Фракиец старается лишить это "свидание" его служебной официальности - встреча посреди ночи, скрытая от глаз посторонних.
Иуду тщательно осмотрев и проверив, неспешно провели через многочисленные залы, галереи, сады и наконец во двор, где у небольшого чистейшего пруда его уже ожидали. Не оказывая никакого интереса к подходящим людям, на небольшой кушетке посреди множества подушек расположился сам Фракиец.
Иуда был один на один с Фракийцем. Не считая ликторов, конечно же. Но был здесь и еще один посетитель, которого никто не замечал и не видел. В небольшом мерцании дребезжащих факелов, скользя по дубовым полам вслед за ликторами, отражалась еще одна тень.
Тень, обычно отбрасываемая человеком, но его самого не было видно. Только тень, отраженная слабым светом. И она следовала за Иудой весь вечер, не привлекая к себе никакого интереса. Да и кто обращал внимание на какую-то жалкую небольшую тень на земле, казавшуюся игрой света?
Тень проследовала за Иудой и ликторами вплоть до места сегодняшней ночной встречи в саду этого дворца. Не вмешиваясь, и совершенно не давая о себе знать до определенного момента.
Ликторы остановились на небольшом расстоянии от кушетки с подушками, на которой располагался Фракиец, словно они дошли до определенной незримой черты, переступив через которую нанесли бы непоправимое оскорбление хозяину. Но при этом, расстояние было не таким уж большим для возможного вмешательства. Если сегодняшний посетитель решится на покушение. Небольшое для них, ликторов и Иуды, но не для тени, расположившейся в свете огней прямо напротив Фракийца.
Иуда направился к Фракийцу, ожидая, что тот заговорит первым, по праву хозяина дома. Но он даже не обернулся к нему, словно не замечая и наслаждаясь этой ночью. Сохранялась тишина и полное молчание.
Этот маленький, с виду, старичок с длинноватым носом, просто лежит на мягкой кушетке, обложенный многочисленными подушками и одеялами. А Иуда неловко стоит в ожидании и это безмолвие сбивает его с той уверенной ноты, на которую он уже настроился, идя на эту встречу.
Ни презрения, ни какого-либо превосходства, он уже не ощущал. Только вновь появившееся ничтожное чувство уже забытой трепетной неуверенности. Что делать? Чего ожидать? И Фракиец, словно удовлетворенный получившимся эффектом, заговорил. Причем без какого-либо приветствия, но при этом довольно таки беззлобно.
- Рим великодушен, мой друг. Рим обращается с Иудеей очень мягко. Гораздо мягче, чем с другими своими провинциями. Если разобраться, то и пошлины с налогами, которые взимает Рим, не такие уж и высокие. Но по всей стране растет недовольство и подстрекательство. Говорят что даже в Иерусалиме дело дошло до буйных, но к счастью не кровавых, демонстраций. Наш дорогой Сабин очень недоволен этим. А на дорогах римляне, появлявшиеся без какой-либо охраны, подвергаются нападениям. Их забирают в плен в качестве заложников. Мы не понимаем, чего вы добиваетесь?
- Наш народ вправе защищать себя от угнетателей и поработителей, захвативших силой страну наших предков. Захвативших наш дом, и требующих смирения и благодарности за это. Нам нелегко радоваться и праздновать свое освобождение из египетского плена, если сегодня при каждом своем слове и действии, мы чувствуем на своем затылке римский кулак.
- А вы знаете, что всего лишь двух легионов хватило на то, чтобы утвердить римский порядок в богатом Египте, с его многовековой древней культурой. А в отношении свирепых и диких германцев с галлами, Рим обошелся четырьмя легионами, и отныне любой гражданин империи может путешествовать по эту сторону Рейна и Дуная так же спокойно, как и по Италии.
Этот маленький старичок, с хищным взглядом, вздергивал плечи и вновь опускал их. Выражая всем телом бессмысленность сопротивления Риму, и насколько вообще безнадежна всякая попытка восстать против римского протектората. Он решил сделать ставку на силу и мощь Рима, и страх перед ним.
- Греки, пожелавшие некогда самоутвердиться вопреки целой Азии. Македоняне и их Александр, посеяли первые великие семена мировой империи. Разве теперь не достаточно было бы всего-навсего двух тысяч обычных римских солдат, чтобы оккупировать обе страны?
- Нас не интересуют былые победы Рима. В Иудеи на сегодняшний день живет до двухсот различных племен. Имеются превосходные естественные крепости. У нас есть всё нужное нам сырье. И…
- И с помощью всего тысячи двухсот человек, столько же, сколько в этой жалкой стране городов, разве не сможет Рим подавить в ней даже малейшую мысль о восстании? А Квинтилий Вар имеет целых три легиона в Сирии. Один из которых он передал Сабину для поддержания порядка.
- Сегодня у него может и три легиона. А кто знает что останется от них завтра, когда они узрят гнев Предвечного?
- Зачем вы пытаетесь увидеть в нас демонов, которых непременно нужно истребить и против которых вы желаете восстать? Вам просто нужно смириться со своей участью, с неизбежным, и покориться, как покорились другие. Ирод понимал это.
- И поплатился за это своей жизнью.
- Он уже был семидесятилетним стариком. Болезни естественны. Ваш Бог не имеет к этому никакого отношения.
- Вы так уверенно говорите о Предвечном, как будто знаете о его возможностях?
- Наши силы будут расти, народ за народ падет перед нами. Римская империя раскинется от самых западных границ земли до ее восточных пределов. Своими жалкими бреднями, и пустыми действиями, вы лишь откладываете наш неминуемый триумф. Подумайте, юноша, ведь только с одной лишь Александрии, Рим получает за один месяц больше прибыли, чем со всей вашей Иудеи за целый год. И он же предоставляет вам взамен очень многое. Разве Рим не проложил превосходные дороги, и не построил вам водопроводы? Будьте же благоразумны. Ваша вера лишь нелепая иллюзия для евреев. А мы предлагаем вам нечто реальное.
- Как например каторжные работы и налоги? Все должны помогать Риму строить новый мир и порядок. Препятствие - это грех. Вы успокаиваете народные массы и толпы своими жалкими обещаниями о светлом будущем - терпите, и все будет? А если эти разговоры и обещания не действуют, то вступает в силу римское правосудие, "равное и справедливое для всех". Правда, для евреев делается негласное исключение - любой был однозначно виновен, если он недостаточно богат, чтобы откупиться, или влиятелен, чтобы его не трогали. Для остальных были каторжные работы - римская стройка требовала рабочих рук и сил. Ну как, здесь не помочь, в строительстве-то для своей собственной страны? И жизни не жалко. Рим строил - еврей умирал.
- Вы преувеличиваете, мой юный друг. Но это не главное. Я пытаюсь донести до вас суть. Легионы Вара в любом случае подавят ваши жалкие попытки восстания. Волнения улягутся А Рим признает право на трон одного из наследников Ирода. За нами будущее. Всё что вы делаете не имеет никакого смысла.
И весь разговор словно бы уходил в никуда, являясь по сути ненужной дискуссией, за которой день за днем проводят старики в трактирах. Покорится и сдаться - вот и всё, что требует Рим, не уступая ни чем взамен.
Евреи говорят о некоем мессии, чье время пришло. Стоило лишь отпустить железную хватку царя Ирода, как все утратили страх и раболепие перед римскими чиновниками. И все ударились в веру, надеясь на своего Предвечного Бога.
Евреи заявляли, что их Предвечный бог Ягве невидим и незрим, поэтому не имеется и его изображения. Но остальной мир не собирался верить, что в этой их святая святых пусто и ничего нет. Ведь если Богу в Храме приносятся жертвоприношения, то там должен быть и какой-то образ, лик или изображение.
Враги евреев уверяли всех, что на самом деле в святая святых поклоняются ослиной голове. Но тем не менее и прогрессивные римляне, и невежественные варвары - все они умолкали, когда заходила речь об этом иудейском Боге. И что бы то ни было в этой в святая святых, оно продолжало оставаться незримым и устрашающим.
Но Клавдий Фракиец считал всё это сказками и нелепицами, не относясь всерьез, когда ему говорили о загадочном Предвечном Боге иудеев. Он оценивающее рассматривает этого странного молодого юношу с худым холеным лицом. Этого провинциала, который утверждает и разглагольствует о какой-то нелепой вере и Боге, а ведь сам не гнушается убивать ради него. Его речи могут вдохновляет разве, что ярых фанатиков этого незримого бога, и отчаявшихся бедняков, которым и так уже нечего терять. Разве может он быть угрозой, которой стоит бояться? Нет, он слаб, и наивен.
- Неужели вы не способны осознать свое собственное бессилие и оценить реальные силы нашего Рима, юноша? Скажите же мне, где ваш флот, армия, не говоря уже о технике и орудиях? Где, позвольте узнать, источники ваших финансов? Мир стал римским. Поймите же это наконец. Где же вы раздобудете себе союзников и помощь? Может быть, в вашей необитаемой пустыне? Где ваш незримый Бог?
- Вы хотите рассуждать об Иудее? Да, мы еще не готовы противостоять вам. Против грубой силой необходимы не только слова, но и такая же сила. И наш Предвечный Бог предоставить ее нам. Мир может быть сейчас и римский, но придет время, и мы заявим о себе. А вы сами разве хоть когда-нибудь боролись за то, что вам дорого? Хоть раз участвовали в сражениях? У вас ведь в жилах не кровь, а слизь и грязь. И если Иудея разрушит ваш проклятый дворец с этими запрещенными идолами, то она будет права. И я буду одним из тех, кто разрушит его.
Иуда распалялся, как тогда у синагоги, теряясь где находится и кто перед ним. И уж тем более не замечал тени напротив Фракийца, отбрасываемой явно не им. Впрочем как и сам Фракиец не замечал ее. Его раздражал этот наивный юноша раззадоривавшийся перед ним со своей верой. Которую приплетал больше для слова, чем действительно верил в нее.
- Разрешите мне еще раз объяснить вам, юноша, кто мы, а кто вы, - едва сдерживаясь Фракиец попытался в последний раз донести до него свою так называемую "истину". - В какой бы точке Рима вы ни находились, вы всегда в центре, ибо у нас нет границы. Мы поглощаем всё новые и новые пригороды и земли. Вы услышите в Риме сотни наречий. Вы можете здесь изучать особенности всех народов. В Риме больше греков, чем в Афинах, больше африканцев, чем в Карфагене.
И словно зараженный пылкостью оппонента Клавдий Фракиец с ярой убежденностью принялся доказывать какие прелести и блага дает Рим.
- Не совершая путешествия, можно найти у нас продукты всего мира. Товары из Индии и Аравии в таком обилии, что сочтете их нынешние земли навсегда опустошенными. Испанская шерсть и китайский шелк, арабские духи и целебные снадобья - у нас есть всё. Ни один ученый не сможет работать без наших библиотек. У нас столько же статуй, сколько жителей. Мы платим самую высокую цену и за порок, и за добродетель. Всё, что только может изобрести ваша фантазия, вы найдете у нас, и даже сверх того, что только можно представить.
- Всё что вы, римляне и ваш "великий" Рим можете дать, всему этому можно обучиться. Но вот чему уж поистине невозможно научиться, так это нашей вере и святости. Народ и Бог, человек и Бог - здесь, на востоке, они едины. Но это незримый Бог и его не увидеть. Человек либо имеет его и ощущает в себе, либо не имеет. А вы пытается это отнять, вторгаясь в наши земли, в наши дома.
- Вижу разум вас окончательно оставил, юноша. Мне жаль вас. Очень жаль. Вы можете идти. Но долго ли вы проживете, мне неведомо. Это скорее по части вашего "Незримого Бога".
Жалкое предупреждение. Вот и всё, чего Клавдий Фракиец добился в эту ночь. Иуда развернулся и пройдя мимо ликторов, направился к выходу. Двое из них двинулись сопровождать его. Пришло время решительных действий.
Небольшая черная тень, скользящая в течении всего разговора напротив Фракийца выдвинулась вперед, после того как все ликторы оставили его одного. Тень, которую ни отбрасывал ни один из присутствующих на этой встрече. И ночи еще долго идти до рассвета.
Проскользнув под кушеткой Клавдия Фракийца, тень тихо и безмолвно приподнялась с земли черным месивом, накрывая собой лежащего. И если бы он не закрыл глаза, наслаждаюсь ночной тишиной, то заметил бы эту надвигающуюся на него тень.
Но ничто не нарушало его покой в этот момент, и тень продолжала обволакивать собой Фракийца, скрывая от его взора окружающий сад. Раскрыв глаза от внезапного приступа удушения, Фракиец увидел лишь зыбко подрагивающие огоньки ускользающего света, который был не в силах справиться с мраком, окружающим его со всех сторон.
Дыхание сбивалось, дышать было всё сложнее, сердце учащенно билось, чуть ли не выскакивая из грудины. Всё вокруг было покрыто таким непроницаемо густым и плотным мраком, что хоть ножом его режь. Воздух словно пропадал в этой теневой пустоте.
Клавдий Фракиец не смог ни позвать охраны, ни уж тем более сопротивляться - всё произошло мгновенно. Он погрузился в безмятежную мрачную пустоту тени, поглощающую всё внутри себя. И умер от смертоносного удушья в полной тьме одиночества. Всё произошло почти безболезненно и в абсолютном безмолвии, при слабом лунном свете, в котором отражалась небольшая черная тень.
Покинув мертвого Фракийца, тень легкими и скользящими движениями нагнала Иуду, неспешно направляющегося в уснувший город. Продолжая незаметно скользить по земле вслед за ним, она стала медленно подниматься. Но не накрывая Иуду, а обретая человеческие формы и контуры, преображаясь в человека. Идущий в тени.
Это оказался обычный с виду человек, в каких-то старых рваных лохмотьях, свисающих с него длинными лоскутами. Не иудей, что было видно по отсутствующей бороде и небольшой короткой стрижке, подчеркивающей его высокий выпирающий лоб.
Глаза его в ночи светились разноцветными цветами - небесно-голубым и светло-зеленым. На левой стороне находился ужасный глубокий шрам, покрывающий половину лица. Старый незаживший рубец петлял, расходясь паутиной от левого виска и вплоть до нижней части лица. Чем-то он напоминал выжженное клеймо - отметину оставленную неизвестно кем и за что. Неизгладимая память на всю жизнь.
Не заметно от Иуды этот человек сжимал в правой руке небольшую серебристую фигурку, изображавшую зверя, которого он называл фосса. Нагнав и поравнявшись с Иудой он заговорил первым.
- Очень скверная ночь. Черная ночь для всех, кто считал Иудею ничтожной. Как например наш общий знакомый Клавдий Фракиец. Возмездие вашего незримого Бога настигло сегодня его. Мы показали на что способен истинный дух Израиля. Ты получил, что хотел, мой друг.
Несмотря на то, что его собеседник, появился так внезапно и неожиданно, Иуда не выглядел удивленным этим необычным появлением. Было видно, что он его знал.
- Он мертв? И никто ничего не видел?
- Этой ночью видели только одного. И конечно же подумают в первую очередь на единственного посетителя, который последним видел Фракийца живым. В Галилее ты станешь однозначным лидером для многих евреев после этой ночи.
- И что дальше? Вы говорили, что по всей стране вскоре поднимется наш народ. Но что может кучка крестьян против обученных солдат? Я не уверен, что маленькая Иудея должна вступать в борьбу с теми, кто обладает мировым могуществом.
- Стань тем, кто освободит свою страну. Рим не так уж и могущественен и непобедим, как ты думаешь, и как все думают. Если восстанут приграничные провинции: в Германии, Египте и Иудее, то Рим развалится. Он держится лишь на вас, покорных массах. Но битвы не выигрываются чистыми руками и пустыми словами. На твоих руках будет кровь.
- Я говорил не о крови на моих руках. Я этого не боюсь. Вы прекрасно знаете, что все мои религиозные речи лишь для необразованной толпы. Я говорил о "силе", которую вы нам обещали.
- Мы поддержим вас. Мы показали тебе свою силу. Бросьте вызов Риму и мы встанем рядом с вами.
- Я даже не знаю, кто вы… Ни имени… Ничего…
- Разве имеет значение какое-то жалкое имя. Просто поверь нам и не сомневайся. У нас есть сила и возможности…
- Так поделитесь ей с нами.
- Со всеми? Или только с тобой? Я знаю чего ты действительно хочешь. Но всему своё время, мой дорогой друг. Сейчас тебе стоит беспокоиться только о том, как захватить в ближайшее время власть в Галилее и двинутся в Иерусалим на праздник. Как вы это называете… Тот, что наступает через семь недель после вашей пасхи… Неважно. Главное, что многие люди стекутся в город на этот праздник. Вполне достаточно, чтобы выступить против одного римского легиона и Сабина.
- Вы сеете ветер, и боюсь что пожнете бурю. Но я лучше буду с вами, чем против вас.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Жемчужина
"Бог желает предотвратить зло, но не может?
Значит он не всесилен.
Может, но не желает?
Значит он жесток.
Может и желает?
Тогда откуда возникает зло?
Не может и не желает?
Тогда за что называть его Богом?"
Эпикур
Город Хеврон, Иудея, 2 год н. э. (За две недели до Явления в пустыне)
Белый, сияющий и роскошный, город Хеврон, располагавшийся на холмах - это самое восточное из крупных поселений на границе Иудейской пустыни. Население его являло собой разнородную смесь из сирийцев, армян, евреев, вавилонян и арабов, а от греко-римского в ней лишь архитектура. От города к югу тянулась сплошная степь. Но сам Хеврон, лежал близ реки, и ветра с гор придавали воздуху свежести и чистоту.
Здесь когда-то властвовали и царили хетты, ассирийцы, а за ними вавилоняне, и македононяне. Теперь же Хеврон входил в провинцию Иудея. Он лежал на перекрестке многих дорог. Через него проходила аравийская торговля пряностями и благовониями, равно как и большая часть торговли жемчугом и ценными шелковыми тканями.
Город славился своими прекрасными постройками, возведенными еще столетиями, и даже тысячелетиями, назад. Но самой знаменитой достопримечательностью являлась пещера Махпела́ - склеп трех патриархов в древней части Хеврона, в котором были похоронены Авраам, Исаак и Иаков. Согласно легендам, здесь также покоятся тела Адама и Евы.
Почти всегда через город тянулись караваны бедуинов. А сам город был наполнен тысячами людей, белых и коричневых: греческие и сирийские купцы, еврейские ремесленники и землевладельцы, а также римские солдаты из местного гарнизона.
Все эти люди, белые, черные, коричневые, с их скотом, верблюдами, овцами, козами и собаками, жили, дышали, двигались в тесной близости друг с другом, говорили на многих языках, совершали сделки, на разные лады почитали множество богов. И среди всех этих народов и племен кишела огромная смесь многочисленных рабов.
Но Эфраим здесь всегда чувствовал себя чужим. Родной город претил и угнетал своим постоянным движением и суетой. А с арестом отца, всё это лишь усугубилось. Он хотел покинуть его, и чем быстрее, тем лучше.
Еще в детстве он грезил о Риме и его величии. Он много читал о нем, но сейчас пришло время разочаровании. Он взрослел и настроение его кардинально менялось. Для него Рим из великой империи превратился в ужасную тиранию для его народа. Запад и Восток - два разных мира, которым не суждено стать единым целым. Но, к сожалению, Рим с этим был не согласен, и жаждал поглотить как можно больше.
Но нужно отдать им должное: организационный талант у них есть - есть своя техника, свой уникальный последовательный ум. Они многое могли дать. И они действительно давали одним, отнимаю при этом у других. Такая вот система распределения.