Дождался следующей вспышки и, с трудом упираясь в рычаг, распахнул люк. Засвистел, едва не вытянув его наружу, воздушный поток.
"Ничего, купол надежный, укладчики мастера. Все будет нормально", - успокоил себя диверсант. Как и все летчики, прыгать он не любил и сейчас просто уговаривал себя.
Третья вспышка фонаря, хотя и ждал, застала врасплох.
Выдохнул, мысленно перекрестился и рыбкой махнул в чернильный провал.
Падал строго по науке, плашмя, считая, стараясь не гнать, секунды.
Лицо покрылось твердой коркой, ресницы склеило инеем.
Наконец минута прошла. Дернул кольцо и с явным облегчением ощутил рывок.
Он плавно скользил по ночному небу, разглядывая редкие огоньки светящиеся далеко в стороне.
Задание комиссар сообщил Павлу в тот же вечер.
Вошел в палату, распространяя вокруг себя запах морозной свежести и ароматного табака, опустился на стул.
- Устал, - выдохнул Смирнов. - Такую ты нам задал головоломку, Паша, не приведи господи. Ладно. Теперь о деле, - он построжел. - Слушай внимательно.
- Мы связались с товарищами, - он кивнул за окно. - Ситуация такова: Пауль Кранке, летчик Люфтваффе, действительно вчера пилотировал новую модификацию истребителя МЕ -109, на испытательном полигоне, расположенном в Восточной Пруссии, самолет потерпел аварию. Упал в районе… Летчика не нашли. Вот такая история.
Информация самая что ни на есть верная. Хочешь знать, чего она нам стоила? Нет? И правильно. Меньше знаешь, спокойнее на допросе, - невесело пошутил комиссар. - Но скажу. Стоила она нам рации и радиста. А кроме того, наш человек, который находится в непосредственной близости от базы, оказался в изоляции. Но это полбеды, главное - радист… Он ведь знал, что его запеленгуют, однако на связь вышел, а после взорвал себя и рацию. Геройски человек погиб.
Иван Пантелеевич вздохнул: - Нашли мы и амулет твой, - он вынул из кармана завернутый в несколько слоев фольги сверток. - С виду ничего особого. Однако не верить тебе причин нет. Ну как ты мог в небе узнать всю эту информацию. Язык опять же, а главное…
- Да, Павел Андреевич, мы допросили бойцов, вынимавших тебя из самолета. Лицо не твое.
- Как ты? Готов дальше слушать? - комиссар вытянул из кармана пачку папирос. - Тогда идем дальше. Сведения, тобой сообщенные, похожи на правду. Повторю, похожи. Но… - тут Смирнов тряхнул коробком и в раздражении отбросил его в сторону. - Никто на основании такой сказки нам их разрабатывать серьезно не разрешит. Сам пойми.
- В результате принято решение, - голос куратора загустел. - Отправить тебя туда, - он вновь кивнул за окно.
- Потому и спешили, потому и радист погиб. Но сейчас время главный фактор. Чем дольше они не могут отыскать пилота, тем сложнее после объяснить его появление.
- Я исхожу из того, что этот самый Кранке и ты - один человек. Значит, никто ничего и не заподозрит. Выйдешь в расположение любой комендатуры, сообщишь о себе, а дальше, как повезет.
Павел попытался вставить слово, указывая на сверток: - Товарищ комиссар второго ранга, так ведь тут не поймешь, кто кого… А ну, как немец этот верх возьмет?
- Ты думай, что говоришь, - уперся Смирнов тяжелым взглядом в замотанное бинтами лицо летчика. - Ты, Паша, советский человек, комсомолец, потому, никаких "если". Должен, понимаешь, обязан переломить. Ты меня понял?
Он проследил за реакцией слушателя и чуть сбавил тон: - А чтобы сподручнее было, мы тебе поможем. Есть у наших медиков хитрый препарат, позволяет контролировать волю. Правда, проверяли его… - тут комиссар смешался. - Но результаты обнадеживают. Коли совсем невмоготу станет, выпьешь.
- И еще. Не перебивай, когда командир говорит. Задание тебе будет непростое. А именно: Постараться этот самый опытный самолет к нам перегнать. Не перебивай, я сказал. Все продумано.
Он встал и прошелся по палате: - Отлежишься, в себя придешь, там, у них, с этим строго, пока новый борт к полетам готовят, мы тебе связного организуем. А дальше взлетаешь и летишь в сторону границы. Понимаю, топлива не хватит. Мы этот вопрос просчитали. Связник передаст тебе карту, на ней будет отмечено, где ты сможешь сесть и заправиться. Один раз на польской территории, и два на нашей, временно оккупированной. Понял?
Летчик с сомнением покачал головой, но сдержался. Не тот случай спорить. И все же произнес: - Так они ведь, немцы, всех на уши поставят? Как уйти?
- Тебе что, все разжевывать? - отрезал Смирнов. - Или мы с тобой в бирюльки играем? Родина поручает тебе ответственное задание и оказала высокую честь. И твой долг сделать все. Возможное и невозможное, - комиссар смешался и закончил уже без всякого пафоса: - Нужно, ты понимаешь? Да, опасно, и никто тебе подсказать не сможет. Крутись. Сразу, как выйдешь из поля видимости, меняй направление, или постарайся подгадать, чтобы с боезапасом вылететь. Импровизируй. Вот и все, что я тебе могу подсказать.
Говоров кивнул головой: - Товарищ комиссар, я постараюсь. Очень.
Иван Пантелеевич хлопнул офицера по плечу: - Вот и замечательно. Я больше всего на тебя сам глянуть хочу. Однако доктора сказали, что бинты трофейные, а если оторвать, заметно будет. А так все достоверно. Упал, изрезанное лицо. Замотал, так и шел. Легенда железная. Да и кто может про такой вариант подумать?
Инструктаж шел до позднего вечера. Лишь когда Смирнов начал повторяться и пошел по второму кругу, прервался: - Все, отдыхай, а ближе к полуночи выдвигаемся на аэродром.
И вот теперь он медленно спускался в неизвестность.
Однако приземлился удачно, на удивление. Посреди небольшого луга, а может, поля.
"Кто тут, в темноте, разберет", - хмыкнул диверсант, сворачивая парашют и легкий комбинезон, под которым скрывался роскошный гансовский меховик. К слову, отыскать его помощникам Смирнова стоило огромных трудов.
Труднее оказалось подобрать место для захоронки. Объемистый мешок из тонкой ткани, в который сложил груз, тянул плечо. Павел оглядел себя: "Вопросы, конечно, будут. Во-первых мундир, во-вторых орден. Хоть и без дубов, а жалко, - неизвестно отчего вздохнул Павел, но с гордостью подумал: - Однако двадцать побед - не кот начихал, - пришел в себя и сплюнул: - Тьфу на тебя, риттерносец хренов".
Наконец, сумев избавиться от мешка, утопив его в случайном пруду, отряхнулся и, выбивая зубами чечетку, двинулся вперед.
"А вот будет здорово, если мое тело уже отыскали. И как, наверное, удивились сотрудники EKdo, когда им привезли для опознания останки неизвестного с моим Ritterkreuzем на шее".
"Стоп, - Павел остановился, попытался собраться с мыслями. - Похоже, начинается раздвоение. И это несмотря на ослабленное действие амулета. А что будет, когда придется его выпустить? Задачка".
Ничего не решив, продолжил движение по свежевыпавшему снежку.
Провалившись пару раз в приличный сугроб, наконец, выбрался на дорогу. Гладкое асфальтовое полотно уходило вдаль.
Покрутил головой, пытаясь сообразить, в какую сторону идти: "На Алленштайне.
Однако куда меня выбросили? Поди, угадай. Планировали южнее, а как уж вышло?
Ладно, будем надеяться, ребята все сделали правильно.
Если не получается отыскать вокзал, придется идти до автобана. Приступаем".
Произнеслось все это в мозгу вовсе без всякого напряжения по-немецки и, как заподозрил Павел, имело вовсе другое значение.
"Какой вокзал, причем тут дорога? - он зачесал в затылке. - Представляю, как выглядит моя фигура посреди ночной дороги. Замотанное лицо, грязный комбинезон. Никаких документов".
Машина, вынырнувшая из-за поворота, коротко посигналила.
"Ну, вот и пора, - выдохнул Говоров, развернулся и вскинул вверх руку. - Стой, - прокричал он, двигаясь навстречу машине.
Машина замерла. Из кабины выглянул шофер. Павел вгляделся в смутно знакомую форму зольденфюрера. "Гражданский? Но, слава богу, ваффен, - искренне обрадовался Павел, разглядев темно зеленые петлицы водителя. - Служба снабжения? Хрен разберешь".
- Я летчик, потерпел аварию, из Летно-испытательного подразделения. Оберлейтенант Кранке, - произнес он, пытаясь изобразить дикую слабость.
- Герр обер-лейтенант, вы нашлись? - радостно отозвался водитель. - На базе все уже с ног сбились, разыскивая вас. Какая радость! Простите, что у вас с лицом? Ранение? - нестроевой шпак, подслеповато глядя на летчика, спустился с подножки грузовичка.
"Самое время терять сознание, - летчик неловко пошатнулся и начал оседать на дорожное полотно. - Будем надеяться, они здесь непуганые, и этот поступит, как подобает добропорядочному бюргеру", - подумал он, лежа на холодном асфальте.
Дальнейшее запомнилось плохо. Когда служащий усадил его в теплый салон машины, да еще вынул из-под сидения небольшую бутылочку со шнапсом, к которой пострадавшему пришлось, чтобы не выпасть из образа, немедленно приложиться, разморило. Поэтому, когда авто остановилось возле старинного трехэтажного здания, в котором располагался госпиталь, Павел был на удивление спокоен и расслаблен. Впрочем, расспросами его особо не мучили.
Доктор коротко расспросил о травмах, осмотрел кровоподтеки и ссадины и сделал укол.
- Прежде всего, вам необходимо отдохнуть. Вы истощены и обессилены, - изрек эскулап прописную истину. - Лучшее лекарство для вас сейчас - сон. Не беспокойтесь, командованию я немедленно сообщу. Теперь, когда все позади, вам не о чем беспокоиться.
Пилота проводили в душевую и помогли раздеться. Скинув все, он с удовольствием смыл грязь с чужого тела и подставил лицо под струи воды. Размокшие бинты снялись легко. Доктор лишь пару раз подрезал засохшую кожу и одобрительно покивал головой: - Вы молодец, ваши порезы уже начали затягиваться, воспаления минимальные.
Натянув чистое белье и толстый пахнущий одеколоном халат, Павел, прижимая к груди сверток с амулетом и покачиваясь, двинулся следом за миловидной медсестрой по выложенному белоснежным кафелем коридору. От услуг каталки, он, как истинный ариец, категорически отказался.
В одноместной палате, куда его разместили, он, наконец, смог расслабиться и проанализировать все сделанное и произнесенное им с момента первой встречи с немцами.
"Но это все лишь цветочки, - рассудил Говоров, не найдя в своих действиях особого изъяна. - Главное начнется завтра". Минута, и светловолосый летчик уже сладко спал, прижимая к груди заветный пакет.
Проснулся внезапно. Открыл глаза и бездумно уставился в потолок, слабо различимый в полумраке ночника.
Тишина ночного госпиталя показалась ничуть не опасной. Прислушался к себе и постарался разобраться в мыслях. Впрочем, особых рассуждений вовсе и не было. Только ясное понимание необходимости восстановить внутренний баланс со своим вторым "я". Или первым, если судить по тому, что тело все-таки чужое.
Выдохнул и медленно, неторопливо развернул тихонько хрустнувшую фольгу. Отложил в сторону пакетик с десятком крупных пилюль, переданных ему перед самым отлетом.
"Как ни тяни, а ехать надо", - пошутил, набираясь решимости, и вытянул наружу разорванную цепочку с кулоном.
Всмотрелся в загадочные символы, провел пальцем по узорчатому контуру змейки и, не рассуждая, связал концы, возвращая загадочный артефакт на шею. Собственно, ничего и не изменилось. Почти. Разве что екнуло легонько сердце, да застучала в висках кровь. Не прошло и минуты, как где-то в глубине сознания послышался едва различимый голос. Или не голос, а просто шепот? Как описать внутренний монолог? Тем не менее, возникшее вместе с ним чувство легкого удивления, постепенно переросшего в тревогу, оказалось вполне реальным.
Павел дождался, когда чужие эмоции сформируются, и медленно, подбирая выражения, обратился к пробуждающемуся сознанию своего двойника.
Достучаться оказалось не просто. Но вот, мысли, звучащие в голове, стали куда более стройными, и, наконец, возник простой и незатейливый в своей простоте вопрос:
"Что со мной?" - задал себе его немецкий летчик.
"Слушай внимательно, - обратился Павел, представив на миг, что ведет обычную беседу. - Так уж вышло, что нас двое. Понять трудно, но мой разум занял место в твоем "я". Ты вовсе не бредишь. Все происходит наяву. Я русский. Летчик. Звать Павел. А ты Пауль. Почти созвучно".
Вспышка страха и непонимания заметалась в сердце. Подождал, когда сосед чуть упокоится, и продолжил: "Причину я тебе не скажу. Сам точно не знаю, - соврал он, - однако, перед самым падением, когда твой самолет уже вошел в штопор, все это и случилось. Так уж совпало, что и я в это время летел в неуправляемом самолете к земле. Возможно, что-то там, в небесах, переклинило, и нас с тобой вместо пункта конечного назначения закинуло в твое тело. Ферштейн?"
Недолгая пауза, и прозвучал первый осмысленный вопрос приходящего в себя фрица:
"Так я не умер? - поинтересовался он у звучащего в голове голоса. - Просто, ни шевельнуться, ни встать не могу".
"Увы", - Павел задумался, как лучше поставить хозяина перед фактом, что гость ухватил бразды и теперь сам управляет его телом:
"Кому это понравится? Я бы, точно, попытался вытолкать нахального постояльца взашей".
Немец напрягся и попытался собрать волю в кулак.
"Бесполезно, - сблефовал Паша. - Не обижайся, так вышло. Кто первый встал, того и сапоги. Что теперь сделать? Могло быть и хуже. Ты, дружище, вполне мог сейчас лежать в воронке от самолета".
Пауза затянулась. Оно и понятно, осознать такое непросто. Но немец оказался куда более крепок духом, чем можно было ожидать.
"Выходит, ты теперь главный? - поинтересовался он у собеседника. - А мне что делать? Наблюдать? И вообще, где я?".
Паша невесело усмехнулся: "Знал бы прикуп… Сложно нам будет. Мало того, что враги мы, так еще и все козыри против. В Германии мы", - акцентировано уточнил он, напирая на это "мы".
"Есть, конечно, вариант. Один я в твоем теле и дня без сложностей не проживу. Или шлепнут меня, нас, твои товарищи по партии, с дорогой душой, или в дурдом определят. Но тебе от этого вовсе никакого профита не будет. А так, ежели найдем мы общий язык, глядишь, со временем, что и поменяется. Может, исчезну я, и ты вновь будешь сам по себе, дубы к крестику зарабатывать. Или еще там чего. Понимаешь?"
Пауль осторожно, почти неощутимо попытался заставить тело шевельнуться, но не сумел, и вновь затих.
"Что сказать, чудеса, конечно, и самое для меня лучшее было исчезни ты вовсе. Но, так понимаю, деваться тебе некуда, - он вдруг отвлекся и попросил: - Ты головой покрути, камрад".
Павел осмотрелся по сторонам: "Ну? Годится?"
"Опять госпиталь? Знакомое местечко. Фогеля на фронт не сослали еще?" - вовсе по-свойски спросил он.
"Тут, это… сразу хочу объяснить, - честно признался Говоров, - я во всех ваших делах как-то не очень. А если честно, вовсе не разбираюсь. Разве что язык различать стал, да кое-какие воспоминания твои проскакивают. И только".
"Понятно… - протянул немец. - Теперь понятно. Выходит, тебе без меня тоже никак?.. Значит, летчик?" - уточнил он.
"Истребитель. Капитан Красной армии, Павел Говоров. Одна тысяча девятьсот двадцатого года рождения".
"Ты смотри, надо же, и я с двадцатого. Правда, званием пониже, но должны были представление на гауптмана в ставку отправить, - удивился Пауль. - Где воевал-то?"
"Да как сказать, - Паша замялся. - Пока, в основном, отход прикрывал. Ну, в смысле отступление".
"Дикость, - голос собеседника стал едва слышен. - Словно в банке стеклянной сижу. Ни рукой шевельнуть, ничего. Слышу, вижу все, чувствую, а больше ничего. Даже язык не повернуть".
"А что ты делать собираешься?" - осторожно поинтересовался немец.
"Да ничего особенного, - ушел от правдивого ответа Говоров. - Что ты делал, то и мне придется. Вот отлежусь, думал, в больничке, а там, ежели мы с тобой договоримся, и если к полетам допустят, снова в небо. Куда мне теперь деваться? Наши меня точно не признают. В твоем-то виде. И не докажешь".
"Тут ты прав, - согласился Пауль. - Никто не поверит. Ни мне, ни тебе".
"Значит, летать, говоришь? Давай попробуем, что ли", - он вновь, словно невзначай, протянул незримую нить усилия к мышцам. Пронеслась едва приметная волна разочарования.
"А если на фронт отправят? Тогда как?" - проверяя, спросил Кранке.
"Значит, нужно, чтобы не послали, - отрезал Говоров. - Сам пойми. Я своей страной воспитан и вырос там. Не смогу".
"Ладно, может, помолчим?" - предложил немец, отгораживаясь легким облачком.
Паша не ответил и прикрыл глаза, слушая стук чужого сердца.
Попытался задремать, но тут в голове прозвучал чужой голос: "Эй, камрад, а как ты все это собирался осуществить? - произнес Пауль. - В смысле - жить? Ты ж в наших делах ни бельмеса".
Павел открыл глаза. "Не знаю, - признался он. - Разве что ты мне поможешь".
"А мне зачем?" - отозвался голос.
"Тогда буду бревном лежать, якобы контузило при падении. Сколько смогу, дурака беспамятного изображать стану. Так лучше? В психушке, среди сумасшедших".
"Нет, пожалуй. Это не выход, - рассудительно вздохнул фриц. - Слушай, ну его, так остатки рассудка потеряем. Давай лучше выпьем. Все не так погано будет".
Павел прислушался к себе: "Да где тут найти?"
"Точно не в теме, - констатировал спутник. - Одевайся и пошли, - распорядился он уже куда решительнее. - Я тут недавно лежал. Все знаю".
Натянув халат, Павел аккуратно приоткрыл двери палаты и выглянул в коридор.
"Да не трясись ты… - рассмеялся Пауль. - Мы ж не в тылу врага, мы дома, - он осекся и затих. - Хотя… я, по крайней мере".
Повинуясь кратким указаниям проводника, больной спустился по узенькой лестнице в подвал и коротко стукнул в неприметную дверку.
Ожидать долго не пришлось. Створка отворилась, и в проем высунулась круглая физиономия в белоснежном чепце. - Кого еще носит? - недовольно произнесла фрау.
Она всмотрелась в измазанное зеленкой лицо ночного гостя: - Пауль? Ты опять у нас? - голос смягчился и прозвучал почти дружески.
- Увы, дорогая фрау Марта, такая моя, видно, судьба, - неожиданно отозвался Павел, хотел замолчать, но, решив, что ничего плохого не случится, позволил Кранке продолжить диалог.
- Ну, и чего тебе не спится? - зевнула почтенная матрона. - Ага, понимаю, - она выглянула наружу. - Ладно, жди.
- Только у меня сейчас монет с собой нету, - предупредил летчик. - После занесу. Поверишь?
- Ладно, - отмахнулась хозяйка. - Знаю, что не обманешь.
Прошло с десяток секунд, и в дверь просунулась бутылка зеленоватого стекла.
- Спрячь скорее, - предупредила контрабандистка. - И помни, ты меня не знаешь.
- Как можно, - обиженно пробормотал гость, - я не враг себе. Пусть хоть гестапо пытает, не скажу.
Павел сунул пузатую посудину под халат и двинулся обратно.
"Ты смотри, - вновь прозвучал голос Пауля в голове. - Я ведь это сам сказал? Значит, что? Могу".
Паша, разглядывая красочную этикетку, отозвался: "Можешь, я ведь не мешал".
"Ладно, давай тогда за жизнь", - уже веселее закончил собеседник.