* * *
Дружина образовала широкий круг (благо места на дворе Любомира было в избытке). Степан расстегнул ворот рубахи, как того требовал обычай - драка дело серьезное, могут и прибить, с рассупоненным воротом душе вылетать сподручнее. Стянул сапоги, чтобы землю ногами чуять. Почему-то подумал: хорошо, что Лисок умчался со двора по своим собачьим делам, а то пришлось бы привязывать - ей-ей, пес полез бы защищать хозяина. Принялся разминать шею, суставы.
Следом в круг вошел Кудряш. Шевелюра всклокочена, на губах наглая ухмылка. Рванул ворот, сапоги забросил в толпу зрителей. Мотаясь из стороны в сторону, будто пьяный, стал прохаживаться на безопасном расстоянии. На Степана вроде бы и не глядит, а стоит тому дернуться, вмиг отваливает в сторону - разрывает дистанцию.
Белбородко не спешил - изучал противника. Пусть проявит себя, путь атакует. Степан стоял в свободной стойке, вес чуть сзади, руки в боевом положении - левая впереди, правая у солнечного сплетения.
Кудряш ходил и ходил, поплевывал, презрительно кривился, отпускал пакостные замечания. Как бы случайно разорвал дистанцию. Белбородко отреагировал мгновенно. Короткий удар...
Кудряш отскочил с проворностью, не свойственной пьяному, и глумливо засмеялся:
Ой, побить-то нас хотять,
Одни клочья полетять.
А у нас желанья нету
Юшкой землю поливать!
Белбородко попытался достать Кудряша "крюком" слева, но противник ловко поднырнул под руку и... пустился вприсядку. Степан на мгновение опешил и тут же получил по уху. Парень отплясывал нечто среднее между "казачком" и "барыней", казалось бы беспорядочно размахивая руками, выделывая замысловатые коленца. Белбородко схватил за босую пятку, так Кудряш умудрился уйти в кувырок. Перекатился через голову, вскочил, осклабился.
Ну, наглая рожа...
Если Белбородко защищался, то на него сыпался град ударов. Если нападал - проваливался в пустоту. Парень был словно из ртути - нападение перетекало в защиту, бросок - в уход. Степан всегда считал себя неплохим бойцом, но сейчас он попросту не знал, что делать. Если бы Кудряш был каменной стеной, Белбородко разметал бы эту стену, но Кудряш был не стеной - рекой... Изменчивой и непредсказуемой.
Кмети гудели, улюлюкали, тыкали в бойцов пальцами. Белбородко терял очки! Сильно терял. "Нет, ребята, так не пойдет. Вы ж со мной здороваться перестанете. Придется брать реванш". Придется вырубать Кудряша не "просто", а "с разумением". Так, чтобы все его коленца и частушки детским лепетом показались.
Белбородко заставил себя расслабиться. "У тебя достаточно времени, не суетись. Он не быстрее тебя. Не навязывай ему атаку. Следуй за ситуацией, исчезни, превратись в воздух".
Ага, превратишься тут в воздух, когда тебя охаживают со всех сторон, да так, что едва успеваешь отбиваться.
Кудряш ни мгновения не оставался на месте. Дыхалка - как у паровоза! Парень двигался с такой скоростью, что Мохаммед Али позавидовал бы. Степан только и успевал, что отбиваться. Разок съездил противнику по челюсти, так тот завопил:
Ой, беда моя, беда,
Голова бедовая,
Рожу в драке своротили,
А она, как новая!
Слабо съездил, иначе не вопил бы!
Неспортивное поведение противника разозлило Степана. Экая скотина, частушки петь удумал. Степан погнал Кудряша по кругу, работая ногами.
- Ой, батюшки, - истошно орал Кудряш, - че это деется, живота лишают! Ой, спасайте, хлопцы.
Крутился, змей, извивался, корпус то вправо, то влево, отвечал размашистыми "корягами". А Степан месил воздух и подставлял под "коряги" блоки.
"Успокойся, - сказал себе Белбородко, - он ведь того и добивается, чтобы вывести тебя. Преуспел, бисов сын! Так ты только выдохнешься".
Лишь Степан ослабил напор, Кудряш принялся выплясывать:
Ой, да вы меня держите, Не давайте мне гулять, Я ведь парень разудалый, Могу бошки посшибать!
Белбородко поймал ногу, летящую в живот, вывернул, воткнул Кудряша мордой в землю, попытался перейти на удержание. Парень вывернулся, бочкой перекатился в сторону, вскочил и вновь принялся за свое. Теперь удары не поднимались выше паха, и сыпались они с утроенным рвением. Кудряш стал осторожнее, от захватов берегся, от ударов уходил или обволакивал мягкими блоками.
"Коли так и дальше пойдет, он меня и правда сделает. Осторожный, умный, хитрый..."
Но была у Кудряша слабина - знал хлопец, что хорош в бузе, привык побеждать, привык, что соперник обязательно ошибается. Степан нутром почуял все это и решил использовать...
Кудряш прыгал перед ближником Любомира, молотил его ногами и руками. Напропалую не лез - мужик-то здоровый, как медведь, зашибет - не заметит. Противник двигался тяжело, гулко дышал. Где ему поспеть за Кудряшом! Кудряш подпрыгнул из положения "сидя", выкинул ногу, тут же приземлился на корточки. Над головой пролетел кулак. Противник провалился вперед, увалень!
Н-на-а!
Кудряш снизу вверх впечатал кулак под ребра Степану. На мгновенье показалось, что удар не достиг цели. Противник, кажется, отшатнулся, костяшки пальцев едва коснулись тела. Да нет, не может быть. Что Кудряш - новик неразумный, так ошибаться? Вон рот, словно рыба, разевает, воздух хватает. Руки опустил!
Что ж, самое время добить. Хотя неизвестно, как оно дальше-то повернется. Може, Любомир осерчает, что человека его зашиб. А, была не была, пропадай головушка.
Кудряш бросился на Степана, как вепрь. Набычился, аж жилы вздулись на шее. Противник держался за ребра и пятился. Кмети улюлюкали, раззадоривали Кудряша. Слабак! Кудряш бы никогда не поддался боли, а этот... Да ему не то что дланью Любомировой быть, коня на водопой отвести не доверишь...
Кудряш не успел понять, что же произошло. Собирался с размаху врезать по маковке, дабы разрешить исход поединка, и тут земля вдруг ушла из-под ног...
- Ить, дурной ты, паря, - донесся злорадный голос Радожа, - за дурость твою наука!
- Да пропади ты!.. - простонал Кудряш, и свет померк.
...У парня крышу снесло - молодой, заносчивый, такому дай палец - всю руку откусит... Почуял близкую победу, сорвался. Даже жаль его - ведь опытный же боец, пожалуй, сильнее Степана, и такое выкинул... Не-простительно-с! Попер, как на кассу, "корягами" своими размахивал, а о защите позабыл, видно, решил, что противник сломлен морально и физически. Белбородко поднырнул под руку, зашел за спину и выполнил "огнетушитель" - так в просторечье называется бросок, при котором жертва втыкается головой в землю.
Бросок вышел эффектным, да только не тот эффект. Кмети молча уставились на Степана, явно с недоумением уставились. Один Радож злорадствовал по поводу Кудряша.
- Вот я, - наконец послышался голос, Алатор проявился, - злой варяг, всем известно, в сече ни себе, ни врагу спуску не дам. На пиру, коли заденут меня, башку оторву. А что ты за человек, в толк не возьму. Вроде добрый ты, вот и пса-сыскача хазарского пригрел, в драку не лезешь, бузы сторонишься... а присмотреться - не лучше меня!
Начало зимы Года Смуты. Лютовка
Явился в Лютовку человечек. Тулупчик на нем добрый, такой в стужу душу согреет, на ногах - поршни медвежьи. Ни то ни се человечек, непонятный какой-то. Сам небольшого роста, с пузцом, глазки по сторонам шныряют, а с ряхи улыбка не сходит. Противная улыбка, неискренняя, словно рыбьим клеем приклеенная. Сказался мужичок Божаном. А ни кто он, ни что, обществу не поведал. Впрочем, людины особо и не допытывались, захочет - сам скажет. К чему незнакомца расспросами неволить?
Но пришлец души не раскрывал, таился. И чванился. Говорил, мол, человек он большой, значительный, у самого Истомы не в последних. А что лютовичам Истома?! В захолустье, где стоит Лютовка, и мытари-то княжьи не всякий год заглядывают, а уж о князе и говорить не приходится. Коптит ли Истома по сей день белый свет или уже усоп князь, лютовичам без разницы.
А Божан все в кабак захаживал, поил огнищан на дармовщинку медовухой да выведывал, выспрашивал. И все-то ему интересно: уродилась ли репа, не хворала ли скотина, дожди были ли в достатке, не перевелась ли рыба в реке, не озоруют ли тати по лесам... А более всего вынюхивал, не знает ли, мол, кто, где найти Отца Горечи, дескать, слава о нем великая по земле полянской идет. Людины отнекивались, а он все свое гнул. Мол, дорожку указал купчишка один, что в Куябе торгует. Мол, сказывал купчишка, что-де в Лютовке колдун великий живет, Отцом Горечи прозванный. Де, колдун тот самому Чернобогу пасынок, нечисть всякая у него на побегушках, и даже Морена слову его внемлет!
Про купчишку-то людины знали, но веры к пройдохе у них не было. За гривну мать родную продаст! Вот и их, верно, продал. Харей того купчика звали, а к лютичам он прибился из корысти, потому как тайный знак братства многие двери открывал. Видать, польстился Харя на посулы, да и впрямь указал дорожку пустобреху... Только вот пришлец здесь без надобности, потому человечишка пустой и веры в нем нет.
Лютичи поглядели на чужака денек-другой, блазню его послушали, а потом и сказали: "Мы, мил человек, не знаем никакого Отца Горечи, а про братство лютичей слыхом не слыхивали, шел бы ты от греха..."
Другой бы собрался и поминай, как звали. А этот опять за свое.
Надоело лютичам. Улучили момент, когда пришлец в корчме сидел да медком наливался, и накинулись разом. Мужик даже вякнуть не успел, как оказался на полу с кляпом во рту.
Сперва хотели тут же и кончить Божана, но, обмозговав, решили, что не их это дело судить, кому жить, а кому к пращурам отправляться. На то Отец Горечи имеется. Бросили мужика в поруб и стали дожидаться предводителя. Не сегодня завтра явится Отец Горечи в селение - в канун полнолуния он завсегда избы обходит да над каждым порогом заклинания шепчет - вот пусть и разбирает.
А ходока отправлять на болото, в логово предводителя (жил Отец Горечи посреди топи на островке небольшом), лютичи поостереглись. Не жалует Отец Горечи гостей незваных, проклянуть в сердцах может, майся тогда...
Лето Года Смуты. Куяб. Двор Любомира
Радож вошел в круг и, покрутив ус, веско сказал:
- Видим, в бою разума не теряешь, видим - хитер, недруга в ловушку заманишь и себя, и дружину, тебе порученную, сохранишь. Добре, добре... Верно говорю, хлопцы?
Тем временем Кудряш очухался и встал, потирая макушку.
- Видать, богам не по нраву распевки твои пришлись, - не преминул съязвить Радож. - Тебе, балбесу, наука...
Кмети захохотали. Кудряш, против обыкновения, отмалчивался, хоть справному воину и не пристало затаивать обиду на задиристые шутки, а пристало отвечать тем же.
- Вдругорядь любовные присловья на битье шепчи, в них-то, небось, толк больший знаешь, чем в частушках бузовных, - под хохот товарищей жалил широкоплечий, конопатый кметь по имени Крапива. - Глядишь, и нашепчешь удачу...
Кудряш понял, что бычиться себе дороже - заклюют. Тряхнул кудрями, подбоченился.
- Тя, Крапива, - плюнул под ноги Кудряш, - хоть под любовные пришепты, хоть под заупокойные песнопения ромейские, хоть без звука всякого - один хрен, бить противно.
- И что так?
- Да вишь ты, дело-то какое, уж больно вонюч ты в драке. Тебя кулаком ткнешь, ты в ответ треснешь нижним треском, а у меня нюх чувствительный...
Крапива онемел от такой напраслины, на шее вздулась жила.
- А и точно, - взвился острослов, стоящий в круге, - то ж всем известно, что Крапива до гороха охоч. Ты ж, Крапива, жри его меньше, духом-то и просветлеешь!
Бедняга стоял как оплеванный, ворочал башкой, недоуменно таращась на кметей. Как так, только что Крапива потешался над незадачливым бойцом и вдруг сам превратился в скомороха? Кудряш вдруг отвесил Степану земной поклон, потом бухнулся на колени и пополз, причитая. Белбородко аж отшатнулся от неожиданности. Хлопец тянул руки к Степану, будто молил о пощаде, голосил: "Ой-то мне болюшки, ой-то мне горюшки..."
- Уймись, Кудряш, - пряча улыбку, велел Радож, - коли отвернулась от тебя удача, имей достоинство.
Кудряш словно ждал этих слов - причитать перестал, поднялся с колен и отвесил поясной поклон на все четыре стороны.
Повернулся к Степану.
- Ведун-батькович, - басовито, видно подражая Белбородко, с расстановкой проговорил он, - побил ты меня, почет тебе за то и уважение... Видать, силища за тебя встала немереная, видать, духи-помощники тебя хранят и Перун-громовержец дланью прикрывает.
- От, сын песий, - с плохо скрываемой симпатией проворчал Радож, - токмо мертвый угомонится... Вроде ведуна славит, а вроде и себя...
- Не меня старче Радож, - при слове "старче" кмети загоготали, - должон был супротив тебя, ведуна могучего, выставить, а ветрогона-Крапиву. Меня-то, убогого, ништо упокоить, другое дело Крапива. Как ветер напустит, хоть беги... И чем боле его бьешь, тем крепче тот ветер. Нету сладу! Но ты ж ведун! Ты и тучи разгоняешь. А уж поганое облако и подавно...
- Аи, Кудряш, - крикнул кто-то из кметей, - чего прибедняешься, ты ж сам тем ветром хузар у Дубровки потчевал. Они за тобой, охальником, и погнались...
- Чего блазним? - продышался Крапива. - Рассердить хотите? Я ведь и ответить могу.
Кудряш скривился:
- Ох, братцы, заткните там у него чем-нибудь... Ох, не могу, смердит... Ты бы это, Крапива, в кусты, что ли, сходил. Мы ж не тати, травить нас негоже!
- Да я... - Крапива выхватил засапожный нож.
- Не балуй, паря! - Алатор сжал его запястье, нож звякнул о камень. Кто-то схватил Крапиву за плечи. - Хочешь ответить, выходи на круг, да на кулачках и ответь...
- В ножи... - рвался Крапива, - убью...
- Ты, хлопец, - спокойно сказал Алатор, - лучше опамятуйся. В ножи-то можно, дело нехитрое, только не по Правде будет. А коли не по Правде, то тебе, как зачинщику, добра не ждать. Ежели порешит тебя Кудряш, то ему с того ничего не будет, потому не он на тебя попер. А коли ты его порешишь, родичи Кудряшовы по всей полноте спросят. Братья Кудряшовы крови твоей захотят и кровь твою получат.
- То ж блазня залихватская, - подтвердил Радож, - на блазню кулаком, не ножом отвечают. Кудряш хоть и дурак, а кишки ему за дурость выпускать негоже, верно говорю, хлопцы?
- Верно, Радож, - ответили кмети, - ты ж не зря старшой, потому Правду верно понимаешь.
Старому вою по сердцу пришлись эти слова.
- Вроде бы тебе с Кудряшом не грех поквитаться, зубы ему посчитать, только вишь какое дело, не потешки тут у нас, испытание серьезное. Вот чего думаю, нехай Крапива и правда со Степаном сразится, токмо не на кулачках - на дрынах. На кулачках-то мы уже видали, чего Степан могет. А как побьет Степана, так Кудряшу розгами по голому заду всыплем, али головой в Днепр окунем, али еще чего.
- Мою кобылу при всех под хвост поцелует, - зло ухмыльнулся Крапива, - тады буду биться!
- Да ты не заговаривайся! - зарычал Кудряш.
- Ну, шо скажете, общество? - Радож обвел взглядом хмельных кметей.
- А шо?
- Ты, Радож, Правду чтишь, ты и рассуди! Старый вой, хитро сощурившись, глянул на Кудряша, потом на Крапиву:
- Ты, Кудряш, Крапиву обозлил?
- Ну?
- Выходит, Крапива может тебя поучить, ежли захочет.
- Ну, может, - не понимая, куда он клонит, буркнул Кудряш.
- А скажи, Кудряш, ежели бы Степан хотел, мог бы он тебе шею свернуть, когда ты оземь грянулся?
- Ну, мог бы.
- Выходит, помиловал тебя?
- Ну?
- Выходит, твоя жизнь принадлежит ведуну. Кудряш сообразил, куда гнет Радож, засопел.
- Выходит, таперича за тебя ведун в ответе, - добивал Радож. - Верно говорю, хлопцы?
Хлопцы согласились.
"Ну и понятия у вас, ребята, - подумал Степан. - Это ж чего выходит, если я кому жизнь сберег, значит, дитяте заместо мамки стал, нянькаться должен?"
Были у Степана основания сомневаться в том, что Радож добросовестно толкует Правду. Но возможностей оспорить толкование не было. Закон, как известно, что дышло... А уж когда закон изустный, в толстых фолиантах не зафиксированный, то и подавно.
- Так вот я и говорю, раз Степан жизнь тебе сохранил, то теперь за тебя, щусенок, перед богами в ответе, верно, хлопцы? А ты и вовсе, Кудряш, нонче между жизнью и смертью. К богам приблизился, да богами отринут. Ты ж мертвым лежал, не шелохнувшись, все видели. А потом очухался. Тебя надлежит в лесу девять дней продержать, в месте тайном, очистительном. А потом дымом окурить. А до того, как очистишься, тебя с нами будто бы и нету, потому слово твое веса не имеет. И возражать не могешь. А коли возражать не могешь, значит, соглашаешься.
"Это триумф, - подумал Степан, - отомстил дед разом за все насмешки".
- Я вот и говорю: коли победит Крапива, поцелуешь под хвост евонную кобылу. Встань в сторонке, Кудряш, да гляди...
Один из кметей притащил пару жердин, и началось состязание.
Крапива частушек не пел, противника не оскорблял. Работал дрыном с мрачной сосредоточенностью, явно решив не повторять ошибок предыдущего бойца. Белбородко все больше уходил от ударов, лишь обозначая блок палкой (на всякий случай, вдруг противник в последний момент изловчится и изменит направление удара). Степан изучал спарринг-партнера, практически не контратаковал. Пусть раскроет свои возможности, тогда одним коротким ударом можно будет решить исход поединка. Лучше бы, конечно, обойтись без травм - перехватить палку Крапивы свободной рукой, просунуть конец своей жерди под мышку детины да пригнуть оного импровизированным рычагом к земле. Но это уж как получится. В бою все не просчитаешь.
Крапива работал дрыном умело, но уж слишком предсказуемо. Степан читал замыслы парня, едва они зарождались - по малейшему движению бедер, неосторожному взгляду, повороту головы. Не сказать, что Крапива был неопытен, скорее наоборот. То, как он двигался, как крутил палку, как делал выпады, тут же отскакивая в сторону, выдавало бывалого бойца. Но... Крапива привык брать напором, встречать сопротивление и проламывать его. Степан же вроде как и не дрался, умело уходя от ударов. Лишь изредка делал короткий выпад, чтобы отогнать кметя, когда тот не в меру наглел.
Пару раз Белбородко мог бы вырубить Крапиву, но не стал этого делать. Крапива, как ни крути, отстаивал свою честь. Конечно, парень задел Кудряша, но тот явно перестарался, выставляя обидчика на посмешище. Воспользуйся Степан ошибкой Крапивы - и помимо сотрясения мозга тот получит насмешки кметей, а то и какое-нибудь мерзкое прозвище. Неправильно это! Значит, надо дать Крапиве сохранить лицо. Как это сделать? Использовать прием, в здешних местах неведомый, против которого не только Крапива, но и любой другой не устоит. Одно дело, когда тебя бьют палкой по голове, и совсем другое, когда против тебя используют некие тайные знания. Во втором случае, успех уже то, что ты остался в живых!