- Их с полтысячи, товарищ Рокоссовский! - Командир второго эскадрона Михаил Говоров сверкнул блестящими от возбуждения глазами. - Половина - гимназисты, два десятка улан, остальные опытные вояки…
- Пулеметы есть? Сколько? - Этот вопрос интересовал комполка больше всего - нарваться конной лавою на длинную очередь он не хотел.
- Парочка станковых на повозках. - Говоров ухмыльнулся. - Там беженцев до черта сзади идет, сразу в ход "максимы" не пустят. С рощицы зайти нужно, тогда во фланг ляхов ударим.
Рокоссовский задумался - ситуация для атаки сложилась великолепная. Отходящие от Кракова поляки дали кругаля, пытаясь уйти от конноармейцев, что рассыпались веером полков и эскадронов. Вот только далеко не ушли - верхом, хоть и на порядком заморенных конях, идти намного быстрее, чем шагом под дождем.
Вырубили всех подчистую. Пленных и беженцев сгоняли в гурты, как баранов, - и куда только панская гордость подевалась, хвостами овечьими дрожали. Остался только этот отряд, самый сильный, видно, генерал какой-то управляет. Почти до новой границы с Германией дошли, вот только вряд ли дальше пройдут.
И нашли их при помощи тех же немцев, что в полной мере испытали на себе и польское высокомерие, и беспримерную алчность с жестокостью. Местное население ляхи силою принуждали бросать дома и имущество и бежать за Одер…
- Будем атаковать, - тряхнул гривой спутавшихся грязных волос Рокоссовский. - Обходи своим эскадроном рощу, поставь тачанки. Как только их отсечешь огнем, мы пройдем лощиной, а там полк разверну в лаву и насяду на хвост. Уйти им некуда - вырубим к ляшской их матери!
- Есть, товарищ комполка! Ни пуха ни пера!
- К черту! - привычно отозвался Рокоссовский и, придерживая шашку левой рукою, быстрым шагом отправился к Контре, что в нетерпении уже бил копытом, сдерживаемый за поводья ординарцем.
Мало осталось шашек в полку, всего по полсотни в каждом из четырех эскадронов, более чем уполовинились они в этом безудержном наступлении от далекой Вислы до близкого уже Одера…
- Даешь!
- Ура!
- Руби их в песи!
Лава неслась, ощетинившись пиками и сверкая шашками. До поляков, что суетились возле повозок, осталась едва сотня метров - атака с тыла застала их врасплох.
- У-й!
- Вперед!
Со стороны повозок пульсировал огонек, но тут же погас - у "шоша" магазин короткий, это тебе не лента "максима".
Жолнежи стреляли вразнобой из винтовок, но остановить лаву такая хаотичная стрельба не могла. Константин пригнулся к гриве, держа клинок на вытянутой вперед руке. Глаза уже выбрали цель - высокий поляк в расшитой золотыми галунами конфедератке, явно из высокого начальства, стоял как влитой, растопырив ноги, но уверенно целясь в него из винтовки.
И выстрелил, подпустив в упор - что-то прошлось по волосам, будто ладонью быстро провели. Контра обрушился на офицера, тот отскочил, но Константин, проносясь мимо, рубанул взад, дернув клинком, - этому хитрому удару его научил старый унтер, ахтырский гусар.
И не посмотрел вслед, почувствовав, что удар достиг цели. Да и не до того было - сразу трое ляхов бесстрашно кинулись на всадника, ощерившись острыми иглами штыков.
Константин вертелся в седле, как уж под вилами, нанося удары шашкой, желая в душе только одного - уберечь злобного, верного Контру. Кое-как отбился, зарубив двоих и стоптав конем третьего. Огляделся и облегченно вздохнул - бой закончился, началась потеха. С повозок летели пух и перья, истерично визжали паненки. Хлопнул револьверный выстрел, затем другой - кто-то из ляхов сводил счеты с жизнью.
- Товарищ командир! - Лицо Говорова сияло, как начищенный солдатский котелок. - Три сотни панычей положили, сотня грабки подняла, остальные разбежались. Лихо!
- Повезло, - устало отозвался Рокоссовский. - Они нас просто с передка не ждали, вот и попались…
- Как кур в ощип, - засмеялся Говоров и добавил уже серьезным тоном: - Пленные гутарят, что отряд сам Пилсудский вел. Может, брехня?
- Не похоже. - Константин вспомнил первого ляха. - Я его вроде по спине обратным ударом рассек.
- Не может быть!
Рокоссовский ничего не ответил, а пошел по траве, на которой вповалку лежали изрубленные жолнежи в шинелях и безусые парнишки в студенческих тужурках. "Последние защитники старого мира", - пронеслась мысль и исчезла. Врагов никогда не стоит жалеть.
И, чеканя шаг, он подошел к одиноко лежащему в стороне телу, в руках которого намертво застыла винтовка с примкнутым штыком. Поляк лежал на груди, шинель на спине располосована ударом, шея раскроена шашкой - кровь уже запеклась.
Рокоссовский поддел плечо носком сапога и с усилием перевернул труп на спину. Застывший смертным хрипом искривленный рот, в остекленевших глазах отражалось синее небо. И усы, целые усища, направленные в сторону, - он их часто видел на трофейных польских плакатах.
- Напрасно вы, пан Пилсудский, - пробормотал краском и тихо добавил: - Но уважаю, смерть солдата приняли.
Рокоссовский подумал, что теперь третий орден Красного Знамени или Почетное революционное оружие ему обеспечено, надо только в дивизию немедленно сообщить. Эта мысль тотчас пропала, на смену ей пришла другая. Он вспомнил слова приказа и тихо их повторил:
- Через труп панской Польши, вперед, к пожару мировой революции! Даешь Берлин!
Иман
- Ваше превосходительство, вы посмотрите только, кого станичники изловили!
За спиной раздался возбужденный голос молодого офицера, и генерал Семенов, хотевший было поморщиться, стремительно обернулся. Вот уже две недели, как бывший властелин Забайкалья пребывал в самом дурном настроении.
И было от чего горевать!
Назначение на должность командующего Восточным отрядом, сформированным в Хабаровске против амурских партизан, прошло мимо носа - приказ в последние часы был изменен, и во главе поставлен генерал-майор Врангель, прибывший из Крыма. Барон воевал в свое время с японцами, а в гражданскую командовал целой армией, взявшей Царицын, - это и предопределило назначение в его пользу.
Обидно до слез! Такой случай был отличиться, а тут "пронесли" в который раз!
Сам Григорий Михайлович получил приказ взять под охрану границу по реке и самый трудный, северный участок Уссурийской железной дороги, от Имана до Хабаровска. Причем из его бригады выдернули улан, оставив только полк приморских драгун. Однако ему передали в подчинение два батальона государственной стражи, что охраняли железнодорожные станции, мосты и сооружения, да льготных уссурийских казаков, наблюдающих над границей.
Вроде повышение, и войск сейчас больше под командованием, но это только на первый взгляд. Семенов отлично понимал, что штабные генералы его хорошо "задвинули", и теперь предстоит долгая и нудная военная служба в самых захолустных гарнизонах. И в который раз Григорий Михайлович пожалел, что не пошел с дивизией Унгерна в Монголию - вот там бы он чувствовал себя на воле, хоть и под жутким взглядом вечно угрюмого и трезвого барона.
- Кого там еще поймали? - недовольно буркнул Семенов и спросил: - Куда идти-то?
- К депо, ваше превосходительство. Вон паровоз дымит, туда и идти, - молодой хорунжий махнул рукою в ту сторону, и атаман, прищурив глаза, разглядел в сумерках толпящихся казаков. И пошел к ним решительным шагом, придерживая шашку рукою.
- Вот, ваше превосходительство, - к нему подскочил пожилой урядник с пегой бороденкой и злыми красными глазами. - Самого главного упыря поймали. На границу подался, к китаезам бежать собрался, а мы его словили!
У паровозного тендера лежал связанный за локти молодой мужичонка в потрепанной китайской куртке, которую в этих краях носил каждый третий, если не считать второго.
- И кто это? - поинтересовался атаман.
- Сам Лазо, главный ихний, - пожилой машинист сделал шаг вперед, раздвинув казаков. - Попросил он меня увести. Знаю я его, вот и позвал казаков. Сволота красная!
- Он брата моего в заливе Святой Ольги умучил, - урядник сверкнул злыми глазами и замахнулся - казаки не дали нанести удар, перехватили руку. Тот запричитал, зло выплевывая слова:
- Лампасы на теле резали, погоны гвоздями к плечам прибили… И сожгли с другими в зимовье старом… Живьем в огонь бросили…
Урядник глухо зарыдал, проглатывая слезы. Казаки глухо заворчали, а Семенов наклонился над схваченным большевиком.
- Так вот ты какой, Лазо… - с удивлением в голосе протянул атаман, склоняясь над лютым врагом. В груди закипала ненависть, бурля и клокоча. - А ведь я не забыл, как ты моих казачат два года назад в мае порешил! В пласты нарубили их, по приказу твоему!
- Будто ты наших пряниками кормил?! - огрызнулся Лазо, смотря с вызовом. Страха на лице не было, одна ненависть.
- Так не первым я начал, - с нехорошей улыбкой отозвался атаман. - Когда станцию Маньчжурию взял, я всех ваших отпустил, пусть и в запломбированном вагоне, одного Аргуса расстрелял. А ты со своими антихристами, кои анархисты, живым ни одного казака не брали, всех в Даурии истребляли, и беспомощных, и раненых. По твоему приказу, сволочь!
- Сам ты тварь! Тьфу!
Лазо извернулся и плюнул, попав слюною прямо на китель. Казаки всколыхнулись, протянув руки, но Семенов хоть с трудом, но их остановил, не дал разорвать большевика в клочья. Взял тряпку, что подал ему машинист, старательно вытер плевок. Приказал:
- Забейте ему в глотку, чтоб не орал!
Казаки навалились, запихав кляп, и с яростным нетерпением посмотрели на генерала, ожидая, какое тот примет решение. Семенов недолго помолчал и заговорил глухо, но твердым голосом, вынося свой жестокий приговор, каких он вынес немало за безумные годы гражданской войны:
- Если отправим эту тварь в Хабаровск, то нас наградят, станичники. А его отправят за Урал. Отъестся там, отогреется и обратно вернется, с нас кровя пущать. Любо вам такое?
- Не любо! - дружно заворчали бородатые и степенные казаки, зло выдыхая воздух.
- А потому, - атаман повернулся к щуплому уряднику, - бери эту сволочь, и раз он наших в огне жег, то в топке паровозной его и спали. Как чурку. По вору и мука. Огня хватает?
Вопрос был задан машинисту, и тот утвердительно качнул головой. В глазах не было жалости, одна голимая злоба. И атаман глухо заговорил снова, внушительно цедя слова:
- Не поймали мы никакого Лазо! Не споймали, и точка! Не было его здесь! И не трепитесь. А то все под трибунал за эту сволочь пойдем. И не стойте столбами, тащите его в топку!
Кова
- Кажись, настигли, вашбродь. - Голос старика дрожал от радости. - Как раз на "Чертовом кладбище" и настигли. Тимоха Волоков их сюда привел, как и удумал, стервец.
- А чего утром-то двинулись? В тумане?
- Так не видно его. А при свете ни один человек в здравом уме не пойдет, жуткое оно. Видишь, даже гнуса здесь почти нет…
Впереди грохнул выстрел, раздались отчаянные крики, приглушенные туманом. Коршунов сделал знак рукою, и вперед осторожно пошли местные мужики с винтовками, бесшумно и плавно ступая.
Настоящие таежники!
Впрочем, и егеря с "хлыстами" пошли вперед не хуже, если не лучше, с отточенной кошачьей грацией, со скупыми жестами отборных воинов, прошедших десятки кровопролитных боев и схваток. Такие же таежные жители, староверы.
Мучительно тянулось время, туман потихоньку расползался, прячась в расщелинах. Светало.
- Вашбродь, - из-за кустов неожиданно вынырнул егерь, в лице ни кровинки. - Там такое…
- Пошли, - решительно шагнул вперед Коршунов, бесцельное стояние на месте его утомило, в груди росло раздражение, смывая страх перед неизвестной опасностью.
Две сотни шагов по "стежке" он прошел на одном дыхании - на этой тропе действительно не росли деревья, что его удивляло. Недаром старик говорил, что такая "удобная" дорога скот приманивала к проклятому месту, ведь известно, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Так и тут, только по земле…
- Твою мать!
- Спаси и сохрани!
- Бог ты мой!
- Иптыть твою налево!
Потрясение было слишком велико, и есаул едва смог выругаться, кое-как протолкнув хульные слова в глотке. Стоящие рядом с ним казаки то экспрессивно выражались, то крестились, а вот староверы-егеря молились, поминая иной раз нечистого.
Тайга раздвинулась, открыв огромную поляну, не менее ста шагов в поперечнике. От нее шел еле видимый глазу пар, и покрыта она была то ли ржавчиной, то ли рыжим каменным мхом. И все - ни травинки, ни кустика, только везде набросаны костяки животин разных, да прямо посередке вытянулась от края до края зловещая цепочка из человеческих тел и павших лошадей. Никто из заведенных на "Чертово кладбище" не шевелился, все лежали неподвижно, убитые незнамо чем.
- Спаси и сохрани, Господи, - тихо прошептал есаул, непроизвольно шагнул назад, подальше от опасности, и медленно оглянулся.
Стоящие кругом лиственницы были мертвы - ни хвоинки, черные, кора отвалилась целыми пластами. А вот отойди десяток шагов, и высились вполне нормальные деревья, будто и не было рядом этого бледно-кровавого марева.
- Смотрите, вашбродь, - старик показал на лежащие у края поляны трупы. - Трое сообразили, что не туда зашли, или криков испугались, вот назад и побежали. Только зря это - кто хоть на пару шагов на "Чертово кладбище" зашел, все - не жилец! Вона вышли и разом попадали, а внутри мясо все запеклось. Все внутренности…
Коршунов поймал взглядом очумелые глаза стоящих рядом казаков и сделал характерный жест приказному. Тот опомнился разом, потряс головой и, наклонившись, подобрал толстую сухостоину. Подошел к мертвым телам, лежащим на самой кромке, и потащил одного из них подальше от опасной "ржавой" черты.
Ему помогли еще двое станичников, так что тело вскоре лежало на зеленом мху. Казак вытащил из ножен бебут, засунул клинок под одежду и полоснул, разрезая ткань и обнажая тело. Все столпились рядом, с напряжением глядя за острой сталью, что впилась в белое тело.
- Твою мать!
- Заживо сварились!
К великому удивлению Коршунова, крови почти не было. Так, чуть-чуть, будто не до конца курицу зажарили на сковородке. Мясо было розовым, словно сваренным в крепком бульоне или тушенным с морковью.
- Живые есть? - только и сказал есаул, отойдя от трупа.
- Никак нет, вашбродь. Все туда шагнули, людишки и лошадки. Почти сто душ разом…
- Пошли отсюда! Мы свое дело сделали!
Офицер решительно повернулся, а правая рука сама перекрестилась. А еще он подумал о нечеловеческой ненависти проводника - это ж какую надо на врага иметь злобу, чтобы вот так спокойно его на смертный путь затянуть, да так, чтобы он ничего и не понял.
И рука разом потянулась сотворить крестное знамение, а губы зашептали молитву, поминая погибшего и оставшегося навечно лежать там, на самом проклятом месте, какое только можно представить воспаленным воображением…
Москва
Константин Иванович еле сдержался, чтобы не потрясти головою, не в силах поверить услышанному. Да и как принять то, чему разум противился - Троцкий не мог предложить такое, если раньше он яростно торговался чуть ли не за каждый паровоз.
Это невозможно! Бородатый Мефистофель, "демон революции", просто издевается над ним!
- Совет народных комиссаров считает, что нужно прекратить с вами гражданскую войну и убрать все те препятствия, что могут послужить причиной конфликта между двумя Российскими государствами в будущем. А потому следует вернуться к тому положению, что существовало год назад, до отдачи генералом Деникиным "Московской директивы". Ну и с учетом интересов РСФСР на юго-востоке, а ваших на севере.
"Это какой-то безумный сон! Надо ущипнуть себя и проснуться. Этот козлобородый вздумал играть со мною?!" Мысли проносились галопом, но какая-то часть разума прямо-таки вопила, что услышанное не шутка или утонченное издевательство, а самая доподлинная реальность.
- Создание на всей территории Новороссии нового буферного образования, пусть и находящегося под вашим управлением и контролем, но с учетом наших интересов, послужит данному делу, как и появление "розового буфера" на Урале в июне этого года и независимых казачьих войск. Не имея общей границы между РСФСР и вами, возможность разрастания конфликтов в будущем полностью исключена. Не этот ли шаг, принятый СНК и СТО советской республики, является самым весомым доказательством наших искренних и абсолютно мирных намерений, ваше высокопревосходительство?
- Ага, - только и сказал Арчегов и в полной растерянности достал из кармана портсигар, хотя по протоколу это был жуткий моветон. Но Троцкий снисходительной улыбкой разрешил ему закурить папиросу. Будто он сейчас добился невероятного триумфа, а не отдал только что четыре южных губернии заклятому врагу.
Табак вывел мозги из состояния полного смятения, и мысль лихорадочно заработала. Отдать территорию от Тамбова, через Харьков и Екатеринослав до Одессы, пусть и с отступлениями в ту или иную сторону, - такое не укладывалось в голову.
"Где собака зарыта? Это же троянский конище невероятных размеров и весь из золота - Одиссей бы плакал горючими слезами от зависти!" - Арчегов глубоко затянулся, затягивая паузу.
То, что на отдаваемых красными территориях пылали крестьянские мятежи, он хорошо знал - сами белые тайком прикладывали к этому руки, передавая через третьих лиц, в основном контролируемых эсеровскими организациями, винтовки и патроны.
Хотя роли такие поставки не играли - местное крестьянство за эти годы, когда фронты перекатывались, вооружилось до зубов. Оттого и введенная большевиками весною продразверстка в конце концов вызвала всеобщие кровавые мятежи.
- Этот вопрос еще потребует долгого решения, - сделал легкое прощупывание Арчегов, словно иголкой уколов собеседника этим вопросом. Троцкий усмехнулся и ответил так, будто окованной дубинкой, с немалой силой и сноровкой, нанесли сильнейший удар прямо по беззащитному, не прикрытому каской, темечку:
- Все необходимые директивы уже подготовлены. В течение сентября из данных губерний будут полностью выведены части Красной армии и органы Советской власти. Останутся только наблюдатели, как договаривались раньше, смотрящие за выполнением всех условий соглашения. Первыми будут очищены за две недели правобережные территории, затем Северная Таврия и Донец, последней Тамбовщина. Мы ожидаем, что и вы примете ускоренные меры по закреплению освобождаемой нами территории, дабы не возникло там непредвиденных случайностей.
"Он гений! Рисковый, но гений, тут нет сомнения. Как же они додумались до такого варианта? Неужто Ленин сообразил? Похоже, явно не сам Троцкий, я с ним достаточно бесед провел. Оклемался, значит, наш "вечно живой", в себя пришел и думать начал. А то он мне прошлый раз показался совсем плохим. Загибается потихоньку от сифилиса, как говорят?! Туда ему и дорога!"
Генерал с улыбкой посмотрел на председателя РВС и внезапно понял, что тот сам еле сдерживает возбуждение. И решил подыграть. Хотя уже понял, какие последствия вызовут принятые советским правительством решения. Не тише, чем опубликованные декларации по царским долгам и союзническим обязательствам.