затылка. Однако не хуже ружья со вбитым в ствол багинетом.
– Пригнись! – Крик Белякова заставляет упасть на четвереньки.
Ни хрена себе! Если в России все министры так ловко бросают топоры, то Отечество может спать спокойно.
– Спаси тя Господи!
– Сочтемся! – При освещении в профиль улыбка Александра Федоровича кажется кровожадным оскалом. – На том свете угольками расплатишься!
Но министр на тот свет не торопится – вертелом отбивает чужую саблю и в ответ бьет сам, втыкая свою импровизированную шпагу нападавшему в живот.
– Сзади! – Антипенков возвращает долг.
– Ага! – Беляков бросил попытки вытащить застрявшее оружие и встретил противника кулаком. – Ох, бля…
И тут все разом закончилось, так же неожиданно, как и началось. Сержант огляделся с немым вопросом в глазах – ну, где?
* * *
Противный скрежет, доносившийся откуда-то слева, заставил лейтенанта очнуться. Страшно болел затылок, руки и ноги отказывались повиноваться, глаза застилала кровавая пелена, и подозрительно пахло свежевырытой землей.
"Похоронили? – заметались панические мысли. – Но я живой. Живой? Мертвый… меня убили, я лежу в могиле, а звуки – это скрежет зубовный, издаваемый грешниками в предчувствии адских мук".
– Как он там?
"Голос Александра Федоровича Белякова. Он тоже погиб?"
– Оклемается, вась сиясь, не извольте беспокоиться.
"А это сержант-артиллерист. Как его там… Филин? Нет, вроде Филимон. А, точно… Филипп Антипенков. И этого сгубили лихие людишки".
– Как очнется, сразу меня позови. – Беляков левой рукой подоткнул укрывающее Дениса Давыдова тяжелое меховое одеяло, заботливо поправил на его голове мокрую тряпку, на которую не пожалел собственную рубаху алого шелка, и ушел.
Ночью не до того было, а сейчас, когда солнце вот-вот поднимется над камышами, есть время внимательно осмотреть захваченные с боем разбойничьи лодки, похоронить павших своих, выбросить в воду дохлых чужих, допросить взятых живьем татей. Особенно интересно будет лоцмана Митрия порасспрашивать, со всевозможным тщанием, вдумчиво и обстоятельно. Ведь не просто же так шарахнул лейтенанта кистенем по башке? И не просто так привел "Гусара" именно на этот островок? За все и за всех с бляжонка спросится.
А сержант Антипенков проводил министра взглядом и вновь принялся затачивать попорченную в ночной схватке лопату. Негоже оставлять справный струмент в зазубринах и вмятинах, ему еще сегодня работать. Вспомнив о работе, Филипп помрачнел – экипаж канонерки потерял девять человек, в том числе троих артиллеристов, а тяжелораненый механик Горбатов может и не дотянуть до Астрахани. Да и тамошние лекаря вряд ли смогут заправить на место порезанные и выпавшие из живота кишки. То, что Дмитрий Яковлевич жив до сих пор, вообще можно считать чудом.
Александр Федорович тоже пострадал – кроме мелких царапин, которые и во внимание не принимаются, правая рука с наложенным лубком висит на перевязи. Сломал министр руку о чью-то поганую морду, не соразмерив силу. Или не пожалев ее.
Вжик… вжик… вжик… точильный камень убирал последние заусенцы, и увлекшийся сержант не сразу обнаружил, что Денис Давыдов приподнял голову и наконец-то сбросил с глаз мешающую тряпку.
– Ты не меня закапывать собрался?
Филипп вздрогнул от неожиданности и бросил инструмент:
– Ваше благородие очнулись!
– Не кричи. – Лейтенант охнул и осторожно потрогал затылок. – Чем меня так?
– Полуфунтовой гирькой.
– Да? А башка трещит так, будто по ней наковальней…
– Представляю, – выразил сочувствие артиллерист и, позабыв о просьбе Давыдова не шуметь, заорал во всю глотку: – Лександр Федорыч, их благородие в себя пришли!
* * *
Беляков появился только через четверть часа, хотя невеликий островок за это время можно три раза пройти вдоль и поперек. Что так задержало министра, если вид он имел самый хмурый и злой?
– Как вы, Денис Васильевич? – Вид видом, но голос обеспокоенный.
– Спасибо на добром слове, пока живой. Кто это был, Александр Федорович?
– Обыкновенные разбойники на содержании.
– Это как?
– Обыкновенно. Или вы думаете, будто лихие людишки живут в густом лесу, а после удачного выхода на большую дорогу дуван дуванят да зелено вино пьют? Были и такие когда-то, но их повывели еще во времена блаженной памяти царя Алексея Михайловича. Сегодняшний разбойник – вполне степенное занятие, такое, как бурлак, кузнец или пекарь. Долго проживет самостоятельная шайка? Месяц, ну два от силы, а потом все равно поймают и повесят.
– А эти? – Давыдов осторожно кивнул в сторону вырытой вчера ямы, из которой торчала нога в грязном растоптанном сапоге.
– Эти? – Александр Федорович усмехнулся в бороду, но не ответил. Вместо того спросил у прислушивавшегося к разговору сержанта: – Филипп, ты бы орудия свои проверил, что ли. Лопату вон наточил, а в пушках поди птицы гнезда свили. И нагадили, кстати.
– Да уйду я, уйду, – обиделся Антипенков на подначку и намек. – Так бы сразу и сказали, чтоб проваливал, а то… нагадили, вишь…
Министр дождался, пока артиллерист не удалится на приличное расстояние, и повторил:
– Эти? Людишки на службе астраханского рыботорговца Иегудиила Чижика.
– Иудей?
– Не, из скопцов будет.
– И обычный торговец рыбой смеет содержать шайку, отваживающуюся напасть на корабль государева флота? – Денис Васильевич не скрывал изумления. – За гораздо меньшее виселица полагается.
– Так-то оно так, – согласился Беляков. – И в столице сей Чижик давно бы прощальную песенку пропел в намыленной петле, но здесь не все так просто.
– Что же мешает?
– Это глухая провинция – до Бога высоко, до царя далеко, а задирать лапу на человека, имеющего миллионные обороты… Тут не каждый волкодав отважится, не говоря уже о мелких дворнягах вроде губернатора.
– Настолько богат?
– Чудовищно богат, я бы сказал. К тому же он еще и откупщик.
– Позвольте, Александр Федорович, – лейтенант удивился в очередной раз. – Разве им не отрубили головы во Франции несколько лет назад?
– Про Францию не знаю, – хмыкнул министр. – В России винный откуп вполне здравствует и процветает.
– Это только пока! – воскликнул Денис Давыдов с юношеским пылом и с надеждой посмотрел на старшего по чину. – Ведь мы вполне сможем заменить гильотину?
– Почему бы и нет? – Беляков пожал плечами и поднялся с земли. – Пойду, отдам распоряжение насчет похорон.
Лейтенант решил воспользоваться моментом и задал мучивший его с ночи вопрос:
– Александр Федорович, вы где так драться научились?
Прицельный взгляд ставших холодными и колючими глаз. И негромкое:
– Денис Васильевич, зачем вам знать, как я зарабатывал свои первые десять тысяч рублей? Не торговлей огурцами, уж поверьте…
Документ
"Завод марочных вин "Инкерман" был основан в эпоху правления императора Павла Петровича Освободителя, в так называемый "золотой век русского виноделия".
Инкерманский завод марочных вин (INKERMAN) – предприятие вторичного виноделия, специализирующееся на выдержке натуральных и крепленых марочных вин классическим способом в дубовых бочках от 6 месяцев до 5 лет и выше и розливе.
Около 20 виноградо-винодельческих хозяйств Крыма поставляют предприятию виноматериалы на выдержку. Большинство виноградников находится в Юго-Западном Крыму – эта часть полуострова исключительно благоприятна для выращивания винограда, из которого готовятся качественные столовые вина и на производстве которых специализируется предприятие.
Подвалы находятся на глубине 5–30 метров от поверхности земли, имеют относительно низкую температуру (+14…+16…+18° С) и постоянную влажность – эти параметры оптимальны для созревания марочных вин. Общая площадь подвалов – 55 тыс. кв. м.
Из рекламного щита на ВДНХ Российской Империи. 2012 год"
Глава 8
Где-то на берегу неназванной речки под Санкт-Петербургом
Нервное ожидание известий заставляет дергаться не только меня самого, но так же неблагоприятно влияет на состояние моей дражайшей половины. Мария Федоровна с головой ушла в переписку с немецкими "князцами", имея целью стравить их между собой, а потом заставить выплеснуть накопившееся раздражение на Австрию с Францией. Разумеется, пишет от своего имени, так как в Париже и Вене узнают содержание депеш буквально на следующий день после получения адресатом. И делают благоприятные выводы – русская медведица чудит, поэтому нужно срочно добиваться благосклонности медведя, то есть моей благосклонности.
Не жалко, пусть добиваются. Доброхоты даже подсказали наилучший способ воздействия на императора Павла Петровича – деньги, желательно много и сразу. Замечу справедливости ради, что соответствующие комиссионные советникам Наполеона уплачены полностью и в срок. Австрийские радетели обождут.
Кстати, с инцидентом близ острова Мальта, когда английский флот под французскими флагами произвел нападение на русский конвой, разобрались уже после того, как Бонапарт откупился от обвинений в вероломстве шестью миллионами рублей. Да, иностранную валюту мы пересчитывали в российскую, причем курс держался в тайне до последнего момента. Потому лягушатники и не требуют возврата в связи с благополучным разрешением недоразумения – решили создать некий стабилизационный фонд на случай резких скачков и внезапных повышений курса рубля. Понимаю… грабеж и хамство на международном уровне… Но иначе нельзя – перестанут уважать. Любить все равно не любят, а так хоть шерсти клок с паршивой овцы.
Ладно, черт с ними, с французами. Надоели, собаки, хуже горькой редьки в Великий пост. Плюнул на все и уехал на рыбалку. Фраза, без зазрения совести украденная у которого-то из Александров (сам не помню, Второго или Третьего), о том, что судьбы Европы могут подождать, пока русский царь ловит рыбу, мгновенно облетела весь Петербург и по цитируемости значительно превзошла стихи Сергея Есенина, мной же неосторожно явленные миру на сто с лишним лет раньше. Их тоже мне приписывают, а когда не выдержал и приказал напечатать целый сборник под именем настоящего автора, еще больше уверились в заблуждении. Странный народ, однако.
Да, о рыбалке… Не Волга, конечно, и не озера в Артемовских лугах под Нижним Новгородом, но уклейки с сорожками клюют неплохо. При желании семью смогу прокормить, а если добавить улов компаньонов… Угу, зараженный моей тревогой Александр Христофорович Бенкендорф постарался обеспечить августейшему рыбаку достойное общество. Представьте картинку… сижу я, значит, на берегу… Представили? И две роты гвардейцев, тоже с удочками, у каждого под рукой винтовка, за поясом по два пистолета, и некоторые даже червяка забывают насаживать. И это не считая патрулей и секретов на дальних подступах, полудюжины снующих туда-сюда лодок с вооруженными пассажирами и прочих мер безопасности. Позволь милейшему генералу, так он и новейшую установку на тридцать шесть ракет притащит. И дивизию для обеспечения секретности, на которой слегка помешан.
Кроме гвардейцев, в наличии один министр и один канцлер. Вот кто действительно увлечен рыбной ловлей, так это Ростопчин. Федор Васильевич искренне переживал каждый сход более-менее крупной плотвички, а пойманного на голый крючок щуренка приветствовал настолько радостно, что я заподозрил графа в игре на публику. Но нет, двух окуней и подъязка весом в полфунта он встретил столь же бурно, что и предыдущую рыбину. В первый раз в жизни выбрался на рыбалку? Надо порадовать верного соратника, и не только его одного – сварю царскую уху. Царскую не в смысле указания на главного повара, а по вкусу и качеству. Тем более пара десятков мерных сурских стерлядей заботливо сберегается в прихваченном с собой бочонке. Поставлю часовых у костра, дабы не пускать любопытствующих, и сварю. Умный человек, если и опознает подмену, то не скажет, а глупых в моем окружении давно не водится.
Уху… и под водочку! Я в будущей жизни водку не слишком жаловал, нынче же вообще предпочитаю коньяк и цимлянское, но скажите на милость, разве уху можно потреблять иначе? Профанация! Да, иные гурманы к рыбным блюдам требуют подавать белые вина… но мы-то помним, что с такими стало после семнадцатого года! Поэтому исключительно хлебная, тройной очистки, и никаких там тминных, анисовых или смородиновых, вместе с ожидаемым эффектом приносящих изжогу и отрыжку.
– Ваше Императорское Величество, клюет! – подсказывает военный министр Аракчеев. – Подсекайте!
Учить он меня будет… Тем более за время титулования рыбина ушла, обожрав червяка дочиста. Самому Алексею Андреевичу рыбалка надоела, и, бросив удочку на берег, граф развлекается подсказками, из-за чего возле него образовалось пустое место.
– Улов бы почистил, – попрекаю бездельника.
Тот неожиданно соглашается:
– Это можно, государь. Знаете, в последнее время начал задумываться о смысле жизни, и хотелось бы видеть его в гармонии с природой. Есть свои прелести в таких вот рыбалках и прочих крестьянских радостях.
Ага, Жан-Жак Руссо выискался или еще не родившийся Лев Николаевич Толстой. Отрастить бородищу до пупа, надеть вышитую рубаху до колен и в народ… И сдохнуть с непривычки на пахоте или сенокосе.
– Ты серьезно, Алексей Андреевич?
– А что?
– Да так, подыскиваю достойную кандидатуру в министры сельского хозяйства.
– Я не могу, – сразу отнекивается Аракчеев. – Мне и в армейском хозяйстве козлов с баранами достаточно, и ту необъятную ниву еще пахать и пахать!
Напугался, забрал ведро с рыбой, вытащил из-за голенища нож и ушел в тенек, недовольно ворча. Неужели действительно будет чистить? Чудны дела твои, Господи!
Ну да, точно, закатал рукава гимнастерки защитного цвета… Хотелось бы посмотреть, как бы он производил это действие в мундире старого образца! Ведь был чуть не первым противником введения новой формы. Был, пока однажды не сел за расчеты с пером и листом бумаги. Одно только единообразие сокращало расходы военного ведомства на обмундирование чуть ли не втрое, а отказ от излишнего украшательства увеличил экономию еще на довольно круглую сумму. Так что теперь если бы не погоны с зелеными, ввиду полевого выхода, звездами генерал-лейтенанта, Алексея Андреевича нипочем не отличить от нашего старшины из сорок третьего года.
Недовольство в офицерской среде продержалось дольше, но тут скорее обычное фрондирование, чем что-то серьезное. Не думаю, будто их благородия скучают по присыпанным пудрой и мукой парикам с буклями и косами, натирающим причинные места лосинам в обтяжку, перчаткам с раструбами, похожими на водосточные трубы. Срамота, одним словом.
Ладно, не будем на отдыхе забивать голову мыслями о проблемах, тем более поплавок из гусиного пера стремительно ушел под воду. Подсечка… Прямо целый кит! Уж никак не меньше ладони!
А какая свинья верхом по берегу скачет? Неужели обязательно нужно топать копытами, распугивая всю рыбу?
– Срочно! – гвардеец на взмыленной лошади издали машет пакетом. – Аллюр три креста!
И как его такого торопливого не подстрелили патрули? Если только опознали своего… Но Александру Христофоровичу будет обязательно поставлено на вид.
– Срочное донесение от графа Кулибина, Ваше Императорское Величество! – Курьер спрыгивает с седла, нимало не смущаясь полусотни нацеленных на него винтовочных стволов, и протягивает запечатанный конверт. – Беда, государь!
Ну все, пропал отдых. Так и знал, что заботы нагонят даже здесь, но не ждал их столь быстро. И какая, черт побери, может быть беда без моего на то разрешения? Кто допустил?
– Давай сюда! – Сургуч печатей хрустит под пальцами. Пробегаю глазами по неровным строчкам. – Александр Христофорович!
– Да, государь? – Дотоле неизвестно где пропадавший Бенкендорф является по первому зову.
– Объявляйте синюю тревогу и начинайте работать по второму варианту.
– Но… – Генерал пытается возразить.
– В задницу твоих воров и шулеров! Работаем, я сказал. Коня мне!