А Бенит уже был тут как тут, будто волк из басни, хотя никто его не звал – ни Сервилия, ни Фабия, и уж, конечно, не Летти. Унюхал, нюхач, что жареным запахло. И примчался.
– Где моя любименькая невеста! – воскликнул он, театрально заламывая руки не хуже Сервилии. – Ее украли. Сильные мира сего украли мою любимую девочку! Сервилия, ты обещала ее мне! Летиция, ты дала мне слово! Ты клялась мне в любви, когда мы целовались с тобой в перистиле этого дома, и моя сильная рука ласкала твою юную грудь.
Лицо Летиции пошло пятнами.
– Он лжет! – закричала она. – Он пытался меня изнасиловать. Я его ненавижу! – она топнула ногой от ярости. – Он лжет, – повернулась она к Элию.
– Надо позвать ликторов, – предложил Макций Проб, – и вывести отсюда этого шута.
– Ликторы отбыли вместе с императором, – с ядовитой усмешкой напомнила Сервилия. – Зови вигилов, если охота.
"Неужели ей доставляет удовольствие меня унижать?!" – Летиция с изумлением смотрела на мать, будто видела впервые.
Бенит заметил улыбку хозяйку и, воодушевленный, продолжал ломать комедию:
– Летти, девочка моя, Цезарь женится на тебе лишь из-за денег. Тебя он не любит. Весь Рим знает, что он до сих пор мечтает о Марции. Ты ему не нужна. Ему нужны твои миллионы.
Тут Бенит совершил ошибку. Таблин был невелик, и Бенит подошел с лишком близко к Элию. Никто даже не заметил, что сделал бывший гладиатор. Один взмах руки, один поворот кисти, и Бенит повалился к ногам Цезаря, хрипя и царапая ногтями ковер.
– Я не позволю никому оскорблять мою невесту и меня, – глухим голосом произнес Элий.
И Цезарь вышел из таблина вместе с Летицией и Фабией.
Сервилия стояла у окна и смотрела, как ее дочь навсегда покидает родной дом. Летти даже не оглянулась.
"Этот подонок ограбил меня… вдвойне ограбил…"
Тем временем Бенит поднялся с ковра, отряхнулся и потребовал вина и фруктов, будто хозяином в доме был он, а не Сервилия. Минут пять он сыпал проклятиями, а потом вдруг рассмеялся:
– Дорогуша, мы проиграли одну партию. Но это не значит, что мы проиграли игру. Не волнуйся. Очень скоро мы вернем свое. Если ты на моей стороне.
– Меня все обманывают, – прошептала Сервилия. – Гарпоний оставил состояние этой дурочке, а я ничего не знала. Когда вскрыли завещание, когда я услышала, что все достается ей, чуть с ума не сошла. Но я умею хранить тайны. Летти не знала, насколько она богата. Ради ее же пользы. Я не потакала ее слабостям, растила в строгости. А она предавалась каким-то глупым мечтаниям. И в конце концов выбрала этого хромоногого. Ну, ничего, этот брак им обоим принесет несчастье.
– Ты умеешь проклинать, – хмыкнул Бенит. – Сразу верится, что все так и будет. Давай, отомстим им вместе.
– Каким образом?
– Элий терпеть не может моего отца из-за Марции. Теперь возненавидит меня из-за твоей дочурки. Представь, как взъярится Цезарь, если я займу его место в сенате.
– Я уже говорила: дело безнадежное.
– Нет, если ты мне поможешь. Ты любого можешь провести в сенат, боголюбимая домна.
– Я не занимаюсь политикой.
– И не надо! Твое слово – закон среди людей искусства. Чье влияние может сравниться с твоим, чей ум – с твоим гениальным умом? Как скажет Сервилия, так Рим и будет думать, – он льстил беззастенчиво. Она глотала лесть, как неразбавленное вино. – Стоит тебе захотеть, и мы вместе взойдем на вершину. Рядом с тобой все кажутся ничтожествами. Как и рядом со мной.
Матрона благосклонно улыбнулась Бениту.
– В Риме будут говорить только о нас, – пообещал молодой кандидат. – Если ты мне поможешь.
Она вновь глянула в окно. Элий и Летиция уже скрылись из виду. И Сервилия молча кивнула.
III
В перистиле Элиевой виллы в Каринах Квинт поставил большую миску с молоком. Тут же сбежались коты. Серо-полосатые, рыжие и черные твари неслись со всех ног к бесплатному угощению. Преимущественно гении, но среди них попадались и самые обычные домашние любимцы. Хитрые бестии надеялись, что Квинт примет их за несчастных изгнанников. Квинт делал вид, что верит в их сверхъестественную природу. Квинт всегда питал слабость к обманщикам. Занятно было наблюдать, как они рассаживались, сжавшись в комок, подобрав хвосты и умильно глядя на миску. Первым к молоку подходил рыжий с драным ухом котяра. Верно, в прошлом, был гением центуриона, не иначе. Вот и теперь все ходят у него по струнке и дожидаются, пока он насытится. А потом к миске подойдет вон тот, черный с белым пятнышком на лбу и белыми носочками на лапках. Этот наверняка покровительствовал душе мрачной, обожавшей тайны, библионы ужасов и…
Фрументарий заслышал неровные шаги Элия и спешно подавил улыбку, ибо представил, какой глупый вид имел Цезарь во время разговора с адвокатами. Интересно, составлен уже брачный договор? Цезарь должен быть ему благодарен…
Удар сбил Квинта с ног, и фрументарий угодил головой точнехонько в миску с молоком. Коты, возмущенно вопя, брызнули во все стороны вместе с белыми каплями. Элий, стиснув зубы, смотрел, как его агент поднимается нарочито медленно, отирает с лица молоко.
– Что за дела, Цезарь?! Погляди, на что похожа моя туника? Или ты уже не чтишь "Декларацию прав человека"? Когда я нанимался на службу, мы не договаривались, что ты будешь заниматься рукоприкладством. Вот и коты разбежались. А это были все сплошь гении. Бедняги остались без обеда.
– Хватит заговаривать зубы. Ты ведь знал, что она богата? Знал или нет?
– Может быть.
– Почему ты от меня это скрыл?
– Ты бы не стал свататься, а стал бы рассуждать: "Мол, все решат, что Цезарь женится на деньгах. Честный человек так не поступает…"
– С чего ты взял? Богатство не могло умалить достоинства Летиции в моих глазах. Где ты видел римлянина, который откажется от хорошего приданого? Но благодаря твоим интригам я выглядел полным идиотом. Учитывая отношение Сервилии ко мне, я должен был получить в приданое сотню сестерциев – не больше. А тут… пятьсот миллионов.
Квинт тактично промолчал. Кажется, сгоряча он приписал своему патрону чувства, которые тот никогда не испытывал. Квинт пальцами пригладил волосы. Капли молока потекли по лицу.
– Так дело слажено? – спросил фрументарий.
– Да, брачный договор будет завтра подписан. – Элий нахмурился. – Но мне почему-то кажется, что я должен отказаться от этого брака.
– Почему?
– Сервилия нас прокляла.
– М-да, неприятный факт, но что поделаешь. Теряя пятьсот миллионов, и не такое скажешь. Наверняка ей хотелось оставить девчонку на всю жизнь одинокой. Но ты не можешь не жениться. Извини, приятель, обратной дороги нет. Девчонка тебя любит. Неужели ты способен разбить ее сердце. Бог Антерот иногда наказывает за подобные поступки.
Квинт умел иглой коснуться дела. Кому-кому, а Элию он мог не рассказывать, как это – жить с разбитым сердцем. Оно никогда не срастается. Вот если б на месте Летиции была Марция! И тут Элия понял, что на месте Летиции Марцию он представить не может. Летти нужна ему сама по себе, а не как замена кому-то. Он удивился этому открытию. Но не сильно. Как будто давным-давно подозревал об этом.
Глава VII
Игры Клодии
"Свадьба Марка Руфина Мессия Деция Августа с Криспиной Пизон состоится в один день со свадьбой Гая Элия Мессия Деция Цезаря с Летицией Кар".
"Как выяснилось во время подписания брачного договора, большую часть состояния Гарпония Кара наследовала его приемная дочь Летиция".
"Сенат отверг проект "О гениях", предложенный Элием Цезарем".
"Акта диурна", канун Календ октября .
I
В таверне горело лишь несколько масляных ламп, подвешенных под мощными балками. В полумраке с трудом можно было различить лица. Когда Вер открывал слипающиеся глаза, ему казалось, что лица расплываются желтыми пятнами на темной воде. Воде колодца… Колодца Нереиды.
– Тебе нужен проводник? – Парень в безрукавке из толстой кожи и черных кожаных штанах в обтяжку уселся на деревянную скамью рядом с Вером.
Рыжий мальчишка тут же поставил перед новым гостем запотевшую толстостенную кружку с пивом.
– Проводник – куда? – Вер говорил едва слышно, даже шевелить губами не было сил.
Было поздно, хронометр над очагом пробил полночь. Посетители таверны давно разошлись, постояльцы мирно храпели под пуховыми перинами, хозяин за дубовой стойкой в третий раз перетирал бокалы и клевал носом. Вер давно собирался уйти наверх, но никак не мог найти в себе силы встать со скамьи и подняться по скрипучей деревянной лестнице в комнатку под самой крышей. Кровать… Вер думал о ней с отвращением. Еще одна бессонная ночь, когда, наглотавшись снотворного, он будет раз за разом проваливаться в беспамятство, а боль крюком вытаскивать его назад. Горячие липкие простыни, искусанные до крови губы, равнодушное тиканье хронометра на ночном столике. Неужели еще одна подобная ночь? Он этого не вынесет.
Парень щелкнул ногтем по глянцевой обложке ежемесячника, торчащего из кармана Вера.
– Сюда.
Огромный колодец, облицованный серым мрамором. Не колодец – целый бассейн. Поверхность воды изумрудная, непрозрачная. Грубые массивные статуи вокруг. В них больше варварского, нежели эллинского. Несомненно, Кельнская школа.
– Тебя интересует Колодец Нереиды.
– Странное название. Откуда оно пошло? – Вер старался быть любезным. Насколько мог.
– Никто не знает. Говорят, на дне жила Нереида. И еще говорят: кто пьет воду из колодца, становится мудрее. Но жизнь мудреца убывает с каждым глотком. Поэтому люди не ходят к этому колодцу за водой.
Почему бы в самом деле не взять этого парня со светлыми холодными, как лед, глазами и слишком уж тонкими чертами лица в проводники? Ведь кто-то нужен Веру.
– Ты знаешь дорогу?
– Трижды в месяц гуляю по этому маршруту.
Парень залпом осушил кружку. На стенках медленно оседала пена. Хорошее пиво. И наверняка холодное. Вер облизнул губы. И поманил пальцем парнишку-официанта, хотя знал, что не сможет сделать ни единого глотка.
– Значит, завтра идем.
– Завтра, – бесцветным голосом повторил Вер. – Завтра – Календы. В Календы хорошо начинать дело. Хорошее начало прежде всего.
– Да уж, как дело начнется, так оно и пойдет, – подтвердил проводник.
На этот раз Вер подозвал хозяина. Тот подошел, несколько растерянный – верно ожидал какой-то взбучки от странного гостя.
Но Вер лишь снял с шеи висящую на шнурке серебряную фиалу и положил ее на широкую ладонь хозяина.
– Сохрани до моего возращения. – Затем повернулся к проводнику. – Как тебя зовут?
– Магна.
Вер посмотрел на ее могучие плечи. Не у каждого мужчины бывает такая мускулатура. Она заметила его недоумение и согнула руку в локте. Бицепсы вздулись буграми. Для мужчины лицо ее было слишком тонким, для женщины – грубым. Наверное, его приемная мать Юния Вер производила столь же странное впечатление.
– Помоги мне подняться наверх, – попросил он.
Она охотно подставила плечо. Не задавала глупых вопросов. И хорошо. Он сам их себе задаст. Магна сгрузила его на постель. Он лежал, тяжело дыша. Как будто это он волок ее вверх по лестнице, а не наоборот. Бок горел огнем. Проклятая опухоль выпирала под шерстяной туникой. Опухоль пульсировала, и ткань колыхалась.
– Что-нибудь еще? – Магна отвернулась.
– Воды. Кувшин воды со льдом, – прохрипел Вер.
Она подала ему напиться. Он пил прямо из кувшина, выбирал из воды куски льда и прикладывал их к опухоли. Боль понемногу утихала.
– Ты болен, – сказала Магна.
Он отрицательно покачал головой.
– Это не болезнь, это другое… завтра… мы пойдем… туда… ты не знаешь… не можешь знать… когда-то здесь стояла когорта… "Нереида". Еще в войну.
– Я слышала, – кивнула Магна.
– Да? – Вер приподнялся на локте и уставился на нее. – И что ты знаешь про них?
– Их принесли в жертву.
– Что? – Подобное и Веру приходило в голову, но он отметал этот вариант как безумный.
– Для победы требуется принести человеческие жертвы. Вот их и принесли в жертву богу. Самых лучших. Отдали Марсу.
– Зарезали на алтаре?
– Да. А тела сбросили в колодец.
II
У каждого из гладиаторов есть своя тайная прихоть. Гладиаторы сентиментальны, хотя и тщательно скрывают это.
Клодия была влюблена в свой маленький уютный домик на Эсквилинском холме. С какой тщательностью она все здесь обустраивала! Гладиаторша обожала старинные вещи: глиняную, покрытую красной глазурью посуду, серебряные кубки – из тех, что были сделаны еще в Первом тысячелетии, их часто находят во время раскопок Помпей и Геркуланума. Еще она обожала мраморные бюсты той поры с их характерной, почти карикатурной достоверностью и с легкой небрежностью в проработке деталей. Скульпторы как будто торопились, опасаясь, что очередной заказчик не успеет расплатиться, сгинув в хаосе междоусобиц. Это было время великой смуты. Императоры гибли от мечей собственных солдат, а варвары стояли у порога Империи. Многие из могущественных прежде родов исчезли на пороге нового тысячелетия, так теряется в пустыне многоводная река, не в силах сопротивляться нестерпимому жару солнца. Светило Первого тысячелетия звалось тиранией. Теперь бюсты никому не известных людей заполнили антикварные лавки, интересуя лишь фанатиков, помешанных на древних вещицах.
В доме у Клодии было три бюста. Один изображал величавого человека лет сорока с открытым и дерзким лицом, с коротко остриженной бородкой и печальными усталыми глазами. Клодия называла его Аристократом. Возможно, он был последним в своем роду, и сознавал, что некому передать роскошную виллу, бронзовые доски с выбитыми на них именами и груду посмертных масок знаменитых предков. Наверняка он относился к этому почти равнодушно, и давным-давно составил завещание в пользу своего вольноотпущенника, по совместительству любовника и управляющего. Но все равно тайная тоска грызла его сердце и навсегда застыла в продольной морщине на лбу. Второй бюст принадлежал поразительно красивой молодой женщине с волнистыми волосами, спускающими спереди и закрывающими уши, а сзади собранными в узел. Клодия именовала ее Гетерой или Красавицей – в зависимости от настроения. Было что-то дерзкое, бесстыдное в улыбке ее полных, красиво очерченных губ. Но если смотреть на лицо в профиль, зрителя охватывала нестерпимая грусть. Третьим был мужчина в расцвете лет с тонким лицом, удлиненным короткой раздвоенной бородкой. Неизвестный скульптор, умерший тысячу лет назад, не стал накручивать на плечи мужчины вычурные складки, а лишь слегка обозначил резцом ткань простой туники. За аскетичность наряда Клодия именовала неизвестного Философом. На первый взгляд казалось, что этот красивый и изнеженный человек вряд ли интересовался каким-либо учением. Ну, разве что учением Эпикура. Но что-то в разрезе глаз, в изломе тонких ироничных губ подсказывало Клодии, что она выбрала для своего мраморного друга верное имя. Мысленно она так их и называла: "Мои друзья!" Когда она входила в атрий и видела эту троицу рядом с ларарием, то радовалась, будто друзья встречали ее в пустом доме.
Сегодня Клодия решила зайти в антикварную лавку и купить четвертый бюст. Она уже присмотрела в прошлое посещение мраморную голову молодого человека, которого мысленно окрестила "воином". Его лицо не блистало умом, но даже в мраморе оно сохраняло живость черт. Сейчас воин выхватит меч и кинется в атаку. Но не было меча. И рук тоже не было. Даже мраморных. Клодии нравился такой тип людей. В тридцать в них продолжает бить веселье и дерзость юности, в сорок они по-прежнему способны на безрассудство. Женщины этого типа до старости сохраняют красоту. Мужчины обаятельны даже в семьдесят. Впрочем, в мраморе сопротивляться напору времени гораздо проще, нежели в обличье из плоти.
– Если моего солдата кто-нибудь купил, я разнесу эту гадючью лавку, клянусь Геркулесом, – пробормотала Клодия, входя.
Внутри антикварной лавчонки царил полумрак. Падающий сквозь узорные решетки солнечный свет высвечивал густые рои пылинок. Мраморные бюсты стояли плотными рядами, как легионеры в шеренге, ожидая атаки. Лучшие впереди. Гладкие, холеные, с надменными лицами. Первая когорта. Задние прятались их за спинами, пытаясь скрыть отколотые куски драпировок. Здесь встречались детские портреты императоров, лишенные носов и губ, изображения их любовниц и любовников, и бронзовые, утратившие стеклянные глаза головы стариков и старух.
Хозяин, узнав Клодию, кинулся навстречу.
– Что-нибудь желаешь приобрести, домна Клодия? – Суетился хозяин, обтирая мягкой тряпочкой ближайшую мраморную голову. – Может быть, этого красавца? Он как раз тебя дожидается.
– Это же Антиной, – брезгливо скривила губы Клодия. – Терпеть не могу педиков.
– Ах да, Антиной. Но некоторые матроны души в нем не чают. Ты читала последний библион Фабии? Антиной был влюблен в юную девушку и хотел жениться. А император Адриан приревновал его и велел утопить в Ниле. А потом всю жизнь скорбел об этом. За четыре дня у меня купили три бюста Антиноя. Этот последний. Хотя современные мастерские и составляют нам конкуренцию. Говорят, за месяц новых Антиноев изваяли сто штук. И еще десять в полный рост.
Клодия почти не слушала, смотрела на стоящий в углу бюст. Его будто специально задвинули в тень, за шкаф с терракотовыми статуэтками, попавшими в лавку из ларариев вымерших родов. В полумраке можно было угадать прямой нос и твердый подбородок.
– Мне нужен вот этот. – Клодия указала на своего избранника.
– Этот? Прекрасный выбор, домна Клодия! – воскликнул хозяин. – Он обойдется тебе в тридцать тысяч. И еще пятьдесят сестерциев за доставку. Изволишь выписать чек?
– Заплачу наличными.
– Обожаемая Клодия, я бы мог принять чек.
Она высыпала на прилавок золотые монеты. Когда гладиаторша вышла из лавки, двое грузчиков уже оборачивали в солому и мешковину купленный бюст. Гладиаторша подозвала стоящих возле фонтана без дела носильщиков.
– До Эсквилина. Бегом! Плачу вдвойне, – бросила кратко.
Она нырнула под белый полог, четыре пары крепких рук подхватили носилки и четыре пары обутых в прочные сандалии ног затопали по мостовой.