Элий подобрал валявшуюся на полу тогу и повесил ее на бюст Юлии Кумской вместо домашней одежки. Потом стал искать сандалии, вспомнил, что явился из ванной босиком. Несомненно, этот день будет исключительным днем в его жизни. После очередной неудачной попытки разбудить Летицию он закатал юную беспутную супругу в просторную тунику, взвалил на плечо и вышел в атрий, придерживая теплую сопящую ношу одной рукой, а другой держась за стену – боялся, что без ортопедической обуви правая нога может подвернуться, и он грохнется на пол вместе с Летти. В атрии дожидались шестеро. Хорошо, хоть не двадцать семь.
– Будьте здоровы, – сказал он, ни на кого стараясь не смотреть, на мгновение оторвал руку от стены и тронул щеку.
Вспомнил, что брился после ванны, стало быть утром. Краем глаза заметил улыбку на губах немолодого долговязого человека в очках. Как его зовут? Марк Мессий, кажется… Принял имя патрона, и при этом то подлизывался, то дерзил… Кажется, у этого типа сгорел магазин, а страховки не было. Ну что тут поделаешь? Ничего. Восстановить магазин без денег так же трудно, как добраться с Летицией на плече до лестницы, ведущей на второй этаж к спальням. А вот и перила! Элий вцепился в них и принялся карабкаться наверх. Правой ноги он не чувствовал. Не по ступеням шел, а шагал по облакам.
– Он же пьян, – сказал кто-то внизу.
– Да, я пьян… я пил всю ночь напролет… У кого есть еще вопросы? – дерзко отозвался Элий, останавливаясь на верхней площадке лестницы и глядя вниз, но никого не видя. Он вообще ничего не видел, кроме голубоватого тумана, что плавал внизу и не желал рассеиваться. Интересно, откуда в атрии туман? Да еще в полдень?
Он толкнул дверь в свою спальню и свалил Летицию на кровать. Комнату Летиции после нападения гениев выкрасили заново, и дверь туда была заперта, дабы запах краски не распространялся по дому.
Элий буквально слетел вниз и вернулся в таблин. Женщина, которая разбудила его, уже была здесь. На столе дымилась чашка с кофе. Элий выпил кофе залпом, обжигая язык и нёбо.
– Табачную палочку? – спросила женщина.
Он помнил ее имя: Порция. Он должен был разбирать ее дело первым. Когда-то он сделал ей щедрый подарок, но лишь огорчил ее. Помогать надо тоже уметь. О том, как оказывать благодеяния, римляне написали множество трактатов. Но разве в трактате можно предвидеть все нелепые случайности, на которые жизнь не скупится?
– Я не курю. – Элий вдавил кнопку звонка. Прислушался. Никто не собирался идти.
– Слуги спят, я не стала их будить. – Порция смотрела на Элия с улыбкой. – Помочь надеть тогу?
– Если нетрудно.
Она вновь улыбнулась, сняла пурпур с мраморного бюста Юлии и ловко обернула ткань вокруг тела Элия, потом принялась расправлять складки.
– У тебя хорошо получается, – заметил Элий.
– Я занималась этим десять лет. Работала секретарем у одного помешанного на тогах квирита. Укладывала складки раз пять на дню. Так что я отлично расправляю тоги и варю кофе.
– Извини, что задержал тебя.
– Ничего страшного. Ну вот, все готово. – И вдруг протянула руку и погладила его по голове. – У тебя совсем юная супруга, Цезарь. Будь с нею нежен, – она вздохнула и отдернула руку, сообразив, что ведет себя слишком фамильярно с патроном. – Мы с мужем были вместе после свадьбы пять дней. А потом… Потом он ушел на войну.
– Я помню войну, – сказал Элий тихо. – Больницу помню. Кровати стояли одна к другой. Двадцать кроватей. Безрукий у дверей. А рядом парень без двух ног. Отец лежал у окна. Рамы были всегда открыты. За окном цвело гранатовое дерево. Опавшие алые цветки усыпали подоконник… и одеяло… и подушку… Я почему-то думал, что цветки восковые. А они были настоящие. Все в палате знали, что отец умирает. Все, кроме него. Он каждый день говорил, что поедет со мной в Афины, когда кончится война. Я потом учился в Афинах пять лет. Но эти пять лет не могли заменить… ничего не могли заменить.
Элий замолчал и раскрыл папку.
– Новой войны не должно быть, – сказала Порция. – У меня единственный сын. Я не могу его потерять… – она замолчала.
Элию показалось, что она плачет. У него самого перехватило горло.
– Не все от нас зависит.
– От меня – может быть. Но ты – Цезарь. Ты наделен Высшей властью… Неужели…
– Твой сын Понтий учится в риторской школе. Отзывы хорошие. Ты просишь оплатить учебу. – Элий глянул в записку, отыскал нужную цифру и выписал чек.
– Доминус Элий… – начала было она.
Он махнул рукой, давая понять, что слов благодарности не нужно.
– Хочешь работать у меня? – предложил вдруг. – Нужен помощник моему секретарю Тиберию. Ты прекрасно варишь кофе и укладываешь тогу. Надеюсь, с бумагами управишься не хуже. Тиберий – опытный секретарь, но он не успевает следить за всем. У меня практически нет власти, зато бумаг в избытке. Я уверен – ты подойдешь.
Порция растерялась:
– Ты говоришь серьезно?
– Когда у меня болит голова с похмелья, я никогда не шучу. Ты согласна?
– Прямо сейчас можно приступить?
– Ты же видишь, какой в этом доме хаос.
Она засмеялась, потом смутилась и постаралась принять серьезный вид:
– Сварить еще кофе?
– Разумеется. И всем в приемной тоже. И позови следующего клиента.
Следующим оказался как раз тот худощавый человек, у которого сгорела лавка. Он долго раскладывал на столе бумаги и нудно объяснял, сколько и чего требуется на ремонт. И что банк не дает ссуду и… Элий забрал у него бумагу и глянул на итоговую сумму. Потом вытащил из папки расчеты, подготовленные Тиберием. Суммы разнились в пять раз. Даже, если учесть, что Тиберий по своему обыкновению жадничал, все равно клиент завысил расходы минимум втрое. Элий скомкал его бумагу и швырнул в корзину.
– Через месяц принеси расчеты, где не будет ни одного лишнего асса. Тогда и поговорим.
Долговязый вскочил, набычившись:
– Я не позволю так обращаться со мной! Я знаю свои права! – голос его сорвался на визгливые нотки. – В Тартаре уготованы места тем, кто дурно обращается со своими клиентами.
Визг наждачной болью отозвался в правом виске. Занятно, если за подобные грехи отправляют в Тартар, то куда девают насильников, предателей и убийц? Элий подпер голову ладонью и глянул на клиента снизу вверх:
– Я конечно пьян, – сказал он, усмехаясь. – То есть с похмелья. Я почти не спал. Не отрицаю. Но не надо считать меня дураком. Договорились?
Долговязый закусил губу.
– Я хотел расширить магазин, и обновить витрину и…
– Речь идет о восстановлении торгового зала после пожара, – перебил его Элий. – А расширять магазин ты будешь из своей прибыли, а не за мой счет, – он протянул клиенту записку Тиберия. – Если этой суммы достаточно, я выпишу чек.
Долговязый глянул на скромные цифры, хотел гордо отказаться, но вместо этого понуро опустил голову и выдавил: "да".
"А мог бы получить в два раза больше", – усмехнулся про себя Элий.
Оставшихся троих он слушал вполуха, когда просили – одаривал, благо просили по мелочи, когда протягивали бумаги с жалобами, брал их и складывал в папку. Глаза у него закрывались сами собою, и ему приходилось подпирать голову рукой, а пальцами прикрывать глаза. Какой позор! Сегодня вечером весь Рим будет говорить о мальчишеской выходке Цезаря. К счастью, в этот раз на прием явилось всего семеро клиентов.
Принимая из рук Порции новую чашку кофе, Элий от всей души посочувствовал своим далеким предкам, которые принимали клиентов ежедневно, да не по пять и не по шесть человек, а порой и по сотне. И находили в этом удовольствие.
Элий указал Порции на кресло напротив.
– Ты еще что-то хочешь мне сказать, ведь так?
Она кивнула:
– Юний Вер, он твой друг? – спросила Порция.
– Да, а в чем дело? – Элий замер, не донеся чашку до губ.
– Он живет в доме рядом с нашей инсулой. Мне показалось, что он болен. Очень болен. Иногда я носила ему обед. Ставила миску на ступени. Он брал. Но потом запретил мне делать это. Потом он куда-то уехал. Но вчера я увидела в окнах свет и вышла посмотреть, что происходит в доме. Думала, воры забрались. Подошла, заглянула в окно, ставни были открыты. И вижу: кто-то лежит на кровати. А рядом стоит мужчина в золотом шлеме с крылышками. И я отчетливо слышу, как он говорит: "Времени почти не осталось, Юний Вер, брат мой…" Я хотела позвонить вигилам. Но передумала. Решила поговорить с тобой.
Элий выскочил из таблина, подвернул ногу, едва не упал, но все же добежал до комнатушки слуг и буквально стащил Квинта с кровати.
– Немедленно в машину! – проорал он в ухо своему агенту.
Надо отдать должное Квинту – он мгновенно вскочил.
Через несколько минут пурпурная "трирема" мчалось по улицам, отчаянно сигналя и распугивая прохожих. Остановилась возле неказистого домика, и вновь принялась сигналить. Из окон соседних инсул наружу тут же высунулись десятки голов. Но старинная вилла казалась вымершей. Элий принялся колотить в дверь. Безответно.
– Ломай! – приказал Цезарь Квинту.
Вдвоем они высадили дверь. Внутри царило запустение. По углам реяли лохмотья паутины. Мусор плотным слоем покрывал пол. Пахло лекарствами и скисшей пищей. В спальне на неопрятной кровати, застеленной грязными простынями, спала худая кошка. В дом она пробралась через сломанную оконную решетку. Судя по всему, Юний Вер исчез уже давно. И после этого в дом никто не заходил.
III
Когда Элий вернулся домой, Летиция не спала. Она сидела на кровати, поджав ноги, и читала какую-то бумагу, держа в руке чашку с недопитым кофе. Листки рассыпались по простыням, на одном остался темный кружок – след от чашки с кофе. Летиция нашла бумаги Квинта. Те, что фрументария передал репортер из Персии. Осада Экбатан. Элий помнил текст почти наизусть:
"Город закрыл ворота и приготовился к обороне. Но монголам удалось пробить в стенах бреши, и они погнали впереди себя пленных, прикрываясь ими, как живым щитом. Если пленные отступали назад, монголы их убивали, и гнали вперед новых. Когда монголы ворвались в город, они поголовно истребили жителей, от города остались одни развалины. Но, прежде чем уйти, они заставили нескольких пленников бродить по руинам и кричать, что варвары ушли. Те, кто прятались в развалинах, выходили, и их убивали".
Он забрал у нее листки и спрятал в папку.
Она медленно подняла голову и, глянув на Элия расширившимися глазами, прошептала:
– Я их видела…
– Кого?
– Варваров на низкорослых лошадках. Они мчались и на ходу посылали стрелы. Я видела их… много раз… в своих видениях. Это были монголы. Я это сейчас поняла.
– Ты уверена?
Она кивнула.
– Я видела, как они стреляют в наших легионеров. Рим будет с ними воевать… – ее голос дрогнул.
Точно так же дрогнул голос Порции, когда она говорила о войне. Эти две женщины знали, что будет война. А префект претория Марк Скавр – нет. Зачем Элий хранит эти записки дома? Для чего? Чтобы Летиция их прочитала? Но ведь из записок не следует, что варвары двинутся на Рим. Или следует? Ну, конечно же следует! Тупица! Какой же он тупица! Элий спрятал папку под тогу и шагнул к двери.
– Куда ты? – выкрикнула Летти вслед, будто он уже уходил на войну. – Куда ты торопишься?
– Я и так слишком медлил. Прости.
IV
Элий не стал слушать возражений и прямиком прошел в таблин префекта претория – адъютант и охрана не посмели остановить Цезаря. Элий молча положил сколотые скрепой листы Скавру на стол.
– Что это? – префект претория брезгливо приподнял листы.
– Рассказ о том, как были разграблены Экбатаны. И другие города. А так же сведения о передвижениях монголов и об их лазутчиках. Об их вооружении и тактике.
Скавр отбросил листки на край стола и откинулся в кресле. Броненагрудник вспыхнул в луче солнца, что пробился в щель меж тяжелыми шторами, и тут же погас.
– Я не читаю рассказы. – Тонкие пальцы Скавра гладили львиные морды на подлокотниках кресла.
– Так изволь, я тебе прочту, – Элий перевернул первую страницу.
– Мне некогда.
– Выслушай или… – Элий не договорил и стиснул зубы, чтобы не дать оскорбительным словам вырваться наружу.
– А что ты сделаешь? – насмешливо спросил Скавр.
– Не выпущу тебя отсюда.
Скавр снисходительно рассмеялся.
– Ах да, я забыл. Ты же бывший гладиатор. Ну хорошо, читай. Только быстро.
Элий вновь сдержался, чтобы не ответить дерзко. Дальнейшая перепалка ни к чему не приведет. А ему надо было убедить префекта претория, что враг опасен.
И он стал читать:
"Монголы обещали сохранить горожанам жизнь и имущество, а вместо этого вывели всех жителей из города, отделили мужчин от женщин, детей от стариков. Потом выбрали искусных мастеров, но только тех, какие им были нужны. Потом выбрали самых красивых женщин и раздали их сотникам и особо отличившимся воинам. Остальных перебили, зарубили мечами на глазах у тех, кто остался жив. После этого город разграбили"… – читал он доклад репортера.
Скавр притворно зевнул, как зевал на пиру во время чтения "Декларации прав человека". Человека, который видел смерть вблизи, вряд ли могли поразить слова. Однако и Элий слыхал не раз зловещий свист крыльев бога Таната , но слово не утратило над ним власти.
– А что дальше? Меня интересует, что сделали монголы, когда разграбили Экбатаны? – Опять притворный зевок.
Ясно было, куда клонит Скавр, но Элий ответил:
– Они забрали добычу и ушли.
– Вот видишь. Ушли. Они не собираются идти на Рим. Они понимают, такой кусок им не по зубам. Мой тебе совет, самый добрый совет: не лезь в это дело. У тебя молодая жена – предавайся Венериным забавам на здоровье. А днем принимай просителей, наслаждайся властью, пока Августа не родила нового Цезаря.
– Ты ошибаешься, Скавр. Варвары придут. И за твои ошибки римляне заплатят высокую цену. Ты надеешься, что после завоевания Хорезма монголы либо вернутся назад, в свои степи, либо двинутся на север. Скорее всего, так и будет. Но прежде варвары постараются обезопасить свои владения с запада. А на западе им угрожает Рим. Но Рим ослаблен как никогда. Он напоминает золотой сосуд, из которого откачали воздух. Один мощный удар извне – и Риму конец. На ослабевшую Империю всегда нападают. Это закон. Но ослабевшая Империя не может вести войну – война истощает ее, высасывает последние соки и ведет к гибели. И это тоже закон. Однако не воевать она тоже не может, ибо должна защищаться. Замкнутый круг… А монголы ни за что не оставят недобитого противника у себя в тылу. Они никогда этого не делают. Первыми будут атакованы союзники. Месопотамия и Сирия наводнены лазутчиками монголов. Никто почему-то не обращает на соглядатаев внимания. Сейчас октябрь. Поздней осенью или зимой монголы всегда отправляются в поход. Есть данные, что они сгоняют огромные табуны лошадей. Значит – будут новые набеги и новые жертвы.
– Эти сведения из твоего рассказа? – Префект претория рассмеялся.
– Этот человек видел приготовления монголов к новому походу. Только мы не поняли этого.
– Не суди выше сапога, – напомнил Скавр слова Апеллеса, вошедшие в поговорку .
"Особенно, если это сапоги армейские", – хотел парировал Элий, но сдержался.
– Ты бы мог задействовать своих фрументариев…
– Мои фрументарии не занимаются ерундой. А ты Цезарь, как Катон, непрерывно бубнишь: "Карфаген должен быть разрушен". Не надоело?
– Я повторяю другое: "Надо защитить Рим".
Элий понял, что Скавра ему ни в чем не убедить, потому что тот не хочет быть убежденным. Элий поднялся и шагнул к двери.
– Возьми свой рассказ, – крикнул ему вслед Скавр. – Почитаешь на ночь молодой жене. – Префект претория помолчал и, сделав над собой видимое усилие, добавил:. – И забудь про Месопотамию. Очень тебя прошу.
Элий вернулся и взял бумаги.
"Так кто же заплатит за глупость"? – подумал с тоскою.
И ему вдруг показалось, что кто-то шепнул:
"Ты".
Он вздрогнул и поднял глаза. Скавр смотрел на него в упор. И что-то было в его взгляде. Что-то такое… Элий глянул на свою руку, что сжимала бумаги. В таблине было не слишком светло, и Элий отчетливо различил, как пульсирует аура в такт ударам сердца. Элий готов был поклясться, что Скавр видит это отчаянное биение.
– Я перебросил в Антиохию Четвертый и Восьмой легионы, – сказал вдруг Скавр. – Мне стоило большого труда сделать это, не вызвав возмущения союзников и запросов Большого Совета. Если твой рассказ просочится в печать, мне придется туго.
– Война? – спросил Элий.
– Надеюсь, что они все-таки уйдут в свои степи, как предрекает "Целий". Но если нет… Не езди в Месопотамию, Цезарь. Даже если некто будет тебя посылать.